Он откинулся на спинку стула, но плечи его остались напряжены. – Прошу прощения? – Вы делаете ставки на скачках или больше любите смотреть на хороший бокс? – Я не делаю ставки, но ценю мастерство спортсменов в обоих видах спорта. Они с Джоном долго обсуждали бокс, бейсбол и крикет, хотя Оливия не помнила, чтобы Джон хоть раз брал в руки биту. Их детство было наполнено уроками игры на фортепиано и верховой езды. Ими занимались частные учителя, и бо́льшую часть времени дети Дэйвенпортов проводили в особняке. Девушка снова вспомнила слова Вашингтона ДеУайта. Ее всю жизнь оберегали. Родители сидели с двух сторон от нее за накрытым столом. Боль, которую старшие Дэйвенпорты перенесли в детстве, была скрыта блеском шелка и серебра. За этим столом упоминать о страданиях людей, живущих на Южной стороне, было табу, точно так же как о шрамах на спине отца, о бизнесе, который он основал, несмотря на эти шрамы. – Я видел в твоем ежедневнике, что ты сегодня встречался с адвокатом. – Сквозь гомон мыслей до Оливии донеслись слова Джона. Вот тебе и запрет на разговоры о делах за столом. – Ты что, собираешься отказаться от услуг Говардов? Мистер Дэйвенпорт положил нож и вилку на стол. – Отнюдь нет. Я встречался с джентльменом из Таскиги, штат Алабама. Он полагает, что множество темнокожих скоро хлынет на Север в поисках работы. – Из-за законов Джима Кроу? – спросила Оливия, не успев прикусить язык. Отец поправил пиджак на груди. Она почувствовала на себе его тяжелый взор и любопытные взгляды остальных членов семьи. – Да, – сказал он, – среди прочего. Джон, нахмурившись, посмотрел на сестру и хотел было уже задать вопрос, но она его опередила: – А что значит «прочее»? Сейчас мистеру Дэйвенпорту, похоже, стало еще более неловко, чем когда он закрыл тему мастерской. Он не спешил с ответом, но единственного взгляда жены было достаточно, чтобы он заговорил: – Мало возможностей. Насильственные действия. Отец снова взял в руки вилку и нож. – И чего хотел этот адвокат? Оливия скорее почувствовала, чем увидела, что мать и брат с сестрой смотрят на нее. Мистер Лоренс чуть наклонился вперед. Краем глаза девушка заметила, как он переводит взгляд то на нее, то на отца. – Он хочет завязать знакомства. Ищет поддержки для создания профсоюзов трудящихся и объединений для защиты развития равенства. Я сказал, что могу передать его визитную карточку людям, возглавляющим организации, которые были основаны после трагедии в Спрингфилде. Тут за столом воцарилось молчание. Никакие попытки родителей держать подобные события в тайне от детей не могли скрыть убийства и разрушения, произошедшие в Спрингфилде два года назад. – Трагедии в Спрингфилде? – переспросил мистер Лоренс. – Три дня предприятия, основанные темнокожими, уничтожались, а темнокожих жителей Спрингфилда заживо сжигали в домах, – хрипло сказал отец. – Я могу спонсировать дело и направить активистов к тем, кто может им помочь больше, чем я. Но, боюсь, в остальном у меня связаны руки. Мистер Лоренс поддержал его: – Я думаю, это осмотрительно. Подобными вопросами должны заниматься адвокаты, политики и активисты. Оливия опустила глаза на вкусный ужин, поданный на белом, точно кость, фарфоре. Свет отражался в серебре сервиза, который Генриетта начистила до блеска. – Наверняка можно сделать больше. Улыбка застыла на лице миссис Дэйвенпорт. Она глянула на мистера Лоренса, но Оливия сделала вид, будто ничего не заметила. Не может же быть, чтобы за этим столом только она одна понимала, как они все далеки от новостей, которые Вашингтон ДеУайт принес к их ногам. – Я не позволю устраивать здесь митинги. Это поставит под удар всех вас. – Глаза мистера Дэйвенпорта смягчились: в них появилась грусть, которая ослабила раздражение Оливии. – И потом, надо подумать о людях, которые на меня работают. Кто будет кормить их семьи, если, чтобы отомстить за мои действия, толпа разорит цеха и мастерскую или сделает что похуже? Слова отца отрезвляли. На кону было нечто поважнее материальных благ, которые, как Оливия и сама осознавала, она принимала как нечто само собой разумеющееся. – Ты прав, – сказала девушка, хотя слова эти оставили кислый привкус на языке и тяжесть на сердце. Она улыбнулась и позволила Джону завести разговор о скачках, который продолжался, пока мама не сказала, что пора перейти к десерту. Вишневый пирог. Его запах был настолько сладким, что у Оливии свело живот. Она выковыряла начинку. Аппетит пропал начисто. Девушка принялась изучать сидевшего рядом мистера Лоренса. «Этим должны заниматься политики и активисты», – сказал он. Его слова словно висели в воздухе, давя ей на плечи. – Вы знаете, – прошептал мистер Лоренс, – я восхищаюсь тем, как вы выступили в поддержку равенства. Его взгляд вселял надежду. – Я хотела бы сделать что-то более существенное, – призналась девушка. Она не знала, с чего начать, но была уверена, что сможет это выяснить. Даже если придется поговорить с мистером ДеУайтом. Ее отец, похоже, одобрял работу, которую запланировал активист. – Не сомневаюсь. Ваша мать упоминала, что вы младший член нескольких чикагских благотворительных клубов. Вы будете помогать Тремейнам с их мероприятием по сбору средств? – Да, – поколебавшись, ответила Оливия. – Но я не хочу останавливаться на этом. Я… – Но тут заговорил отец, и слова застряли у девушки в горле. Внимание мистера Лоренса сосредоточилось на отце, его мнение было необходимо в каком-то другом вопросе. Он поднял бокал, как и мистер Дэйвенпорт. Оливия поймала себя на том, что не сводит глаз с запястья отца. Папа вытянул руку, и из-под рукава показался гладкий, неровный шрам. След от ожога, который скрывал клеймо. Оливия помнила, как таращился на этот шрам один белый инвестор, когда много лет назад крошка Оливия с мамой пришли навестить папу в мастерской. Отец закатал рукава рубашки, чтобы помочь одному из механиков. И хотя его кисти и предплечья все были покрыты шрамами, один из них привлек внимание того белого инвестора. Кто-то при виде шрама поеживался, а кто-то ухмылялся. Тогда Оливия не понимала таких взглядов и нездорового любопытства. Теперь то, что отец упомянул о расправе над черными в Спрингфилде, о линчевании, о котором сообщили только в «Дефендере», об угрозе ограничений, замаскированных под законы, заставило девушку встревожиться за всех своих знакомых. Внезапно на нее нахлынули головокружение и слабость, и Оливия порадовалась, что сидит. У ее пульса был ненормальный ритм. Вашингтон ДеУайт бил в набат. – Ты в порядке, дорогая? – тихо спросила миссис Дэйвенпорт. Она взяла Оливию за запястье, посмотрела на ее непочатый бокал. Дочь сразу поняла, что значит этот тон. И осознала, что не заметила, когда мать встала со своего места и подошла к ней. Оливия прогнала от себя мысли об адвокате, его призыве на подмогу, обо всем, что значил его визит сюда. Предупреждение, прозвучавшее в вопросе матери, заставило ее сосредоточиться на разговоре. – Ну конечно, мама, – ответила девушка. – Все отлично. Оливия наконец пригубила вино, надеясь, что оно успокоит мысли о надвигающемся ужасе, которые звучали в ее голове все громче. Глава 17 Хелен Большие часы производили невероятно много шума, отдававшегося эхом, и это действовало Хелен на нервы. Каждое тиканье секундной стрелки приближало ее к срыву. Матрона, которую наняла мать, чтобы отточить манеры девушки, оказалась женщиной без капли чувства юмора, которая по всякому случаю заставляла ее вести себя так, будто их ждет чаепитие с английской королевой. Девушке приелся вездесущий запах лимона и сладкого пирога. Каждый миг ее дня был дотошно распланирован. Она по-прежнему брала уроки музыки, но все остальные ее занятия проходили под бдительным взором компаньонки. Сегодня они с миссис Милфорд сидели за столиком в углу переполненного чайного кафе в «Маршалл Филдз». Хелен расположилась спиной к стене и со своего места могла наблюдать, как другие светские дамы изящно кушают, а их многочисленные покупки, точно стадо овец, жмутся к их ногам. Благовоспитанные леди смеялись, прикрываясь салфетками и откидывая с лица кудри цвета льна или же воронова крыла. Хелен уже выпила куда больше чая, чем ей хотелось, и поняла, что если она будет все делать абсолютно правильно, то ее ждет жизнь, полная предельной скуки. Хелен потянула за лиф платья, надеясь впустить в легкие хоть глоток воздуха. Миссис Милфорд всегда замечала, если Хелен была без корсета, и, чтобы напомнить девушке о том, как важно одеваться подобающим образом, всякий раз назначала какое-нибудь мучительное наказание за ее промах – например вышивание. Ее сверстницы только и делали, что говорили о модной одежде последней коллекции в «Маршалл Филдз». И еще о каталоге из какого-то «Блумингдэйла» в Нью-Йорке. Ни для одного из новых фасонов не требовался корсет. Хелен смотрела на свою компаньонку. – Плечи назад, мисс Дэйвенпорт, – сделала замечание миссис Милфорд и указала на чайник, стоявший между ними. Пока Хелен разливала чай по чашкам, ее спутница сказала: – Насколько я вижу, у вас не очень много подруг-ровесниц? В животе у Хелен что-то странно дернулось. – У меня не слишком много общих интересов с девушками моего возраста. Она задумалась: может, все сложилось бы иначе, если бы она не влюбилась в приятную тяжесть гаечного ключа в ладони, в запах смазки, в удовлетворение и гордость, которые она чувствовала, когда получалось что-то собрать своими руками? Когда Хелен выбиралась из-под экипажа или автомобиля, мышцы у нее гудели, Оливия такое ощущение назвала бы «ноющая боль». Хелен не знала, как описать это чувство, но знала, что никакое новое платье, никакая вечеринка не могли бы доставить ей столько же радости. Утром, когда экипаж увозил ее в город, Хелен заметила, как Джон и остальные идут в мастерскую, и сердце ее сжалось. – Вряд ли это так, – заметила миссис Милфорд. – Вы думаете, вы единственная девушка, чьи интересы лежат за рамками домашнего хозяйства? Хелен прикусила щеку и обвела взглядом зал. «Неужели у каждой из них есть потаенная страсть?» Она вспомнила сестру. – Оливия раньше ездила верхом, – сказала Хелен. – Она могла даже самую упрямую лошадь уговорить перепрыгнуть через барьер или дать себя запрячь. Она обожала ездить верхом. Миссис Милфорд поднесла чашку к губам. – Интересно, как она справилась с изменениями в своей жизни? Я так понимаю, теперь она нечасто ездит верхом. Женщина вздернула бровь, словно бросая вызов. И она попала в точку. Хелен редко задумывалась над тем, как Оливия раньше представляла себе свое будущее. Больше размышляла о том, как хорошо старшей сестре удается соответствовать всем ожиданиям родителей и общества. Хелен повернулась к спутнице: – Почему вы взялись за эту работу? Стали учить меня? Миссис Милфорд рассматривала лицо Хелен, словно воображала, будто напротив нее сидит кто-то другой. Ее плечи, всегда идеально прямые, чуть заметно расслабились. – Может, на сегодня довольно? Она подозвала официантку. Вот и хорошо. Чай уже был холодным.