– Я полагаю, он был весьма недоволен? – Да, – ответила Хелен. – Он оторвал подкладку, когда пытался просунуть руку в зашитый мной рукав. – Девушка повернулась к собеседнику: – Моя подруга Эми-Роуз смогла пришить новую подкладку. Наверное, это его любимая куртка: он ее постоянно носит. Ой, но видели бы вы его лицо! Мистер Лоренс рассмеялся, потом посмотрел на Хелен. Глаза его по-прежнему улыбались. – Куда? – спросил он, подъехав к перекрестку. Хелен уже не хотелось выходить из экипажа. – Давайте проедем по живописным местам. Она показала на дорогу, ведущую прочь от города. Джентльмен поколебался, а потом свернул туда, куда она показывала. – Я не хотел бы попасть к вам в немилость, – усмехнулся он. – Тогда вам надо всеми силами постараться этого избежать. По пути мистер Лоренс и Хелен незаметно придвинулись почти вплотную друг к другу. Пышные юбки девушки лежали на колене джентльмена, а их плечи соприкасались, когда коляска покачивалась на неровной дороге. В какой-то момент каменная и булыжная мостовая превратилась в грунтовую дорогу. Вдруг левый бок коляски ухнул вниз. Рука мистера Лоренса обхватила Хелен за плечи и притянула ближе. Другая его рука, все еще сжимавшая вожжи, уперлась в перед коляски, пока они подпрыгивали на сиденьях. Лошадь встала на дыбы. Солнце заблистало на ее спине. Коляска резко остановилась. Лошадь снова встала на дыбы и заржала. Мистер Лоренс спрыгнул, потянулся к уздечке. – Тише, тише, – уговаривал он испуганное животное, а лошадь не давалась. Хелен несколько секунд смотрела, как он пытается утихомирить кобылу, а потом сняла шляпку и засучила рукава. Земля оказалась дальше, чем девушка ожидала. Ступни провалились в грязь, которая тут же обволокла ее щиколотки. «Да, трудно будет объяснить, где я так вымазалась», – подумала Хелен. Она шаткой походкой прошла к морде лошади. – Как ее зовут? Мистер Лоренс почесал в затылке. – Какая-то цветочная кличка. Не помню. Девушка закатила глаза, но смягчила этот жест улыбкой. – В этом ваша первая проблема. – Хелен посмотрела на восхитительное существо темно-каштановой масти. – Ах ты милая девочка, – заворковала она. Хелен положила ладонь на шею кобылы. Величественное животное сначала дернулось, но девушка продолжала мягко говорить с лошадью, и та постепенно успокоилась. – Она завязла. Хелен кивнула на задние ноги лошади, застрявшие в грязи. С каждой попыткой ее вытащить жижа издавала чмокающий звук, как будто хотела проглотить кобылу целиком. Шепча лошади что-то утешительное и выводя ее из грязи, Хелен старалась не обращать внимания на то, как мистер Лоренс на нее смотрит. Ей было так жарко, что кожу покалывало. Сквозь запахи влажной земли и конского пота она улавливала нотку кедрового одеколона. «Сосредоточься», – велела она себе. – Ну вот, – сказала девушка, когда лошадь выдернула ноги из грязи и ступила на твердую почку. Хелен закричала «ура!» и посмотрела на мистера Лоренса. Тот похлопал, оценив ее старания. – Мне нравятся девушки, которые не боятся замарать руки. – Он посмотрел на ее туфли, покрытые грязью. – Хотя в вашем случае ноги. Хелен засмеялась и чуть замешкалась, прежде чем самой выйти на твердую землю. А когда она попыталась это сделать, то ногу-то освободила, а туфля так и осталась в грязи. Девушка не удержала равновесия и покачнулась назад. Вторая нога тоже накрепко застряла в грязи, и девушка плюхнулась на землю с влажным, гадким шлепком. Мистер Лоренс стоял над ней, закусив нижнюю губу. Усы его подергивались. Хелен подняла руки из жижи. Они были по локоть в грязи. Девушка почувствовала, как по подбородку медленно стекает капля, увидела, как эта капля упала на ее блузку, услышала где-то над собой булькающие звуки. Мистер Лоренс не смог больше сдерживаться. Его смех был громкий и заразительный. Хелен, делая вид, будто устыдилась и возмутилась, зачерпнула возле бедра полную горсть грязи и швырнула ее. Бросок был меткий, и грязь попала точнехонько джентльмену в грудь. Девушка сжала губы. Она ждала его реакции, уверенная, что зашла слишком далеко. Мистер Лоренс медленно наклонился. Его пальцы погрузились в жижу. Он, не отрываясь, смотрел девушке в глаза. Движения его были нарочито неторопливые. Хелен облизнула губы и увидела, как мистер Лоренс сделал то же самое. В этот короткий миг девушка запустила еще пригоршню грязи и на этот раз попала ему в плечо. Лошадь и коляска скрывали их. Они гонялись друг за другом и кричали, как дети, и под конец оба были с ног до головы покрыты грязью и травой. Хелен соскользнула вдоль бока экипажа, но мистер Лоренс ее подхватил. Он все придерживал девушку за локоть, хотя она уже давно обрела равновесие. Джентльмен возвышался над ней, и они обменялись смешками. – Хелен, я должен отвезти вас домой. Девушка кивнула, и они вытолкнули из грязи коляску и уговорили лошадь снова взяться за работу. Дорога до «Порта Свободы» показалась Хелен куда короче, чем до того места, где они застряли. Спутники продолжали обмениваться историями, и одна была смешнее другой. Разумом Хелен понимала, что ее поведение чудовищно. Но ей было все равно. Говорить с Джейкобом Лоренсом было легко. Она и не представляла себе, что общаться с каким-то другим мужчиной, помимо Джона, окажется так просто. Эта мысль камнем легла ей на сердце. И вот наконец из-за деревьев показался величественный фасад викторианского особняка. В тот же миг девушка почувствовала, как неприятно липнет к телу платье. Засохшая грязь трескалась и отваливалась при каждом движении. – Может, вы объедете дом и высадите меня возле гаража? – предложила она. – Боюсь, уже поздно. Хелен проследила за его взглядом и увидела Эми-Роуз, обмахивающуюся веером на лестнице. На лице ее читалась оторопь. Хелен знала, что миссис Милфорд ждет ее в доме. Три часа пробило уже давно. Девушка надеялась только на то, что вместе с компаньонкой ее не поджидает мама. Мистер Лоренс хотел было выйти из коляски, но Хелен вцепилась в его руку: – Я справлюсь. Мы же не хотим еще больше усугубить ситуацию. – Ну, если компаньонка будет вас пилить, – шепнул он ей на ухо, – покажите ей свой закрученный пас. Несмотря на свое жалкое положение и неминуемую нотацию, Хелен рассмеялась. Эта шутка придала ей сил, пока девушка шла от коляски до Эми-Роуз. За миг до того, как скрыться за дверью особняка, Хелен оглянулась через плечо. Джейкоб Лоренс по-прежнему ей улыбался. Глава 18 Руби Руби мягко сжимала в руке бокал. Пойти в джаз-клуб предложила она. Музыка была громкая. Люди вокруг все разговаривали. И этот гомон проходил сквозь девушку, точно электрический разряд. Она оперлась о стойку и лениво поиграла бусами, свисающими с ее шеи до талии. Потом оглядела зал, наслаждаясь теплом, расползающимся по телу после нескольких глотков спиртного. Мистер Бартон поднялся на сцену, чтобы заказать песню. Руби обожала танцевать, а мистер Бартон счастлив был ей угодить. Приходилось признать: ей было весело. Вот если бы еще случайно столкнуться с Джоном или общим знакомым, который расскажет молодому мистеру Дэйвенпорту, что Руби видели с новым ухажером и что если Джон не подсуетится, то упустит свой шанс! Тогда вечер станет просто идеальным. Девушка сделала еще глоток коктейля и засмеялась: в своем идеально сидящем костюме, сшитом на заказ, Харрисон приближался к ней танцующей походкой. Он с удивлением разглядывал танцующие вокруг пары. – А в ваших краях разве не было таких танцевальных залов? Мистер Бартон, кивнув, улыбнулся, но в глазах его отразилась грусть. – Были. Большинство танцевальных залов были либо для белых, либо для черных, а мулатов там не жаловали, если только это не были артисты. Нельзя сказать, что это официальная сегрегация. Мне было проще попасть в некоторые заведения, которыми владели белые, чем моим братьям и сестрам с более темной кожей. Но в других заведениях… мое лицо вызывало возмущение. Он с деланым равнодушием пожал плечами, но Руби видела в его глазах боль. Она отвернулась, зная, что и сама сделала поспешные выводы на его счет. – Ну что вы, не надо меня жалеть. – Я и не жалею, – фыркнула Руби. Она была уверена, что жалость от других людей ранит сильнее всего. Девушка выпрямилась и посмотрела ему в глаза: – Я знаю все только по слухам. На этот раз взгляд отвел мистер Бартон. Он смотрел в бокал, крутя его в пальцах. – Мои отец и мать вместе росли. Ну, почти. – Он замялся, а потом, видимо, принял решение. – Моя мать была рабыней, – сказал он. Молодой человек поднял голову и посмотрел Руби в глаза: – Они скрывали свою дружбу, а потом и любовь, пока не умер папин отец и пока мама не получила свободу. Они всегда держались особняком. – Легкая улыбка прогнала тень, только что омрачавшую его лицо. – Им, похоже, так было хорошо. И им никто не был нужен, не считая нас, детей. Слухи оказались хуже реальности. Губы Руби скривились: она почувствовала горечь в горле. Девушка сделала глубокий вдох, вдруг осознав, что, даже если бы Харрисон Бартон не был плодом любви, а был бы рожден в результате насилия, она бы не стала испытывать к нему меньше симпатии. – И вы уехали, – сказала она. Мистер Бартон посмотрел на танцующие пары. – Люди не понимают, что любовь моих родителей друг к другу такая же настоящая, как и любовь в любой другой семье. Они видят в ней некое предательство. Мама с папой ограждали нас от этого столько, сколько могли. Примерно как в случае с вашей подругой Оливией. Только у нас тогда не было денег, которые могли бы защитить нас от худших проявлений. Зато у нас была любящая семья. Голос его был ровным. Слова не выдавали ни капли боли, которую мистер Бартон тогда чувствовал. Вместо этого он любовался движениями наиболее талантливых танцоров с чуть заметным выражением радости на лице. – Я не выбирал эту судьбу, и я не могу ее изменить. Лучше сосредоточиться на том, что мне подвластно. Руби изучала его. Как он может быть таким умиротворенным? У нее самой был взрывной темперамент и склонность никому не спускать обид. Руби Тремейн любила драматизм. «Вот так ты и оказалась здесь и делаешь вид, будто заинтересовалась этим мужчиной, уверенным в себе и не позволяющим внешнему миру влиять на то, что он внутренне знает». Девушка повертела крестик, который она теперь носила на цепочке. Слова мистера Бартона проникли в ее сердце и улеглись там наравне с ее собственными чувствами. Богатство ее семьи истощилось, от него осталась лишь тень того, что у них было прежде. Тремейны старались никак этого не показывать в надежде, что попытка главы семейства баллотироваться в мэры окупится с лихвой, что воплотятся его мечты о том, чтобы помочь подняться и другим темнокожим предпринимателям. Но Руби смотрела на свою семью глазами других влиятельных темнокожих семей и белых бизнесменов, которые то появлялись в их кругу, то исчезали. И как бы она ни пыталась закрыть глаза на правду, их мнение будто незримыми когтями вспарывало кожу. Никто в полной мере не знал, насколько ее семья стеснена в средствах. Руби подозревала, что Оливия догадывается, но подруга была слишком тактична, чтобы заговорить об этом. И тогда, несмотря на предостережение родителей, что их положение надо держать в тайне от всех, кроме все сужающегося круга семьи и прислуги, Руби сказала: – Мы разорены. Она выпалила эти слова, прежде чем успела передумать, и стала ждать, когда придет сожаление. Но оно не пришло. Мистер Бартон повернулся к ней. Его открытое лицо выражало ожидание. Он не знал Тремейнов прежде – в отличие от Дэйвенпортов. Руби понимала, что Оливия от нее не отвернется, ведь их дружба выросла из взаимной симпатии и общих переживаний. Но чем дальше ускользала от Тремейнов их былая мощь, тем больше Руби чувствовала неуверенность в себе. «Я не знаю, как быть Руби Тремейн без денег, украшений, вечеринок и беззаботной жизни». Зал начал расплываться у нее перед глазами, но краем глаза Руби видела, что Харрисон Бартон рассматривает ее без следа осуждения. Она моргнула, и танцевальный холл вновь обрел четкие очертания. – Мой отец хочет быть мэром. Хочет быть членом меньшинства, которое принимает решения, а не живет по законам, установленным другими. Сначала я думала, что он мечтает о престиже. Это было бы очередное его завоевание – то, на чем он сможет поставить свою подпись. Но я общалась со многими его новыми знакомыми и слышала обрывки множества тихих разговоров, так что я знаю: он хочет больше возможностей для людей, похожих на нас. Для каждого человека, освобожденного из рабства. – Девушка повернулась к собеседнику: – Я злилась на него. А теперь я беспокоюсь, что никто никогда не узнает, чем папа рискует. Он хочет, чтобы мы не были исключением. Чтобы мы, темнокожие люди, имеющие достаток, образование и возможности, стали заурядными. В самом лучшем смысле слова.