Эти слова пришли к ней на пике эмоций. Ее рука, твердая после долгих часов вышивания, создала этот плакат, который, как девушка надеялась, будет выглядеть не хуже остальных. Мистер ДеУайт взял ее плакат за деревянный шест, который прибили позже, и передал его Оливии. – Готовы? Девушка кивнула, не доверяя собственному голосу. Молодой человек погладил ее по плечу. Свободной рукой он взял со стола свой плакат. – Идем. Взявшись за руки, они вышли из Центра соцподдержки в толпу, которая с момента прибытия Оливии выросла вдвое. Вся улица была запружена людьми, которые боролись против того, что ждало их, и их не волновали последствия. И Оливия влилась в их ряды. Девушка задумалась: может, примерно то же ощущала Хелен. «И она не сдалась», – вспомнила Оливия. То, сколько времени Хелен проводила в гараже, было секретом, который в «Порту Свободы» знали почти все. Но хотя Хелен и понимала, какое сильное разочарование и душевную боль близких повлечет за собой ее ослушание, она все равно боролась за право заниматься любимым делом. Оливия улыбнулась, подумав об отваге сестры. О том, сколько удовлетворения можно найти, занимаясь тем, чем ты страстно увлечена. Мистер ДеУайт пожал ее руку, и они вместе встали во главе толпы. Когда они проходили мимо активистов, разговоры замолкали. Молчание окружающих только усилило возбуждение, пронизывавшее ее руки и ноги. Оливия больше не чувствовала себя усталой и неуклюжей из-за недосыпа. Нет, как раз наоборот: она ощущала искру дикой энергии, которая рвалась из нее. – Братья и сестры, – воззвал мистер ДеУайт к собравшимся. Оливия позволила уверенности и убежденности, звучавшим в его голосе, захватить ее. – Помните: это мирная демонстрация. Мы здесь для того, чтобы выразить солидарность нашим братьям и сестрам на Юге. Бремя и ужасы законов Джима Кроу ложатся не только на их плечи. Рукоприкладства не будет. Единственным мечом и щитом для нас, – он поднял свой плакат «Я – ЧЕЛОВЕК», – будут наши голоса. Рука, которая по-прежнему сжимала ладонь Оливии, рванулась в небо. Все присутствующие вместе вскинули руки в едином сигнале к началу демонстрации. Люди подняли знаки и плакаты, транспаранты и флаги и пошли вперед. Толпа расступалась, проходя мимо Оливии и Вашингтона ДеУайта, как вода обходит камень посреди реки. Девушка смотрела, как мужчины и женщины всех возрастов и оттенков кожи двигались точно единое целое. Не дожидаясь Вашингтона ДеУайта, Оливия обеими руками взялась за шест и подняла плакат высоко над головой. Молодой человек последовал ее примеру и зашагал с ней в ногу. Люди, шедшие ближе к обочинам, раздавали голубые буклеты всем, кто соглашался их взять. Такой же голубой буклет получила и она, когда впервые пришла в дом Самсона. Реакции на демонстрацию были разнообразные, как и население города. Оливия замечала каждую крошечную вспышку гордости, когда прохожий останавливался, чтобы задать вопрос. Другой прохожий бросил буклет на землю. Третий протянул руку, чтобы взять еще несколько. Миссионеры мистера ДеУайта за работой. Миссис Вудард подошла к Оливии. Женщина была одета в сизый костюм с белой розой, приколотой на лацкане. Аромат этой розы смешивался с запахами конского пота и выхлопных газов. – Я думала, придет больше женщин. Миссис Вудард вздохнула. Оливия окинула взглядом толпу. – Их, конечно, меньше, чем мы надеялись, но вполне достаточно. Гетти шла впереди вместе со своим двоюродным братом и несколькими работницами. – Большую компанию женщин со швейной фабрики предупредили, что, если они выйдут на демонстрацию, то потеряют работу. Даже если демонстрация не придется на их смену. – Миссис Вудард поцокала языком: – Как по мне, это не работа, а скорее рабский труд. Женщина покачала головой и подняла свой плакат выше. Ее голос влился в общее скандирование: – Равенство – это право! Сердце Оливии забилось быстрее, горло уже охрипло от мощи ее крика. Глаза не успевали впитывать все, что ее окружало. Хотя девушка знала места, по которым маршировала процессия, но сейчас, посреди реки из товарищей, подхватившей ее тело, разум и душу, все казалось ярче и крупнее. По пути они останавливались, чтобы поговорить с прохожими. Как будто собрание в подвале вдруг выплеснулось наружу, только стократно разрослось. При свете дня знакомые лица казались резче, смелее – и так же чувствовала себя и сама Оливия. Тревога, с которой она уезжала из дома, испарилась – нет, преобразилась во что-то другое. «Ты именно там, где тебе суждено быть». – Неплохо для первого раза, да? – Мистер ДеУайт вальяжно ей улыбнулся. Девушка не смогла бы сдержать широкую улыбку, которая расползлась на ее лице, даже если бы захотела. – Это потрясающе, – призналась она, когда демонстрация подошла к почти достроенному фасаду здания городской администрации и впереди показалось здание суда округа Кук, накрыв активистов своей тенью. Мышцы горели оттого, что приходилось нести плакат, но единый порыв окружавших ее людей подпитывал ее силу. Вокруг Оливии переливался смех, несмотря на всю серьезность происходящего. Северная улица Ла-Салль гудела у нее под ногами: автомобили, экипажи и голоса от двенадцатиэтажного здания за ее спиной. Толпа расступилась, чтобы пропустить бригады строителей. И тут Оливия почувствовала перемену в настроении окружающих. Улица была заполнена людьми. Несколько зевак остановились, чтобы потаращиться на демонстрантов, высмеять их. В гущу колонны марширующих пролетел кирпич. Он покатился по земле, и ноги идущих то и дело его задевали, но активисты продолжили шествие. Чтобы получить новый прилив уверенности, Оливии достаточно было всего лишь посмотреть на идущих вокруг. Они не обращали внимания на недружелюбные взгляды. Некоторые лавочники бранили марширующих, но их крики невозможно было разобрать в общем гаме. Некоторые демонстранты ходили кругами. Их плакаты качались вверх-вниз под ритм песен, которых Оливия не знала. Высоко над их головами мальчик лет трех сидел на плечах отца. Он держался за шею взрослого и улыбался девушке. – А каким был ваш первый митинг? – спросила она у мистера ДеУайта. – Почти как этот, – сказал он. – Хотя людей тогда набралось поменьше. Мы простояли перед зданием окружной тюрьмы до самого заката. – Он улыбнулся: – Было так страшно. Мне тогда было четырнадцать, и старшие ребята рассказывали мне страшные истории о том, что со мной будет, если меня упрячут за решетку. – Он наклонил голову: – Но в жизни есть вещи и похуже, чем сидеть в тюрьме за то, что ты отстаивал собственные права и права окружающих. Оливия кивнула. Глаза ее внимательно изучали улицу. – Для большинства из нас Чикаго – новый город, – продолжал мистер ДеУайт, – еще не затронутый тем, чего я насмотрелся. Отчасти мы выступили в этот краткий марш при свете дня, чтобы избежать некоторых опасностей, которые возможны на митингах. Он положил ладонь девушке на спину. Оливия позволила ему прижать ее к своему боку. Губы мистера ДеУайта были на расстоянии одного вдоха. И тут воздух разорвал крик. Активисты все как один обернулись. Оливию прижало напором людей. Плакат выпал у нее из рук. Мистер ДеУайт пошел на звук. Он мягко отодвигал людей со своего пути и направлялся к центру переполоха. Оливия пошла следом. – Держитесь подальше от наших улиц! – Мужчина в темном костюме плюнул под ноги одному из протестующих. Он надел шляпу на копну светлых, почти белых волос и поднял взгляд. Оливия спряталась за плечо Вашингтона. Она не знала имени этого мужчины, но узнала его лицо. Чикаго был большой город, но при этом очень тесный, и она не хотела, чтобы этот человек ее заметил. Когда девушка подняла взгляд, перед ней оказался тот трехлетний мальчишка. «Не смотри на меня так», – подумала она. Карие глаза ребенка округлились, точно блюдца, а отец подхватил его одной рукой и побежал прочь. После этого все смешалось. Раздался пронзительный свист, и плечи людей, которые только что едва касались ее, ударили девушку так, что она повалилась наземь. Ладони мазнули по тротуару и загорелись от боли. Кто-то задел коленом ее голову. Когда чья-то ладонь сомкнулась на ее плече, девушка вслепую отмахнулась. – Ой! – Мистер ДеУайт прижал ладонь к подбородку, но хватку не ослабил. Вокруг была сумятица. Явились полицейские. Они перекрыли улицу с двух сторон и прижали активистов к стене здания. Оливия искала глазами отца с сыном, надеясь, что они успели сбежать. – Вы ранены? – Вашингтон быстро осмотрел ее лицо. – Нет, – выдохнула девушка. К счастью, шляпа смягчила удар по макушке, но ладони саднило, а запястья гудели после падения. Ее об этом предупреждали. И Оливия ни в коем случае не собиралась жаловаться. Девушка поморгала, сдерживая слезы, выступившие от неожиданности, и ответила на решительную улыбку спутника. Активисты вокруг них взялись за руки. Брошенные плакаты кучей лежали на земле. Демонстранты снова затянули песни. Девушка наблюдала за мистером ДеУайтом, который замешкался, не присоединяясь к поющим. Но Оливия пришла сюда не просто так. Она сплела свои пальцы с его пальцами. – Вы не хотите петь? – Бегите! – прокричал мистер ДеУайт. Он выпустил ее ладонь и потянул девушку, чтобы та спряталась за его спину. Полицейский, освещенный закатным солнцем, высоко поднял дубинку, и она опустилась на голову одного из активистов. Участники марша держались за руки в мирном протесте, и этот мужчина никак не мог защититься от удара. Оливия в ужасе вздрогнула, когда он упал на землю. Тогда активисты попытались разбежаться. Но было уже поздно. Они слишком долго медлили и теперь оказались загнаны в угол. Мистер ДеУайт сделал шаг назад и наступил ей на ногу. – Извините, – сказал он через плечо. Спина мистера ДеУайта практически загораживала ей обзор. Пение превратилось в крики гнева и боли. Напирающие со всех сторон люди вызвали панику, сдавившую ей горло. Девушка почувствовала, как мистер ДеУайт дернулся. – Что происходит? – спросила она. Ладони у нее были сырые от пота и крови. Дыхание участилось. Сквозь доносившиеся со всех сторон крики она слышала биение своего сердца. – Вашингтон? Он обернулся и сказал: – Нам надо выбираться отсюда. Он быстро окинул взглядом улицу. «Как ему удается оставаться таким спокойным?» – Вон там Джордж, – сказал адвокат, кивнув мужчине позади них. Оливия узнала частого посетителя дома Самсона. Это был высокий джентльмен, который стоял на верху лестницы, когда Оливия впервые случайно попала на собрание. – Сюда, – сказал Джордж. Он подобрал плакат и повел Оливию и мистера ДеУайта сквозь толпу. – Вашингтон, когда я брошусь в драку, вам с вашей дамой надо бежать. И прежде чем они успели его удержать, Джордж атаковал ближайшего полицейского и пробил в строю брешь. Оливия, мистер ДеУайт и еще несколько демонстрантов прорвались сквозь нее, а вслед им понеслись выстрелы и крики. Оливия бежала. Она бежала вслед за Вашингтоном ДеУайтом, который вцепился в ее руку так сильно, что девушка знала: наутро появятся синяки. Темнота быстро сгущалась вокруг них, холод пробирал Оливию до костей. Солнце уже село. Воздух стал значительно прохладнее. Когда ночь наполнилась криками, мистер ДеУайт снова схватил ее саднящую ладонь и повел девушку прочь. Она шла следом по неровной земле. Ее измученное дыхание было самым громким звуком в ночи. Теплая шершавая ладонь спутника заставляла ее сосредоточиться на побеге. И все же Оливия возвращалась мыслями к тому мальчугану и его отцу. Видел ли ребенок стычку? Смогли ли они убежать? Вашингтон ДеУайт вел ее все дальше. Теперь они были в нескольких кварталах от Центра соцподдержки. Адвокат настоял на том, чтобы вернуться кружным путем. Страх многократно усиливал каждый звук. Вновь проступивший на ладонях пот щипал их. Стопы горели. И с каждой минутой промедления девушка все больше задавалась вопросом: как они с Томми объяснят то, в каком виде она приедет домой? Мистер ДеУайт остановился. Удержал девушку. Послышался стук копыт по брусчатке. Конный полицейский обернулся, водя лучом фонаря по улице. – Сюда, – велел мистер ДеУайт. Оливия последовала за ним в ближайший переулок. Девушка смотрела на его плечи: мистер ДеУайт сгорбился и перебегал от одной тени к другой, потом замер в нише не шире чем проход для прислуги в «Порту Свободы». Там они ждали. Экипаж Оливии должен был стоять всего в паре кварталов отсюда. Девушка не возражала, когда адвокат ее обнял. – Ты ранена. Почему ты молчала? – спросил спутник, мягким, точно перышко, прикосновением поворачивая ее ладони вверх. Они были красные и опухшие. Оливия осмотрела свои ладони и поняла, что завтра утром объяснить эти ссадины будет непросто. Может, удастся улизнуть в конюшню и сказать, будто она выпала из седла. Девушка прикусила губу, напряженно размышляя, а Вашингтон достал из кармана пиджака платок и обернул ее ладонь. Он закрыл самый глубокий порез, где кожа пострадала сильнее всего. Потом притянул Оливию к себе, и из головы ее начисто вылетели все тревоги – хотя бы на мгновение. Ее мышцы расслабились. Девушка подняла глаза и увидела, что Вашингтон смотрит на нее. – Ну вот ты и прошла полное посвящение, – заявил он. – У всех участников сегодняшнего марша останется шрам и будет что рассказать. Оливия подумала о родителях. О шрамах, которые отец прятал даже от своих детей. Ее порез был такой ерундой. Она знала, что через несколько дней он затянется и исчезнет без следа. Девушка надеялась, что результат, которого она и остальные достигли сегодня, продержится дольше. Вашингтон убрал волосы с ее лица. Оливия охнула. Расползавшийся по ее телу электрический ток становился мощнее. Она не знала, помогло ли их сегодняшнее выступление всколыхнуть многих. Не знала, сколько людей им удалось склонить на свою сторону. Но знала, что хочет быть именно здесь. На стороне тех, кто трудится, чтобы город Чикаго стал лучше. Рядом с человеком, который ценит ее личность выше, чем фамилию. Оливия посмотрела на мистера ДеУайта, растерявшего свой обычный огонь, задор и обаяние, и увидела в его глазах нежность. Теперь была его очередь охнуть, потому что Оливия поцеловала его, притянув за лацканы пиджака вниз, к своим губам. Он на мгновение напрягся. А потом его рука крепко обхватила девушку. Она почувствовала, как ее притягивает к его телу, как Вашингтона влечет к ней, как между ними не остается никакого расстояния. Несмотря на свою дерзость, Оливия осознавала, что неопытна. Она позволила Вашингтону направлять ее, повторяя его движения, а потом со вздохом разомкнула губы. Она почувствовала, как от этого звука напряглись его мышцы. Язык Вашингтона изучающе скользнул по ее языку. Она наслаждалась его вкусом. Девушка знала, что им надо идти дальше, но то, как мужчина склонился к ней, вытесняло все доводы рассудка. Она слегка прикусила его губу, такую мягкую, – и у Вашингтона вырвался стон, от которого Оливия вся запылала. Удары пульса ревели у нее в голове. Она хотела прижаться к мужчине еще теснее. В нем были красота и сила, и не только внешние, но и внутренние, исходившие из его убеждений. И в этот момент Оливия чувствовала твердость и в своих убеждениях.