Взгляд Хелен уперся в пустой камин. – С мамой и папой как-нибудь разберешься. Если они ее примут, все остальное будет в порядке. Жизнь слишком коротка, а этот выбор слишком важен. Девушка подумала о том, что сказала ей миссис Милфорд: надо держаться за свое счастье, пока оно с тобой. «Даже если это всего лишь несколько коротких часов в музее, где никто не знает тебя в лицо». – Спасибо, Хелен, – прошептал брат. Минуты шли. Тишину нарушало лишь тиканье часов на каминной полке. – А ты расскажешь мне, о чем думаешь? Я тебе рассказал, теперь ты. Хелен закрыла лицо ладонями. После разговора с Джейкобом Лоренсом она чувствовала себя предельно уязвимой. И меньше всего ей хотелось сейчас переживать это заново. После ужина ее нервы были на пределе, а желудок урчал от голода. Хелен вспомнила тщательно продуманные и заказанные ею блюда, к которым она даже не прикоснулась. Джон не отставал. Он задавал вопросы, один нелепее другого: – Ты что, решила сбежать с бродячим цирком и сделаться канатоходцем? Он тыкал ее ногой, а девушка еще больше горбилась в кресле, сползая, точно тряпичная кукла. – Ох, да расскажу я тебе, только не смей перебивать и молчи, пока я не разрешу говорить. Девушка прищурилась и посмотрела на брата. Тот выпрямился и кивнул. От его серьезного выражения она только сильнее разволновалась. «Но это же Джон». Хелен знала, что может рассказать брату что угодно. И она рассказала. Все до последней мелочи, до последней запутанной эмоции. Рассказывая, она смотрела в камин. – А теперь я чувствую себя ужасно и знаю, что виновата во всем я сама, – так Хелен завершила свою историю, чувствуя, будто завершила и отношения с Джейкобом Лоренсом. Джон сдержал обещание. Он слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Когда Хелен закончила, она выглядела изможденно, как никогда прежде. Но она держалась. Хотя слезы и угрожали подступить в любой момент. – Хорошо, теперь можешь говорить. Девушка приготовилась к порицанию, которое только укрепит вину и неудовлетворенность в ее душе. Но Джон не стал ее упрекать. Вместо этого он спросил: – Ты веришь тому, что он сказал? Что он, похоже, в тебя влюблен? В правдивости признания Хелен не сомневалась ни минуты. – Да. – Тогда они с Ливи не должны жениться. Это будет обман, и их обоих ждет будущее без любви. А что потом? Мы все будем несчастны до конца дней? Вы будете избегать друг друга, чтобы не чувствовать душевной боли, и в итоге ты потеряешь и возлюбленного, и сестру. Ты ведь все ей расскажешь, правда? Джон встал и втиснулся на сиденье рядом с Хелен. Его слова пронзили девушку, точно игла. Брат был прав. Хелен ненавидела, когда он оказывался прав, особенно сейчас, когда он ее чуть не придавил. Ее бедро заболело под весом Джона. Он сидел и ждал ответа, как будто не собирался двигаться с места, пока не услышит его. – Расскажу, – покраснев, пообещала Хелен. Джон поцеловал ее в макушку, помассировал ей плечи и ушел, оставив Хелен таращиться на угли. Она еще никогда не чувствовала себя настолько растерянной. Глава 34 Руби Пахло свежескошенной травой. Этот запах успокаивал натянутые нервы Руби, пока она смотрела на пейзаж. Она приподняла зонтик от солнца повыше, чтобы укрыться от полуденных лучей. Девушка стояла возле рощицы у озера, где они с мистером Бартоном целовались так, что она чуть не задохнулась. От одного воспоминания об этом поцелуе пульс Руби участился. Девушка передала ему записку через Оливию, назначив встречу здесь. Она надеялась, что это место напомнит, как счастливы они оба были в тот день. Родители Руби знали, что она продолжит принимать ухаживания мистера Бартона, пока Джон не сделает ей предложение. Но только они не знали, что Руби не собиралась замуж за Джона. Капля пота скользнула по спине Руби. Внезапно подул ветерок и принес долгожданную прохладу – и древесный запах одеколона мистера Бартона. Девушка обернулась. При виде него сердце ее сжалось от боли. Пятна света, проходившие через ажурный лиственный полог, плясали на его лице. – Мисс Тремейн, – вежливо поприветствовал он. Руби сглотнула. Расправила плечи. «Если бы он не хотел тебя видеть, то не пришел бы», – сказала она себе. – Спасибо, что согласились со мной встретиться. Она не знала, с чего начать. Во рту пересохло. Возможно, это ее единственный шанс убедить Харрисона Бартона, что ее чувства к нему были настоящими. Заметив, что молодой человек скосил глаза на рощицу и узнал ее, Руби поняла, что правильно выбрала место встречи. Ему было столь же необходимо услышать ее признание, сколь и ей – высказаться. – Почему мы здесь, Руби? – спросил он напряженным голосом. – Я хочу извиниться. За все. Он покачал головой: – Вы уже извинились. В этом, – он указал на деревья, – не было необходимости. Мистер Бартон сделал шаг назад. – Я не могу перестать думать о тебе, Харрисон, – выпалила она. Молодой человек замер, и каждый сантиметр тела Руби заполнило облегчение. Кончики пальцев закололо. Девушка облизнула губы. Она выдержала взгляд его ореховых глаз с решимостью и со всеми теми чувствами, которые не могла выразить словами. – Я доверял тебе. – Я знаю, – сказала девушка. – Я не могу изменить причин, по которым я начала встречаться с тобой, но я ни на миг не пожалела, что мы познакомилась и… что я узнала тебя. Ты один из лучших людей из всех, кого я знаю. Руби откашлялась. Она стояла, не шевелясь, пока Харрисон изучал ее лицо. Наконец девушка задала вопрос, ответа на который боялась больше всего: – Ты дашь мне еще один шанс? Мистер Бартон прикрыл веки, а ее глаза заполнились слезами. – Да. Колени Руби подкосились, и она тяжело плюхнулась на траву. Молодой человек устроился рядом, притянул ее к себе. Руби склонила голову ему на грудь, слушая, как бьется его сердце. Ее страх быть отвергнутой занимал так много места в ее душе, что следующий вдох вышел дрожащим. Они прижались друг к другу. Мистер Бартон поглаживал ее спину, рисуя ладонью узкие круги. Руби не знала, сколько они так просидели. Так долго, что у нее заболела шея, а ступни в сапожках на каблуках онемели. Мистер Бартон мягко отстранился. Руби смахнула со щек соль и влагу. Он протянул ей платок. – А как же твои родители? – Они привыкнут. Они просто хотят, чтобы я была счастлива, – быстро сказала она. Руби не была готова думать о том, что могло разрушить это блаженное состояние. «Сегодня я скажу маме всю правду, – подумала она. – Не Джон. Только Харрисон. Времени еще много». Молодой человек мгновение поколебался, затем встал и помог подняться Руби. Заглянул ей в глаза. А потом поцеловал ее прохладными губами, сначала мягко, потом жестче, глубже. Напряжение, которое сковывало Руби, исчезло, и она привстала на цыпочки, прижалась к Харрисону. Его руки обхватили ее. Девушка ощущала соль своих слез, и сладость Харрисона Бартона, и вкус надежды, которой она не смела поддаться. * * * Руби крепко держалась за столбик в примерочной и старалась не выдыхать, пока помощница затягивала на ней корсет. Чтобы пережить примерку этого платья, ей понадобится каждый глоток воздуха. Почему мама внезапно ослабила режим жесткой экономии семейного бюджета, было для Руби загадкой. Она ждала какого-то подвоха. Но поиск ответа на этот вопрос не был для нее самим важным делом сейчас. Всего несколько часов назад мистер Бартон согласился дать ей второй шанс, и девушка не собиралась снова строить отношения на обмане. «Да уж, если я и захочу снова врать, то не скоро». Стоявшая за занавеской примерочной миссис Тремейн рассказывала – вроде как миссис Дэйвенпорт, но больше самой себе – о грядущем мероприятии в рамках предвыборной кампании мужа, которое Дэйвенпорты собирались проводить в своем особняке. Они пригласили всю чикагскую элиту, а также видных темнокожих политиков со всех городов, от Спрингфилда до Нью-Йорка. Часть слов матери заглушала плотная штора, отделявшая переднюю от более тесной примерочной, в которой портниха как раз набросила на Руби довольно тяжелый шелк. Они были в мастерской мадам Шери, что рядом с лавкой шляпницы. Никто не знал настоящей фамилии этой портнихи, но она была лучшей мастерицей на этом берегу озера Мичиган. Она, как никто другой, умела подобрать цвет и узор ткани. Как и многих недавно освобожденных рабов, ее не раз отказывались принять на работу на фабрике, так что она стала шить в маленькой квартирке, браться за случайные заказы, пока наконец не начала зарабатывать своим ремеслом. Теперь дамы со всего Иллинойса, Северной Индианы и Южного Висконсина выстраивались в очередь, чтобы заказать платье у темнокожей модистки с исключительно ловкими пальцами. Сейчас она колдовала вокруг Руби, собирала ткань складками, драпировала и подкалывала. Когда модистка решила, что все на месте, она откинула штору, открыв взору Руби сидящих на козетке Оливию, миссис Тремейн и миссис Дэйвенпорт. Миссис Тремейн ахнула. Прижала ладони к щекам. Плечи Руби расслабились. Девушка уже примерила с полдюжины платьев. Ступни болели оттого, что она несколько часов простояла на одном месте, а желудок рычал от голода. Возможно, сшитое на заказ уникальное платье порадует мать. – Пока что это только в общих чертах, – сказала мадам Шери, поправляя ткань, сколотую у Руби на плече. – Что скажете? – Она просто мечта, – проговорила миссис Тремейн, встала и склонилась к Руби, чтобы услышала только дочь: – Джон не сможет от тебя глаз отвести. Руби проигнорировала ее слова, вместо этого сосредоточившись на воспоминании об объятиях мистера Бартона, о прикосновениях его ладоней к шее. Ради возможности обнимать его открыто стоило выдержать неприятный разговор с матерью. «Может, сначала сказать папе?» Руби глянула на Оливию. Лучшая подруга уставилась на нее круглыми глазами, как будто точно знала, куда забрели мысли Руби. Руби всегда хотела иметь большую семью. Немалую часть детства она провела в окружении детей Дэйвенпортов, но всегда возвращалась к родителям в просторный дом с тихими коридорами. Если бы она вышла замуж за Джона, ее семья увеличилась бы вдвое, и притом дорогие ей люди всегда были бы рядом. До этого дня Руби боялась признаться Оливии, что больше не испытывает к Джону былых чувств, что они с ней никогда не станут сестрами. От парка до модистки подруги ехали в экипаже вместе, Руби наконец рассказала Оливии о своих чувствах, и ее подруга согласилась: Руби должна рассказать все родителям как можно скорее. – Они будут так рады твоему счастью, – сказала девушка. – Как и я. А мы с тобой всегда будем сестрами. «Мы всегда будем сестрами». Так Оливия и сказала. Единственное, что мешало Руби сказать родителям, – это чувство вины оттого, что она их подвела. Девушка глубоко дышала, чтобы успокоиться. Она ведь была уже на шаг ближе к той жизни, которой хотела.