— Иногда для пользы дела надо задавать вопросы по нескольку раз, — пояснил он. Она кивнула с непонятным энтузиазмом и повторила: — Он принял Иисуса Христа. — А ваш муж принимал Иисуса Христа? — Я думаю, да. — Но вы сомневаетесь? Она зажмурилась, как будто ища ответ на изнанке своих век. Затем сказала: — Дьявол коварен. — Еще как коварен, миссис Шмитт, — согласился Гурни. Он слегка отодвинул журнальный столик с вазой от дивана, обошел его и сел на краешек, лицом к ней. Он знал, что лучший способ вести беседу с таким человеком — держаться в той же манере, даже если кажется, что разговор ведет в тупик. — Он коварный злоумышленник и искуситель, — сказал он, внимательно наблюдая за ней. — Господь мой пастырь, — сказала она. — И я не буду знать нужды. — Аминь. Клэм кашлянул и переступил с ноги на ногу. — Скажите, — продолжил Гурни, — как дьявол искушал вашего Альберта? — Дьявол преследует праведных! — вдруг прокричала она. — Ибо грешники и без того во власти его. — Альберт был праведником? — Иона! — закричала она еще громче, поднимаясь с дивана и с неожиданной прыткостью направляясь к одной из дверей за аркой. Она принялась стучать в эту дверь раскрытой ладонью и продолжила кричать: — Открой дверь! Сейчас же! Открой мне дверь! — Что за… — пробормотал Клэм. — Иона, сейчас же! Щелкнул замок, и дверь наполовину открылась. На пороге стоял мальчик, размерами приближавшийся к матери и похожий на нее отсутствующим взглядом. Гурни задумался, что может быть причиной этой отстраненности — генетика или лекарства, или и то и другое? Короткий «ежик» волос на голове Ионы был ослепительно-белого цвета. — Я говорила тебе не запираться в комнате, если я дома! Сделай потише. Такой грохот, будто кого-то убивают! — Если это заявление и было для кого-то из них болезненным, они этого никак не проявили. Мальчик посмотрел на Гурни и Клэма безо всякого интереса. Гурни подумал, что эта семья, по-видимому, настолько привыкла к посещениям социальных служб, что деловые чужаки в гостиной не вызывали вопросов. Мальчик перевел взгляд на мать: — Можно мне мороженое? — Сам знаешь, что для мороженого еще рано. Сделай звук потише, иначе вообще его не получишь. — Получу, — упрямо сказал он и захлопнул перед ней дверь. Она вернулась в гостиную и снова села на диван. — Он сам не свой после смерти Альберта. — Миссис Шмитт, — начал Клэм в своей торопливой манере, — детектив Гурни хочет задать вам несколько вопросов. — Смешное совпадение, у меня есть тетушка Берни. Как раз вспоминала ее сегодня утром. — Гурни, а не Берни, — поправил Клэм. — Но похоже звучит, правда? — Ее глаза аж засветились от этой находки. — Миссис Шмитт, — заговорил Гурни, — за последний месяц ваш муж делился с вами какими-нибудь тревогами? — Альберту были незнакомы тревоги. — Может быть, он вел себя не как обычно? — Альберт всегда вел себя одинаково. Гурни подумал, что это скорее могло быть результатом искаженного восприятия действительности, чем особенностью поведения Альберта. — Он когда-нибудь получал письма, где адрес или само письмо были написаны красными чернилами? — В почте бывают только счета и рекламные листовки. Я никогда ее не просматриваю. — Почту разбирал Альберт? — Сплошные счета и листовки. — Вы не знаете, Альберт платил по каким-нибудь необычным счетам или, может быть, выписывал странные чеки? Она грустно покачала головой, и он снова отметил, что лицо у нее поразительно детское. — Последний вопрос. После того как вы обнаружили тело своего супруга, вы что-нибудь меняли или сдвигали с места в комнате до прихода полиции? Она снова покачала головой. Возможно, ему показалось, но она как будто перед этим помедлила и в ее равнодушном взгляде промелькнула какая-то тревога. Он решил рискнуть. — Господь разговаривает с вами? — спросил он. В ее лице вместо тревоги появилось что-то новое. — Разговаривает, — ответила она гордо. Она как будто оправдывается, заметил Гурни. — Господь что-нибудь говорил вам, когда вы обнаружили тело мужа? — Господь мой пастырь, — сказала она и начала цитировать Двадцать третий псалом. Гурни даже боковым зрением видел нетерпеливые подергивания лица Клэма. — Господь сказал вам, что нужно делать? — Мне не мерещатся голоса, — сказала она. В ее взгляде вновь мелькнула тревога. — Я так и не думал. Но быть может, Господь заговорил с вами в тяжелую минуту, чтобы помочь? — Мы живем на Земле, чтобы исполнять волю Его. Гурни наклонился к ней: — И вы сделали, как Господь повелел вам? — Я сделала, как Он повелел. — Когда вы нашли Альберта, что-то было не так, что-то надо было изменить и Господь повелел вам это сделать, да? Глаза великанши наполнились слезами, и капли потекли по ее детским щекам. — Надо было его спрятать. — Что надо было спрятать? — Полицейские его забрали бы. — Что бы они забрали? — Они все забрали — его одежду, его часы, его бумажник, газету, которую он читал, стул, на котором он сидел, ковер, его очки, стакан, из которого он пил… все, все забрали. — Но все же что-то осталось, да, миссис Шмитт? Осталось то, что вы сумели спрятать. — Я не могла им позволить забрать его. Это был подарок. Последний подарок Альберта. — Можно мне взглянуть на него? — Вы его видели. Вон — сзади вас. Гурни повернулся, проследив за ее взглядом, и увидел вазу с розовыми цветами на столике. При ближайшем рассмотрении оказалось, что в вазе всего один пластмассовый цветок с таким крупным бутоном, что издалека он казался букетом. — Альберт подарил вам этот цветок? — Он собирался, — сказала она, помедлив.