— Декстер, ты что-то знаешь. Ладно, но почему ты скрытничаешь со мной? Чацки поднял взгляд, сглотнул и спросил: — С чего бы ему знать то, что тебе неведомо? Там много было набрызгано? — Вообще не было набрызгано, — ответил я. — Тела были поджарены, мило и сухо. Чацки кивнул и сумел набрать на вилку немного риса с фасолью: — Ты больной мерзавец, так? — Он хуже, чем больной, — поправила Дебора. — Он что-то утаивает. — А-а, — донеслось из набитого рта Чацки. — Опять за свои любительские психологические штучки взялся? То была мелкая выдумка: мы уверили его, что мое хобби, вообще-то, аналитического, а не практического свойства. — Так и есть, — кивнула Дебора. — И он не говорит мне, что там высчитал. — Может, в это трудно поверить, сестренка, только об этом я ничего не знаю. Только… — Я пожал плечами, но Дебс уже набросилась: — Что! Давай, прошу ведь. Я опять заколебался. Невозможно было по-доброму рассказать ей, что Темный Пассажир среагировал на эти убийства по-новому и очень тревожно. — Просто есть у меня ощущение. Что-то с этим малость не так. Дебора фыркнула: — Два обгорелых безголовых трупа, и он говорит, что-то малость не так. А ведь когда-то ты был смышленым, или нет? Я откусил кусочек сэндвича, пока Дебора растрачивала свое драгоценное время ланча на то, чтобы хмурить брови, и спросил: — Тела уже опознаны? — Слушай, Декстер, голов нет, значит нет у нас и стоматологических сведений. Тела сожжены, значит и отпечатков пальцев нет. Черт, нам даже неизвестно, какого цвета у них были волосы! Что ты хочешь, чтобы я сделала? — Возможно, я мог бы помочь, знаете ли, — произнес Чацки, поддел кусок жареного банана и бросил его в рот. — У меня кое-какие источники есть, могу связаться. — Мне твоя помощь не нужна, — отмахнулась Дебс. — Принимаешь же ты помощь Декстера, — пожал плечами Кайл. — Это другое. — В чем это другое? — спросил он, и вопрос был, похоже, разумный. — В том, что он оказывает мне помощь, — ответила она. — Ты же хочешь раскрыть дело за меня. Они сцепились взглядами и долго не говорили ни слова. При мне они и прежде такое проделывали. Это пугающе походило на безмолвные разговоры, которые вели Коди и Астор. Мило было видеть воочию, сколь прочно спаяны эти двое, пусть это и напомнило мне, что беспокоиться следует о собственной свадьбе, довершенной к тому же явно безумным высококлассным организатором банкетов. По счастью, не успел я начать скрежетать зубами, как Дебс прервала тягостное молчание. — Не хочу быть из тех баб, которые нуждаются в помощи, — заявила она. — Но я же смогу добыть сведения, каких тебе не достать, — сказал он, кладя здоровую руку ей на плечо. — Типа каких? — спросил я. Признаюсь, меня уже некоторое время разбирало любопытство, где Чацки работает или работал до своих случайных ампутаций. Мне было известно, что местом его работы было какое-то правительственное учреждение, которое сам он называл ДПУ, только я все еще не знал, что стояло за этими буквами. Кайл с готовностью повернулся ко мне и сказал: — У меня есть друзья и источники во множестве мест. Нечто подобное могло бы оставить какой-нибудь след где-то еще, и я мог бы поспрошать и узнать. — Ты имеешь в виду поспрошать у своих корешей в ДПУ? — Что-то вроде того, — улыбнулся Чацки. — Христа ради, Декстер! — вмешалась Дебора. — ДПУ означает всего лишь «другое правительственное учреждение». Такого учреждения нет, это шутка для своих. — Мило попасть наконец-то в свои. И у тебя по-прежнему есть доступ к их досье? Чацки пожал плечами: — Формально я в отпуске для выздоравливающих. — После каких дел? Кайл одарил меня заученной улыбкой, потом сказал: — На самом деле знать тебе не нужно. Штука в том, что нет еще решения, пригоден ли я по-прежнему. — Он глянул на вилку, зажатую в стальной кисти, повернул руку, чтобы убедиться, что та движется, и бросил: — Твою мать! Почувствовав, что мы вот-вот окунемся в неловкое молчание, я изо всех сил постарался вернуть все на основу общительности. — Вы в кильне нашли что-нибудь? — спросил я. — Украшение какое или еще что? — А это что за хрень? — спросила сестра. — Кильн — печь такая. В ней тела сожгли. — Ты что, все мимо ушей пропустил? Мы не обнаружили, где тела сожгли. — А-а-а, — протянул я. — Я-то полагал, что это сделали прямо в кампусе, в керамической мастерской. По ее внезапно заледеневшему лицу я понял, что Дебс либо страдает от сильного несварения желудка, либо ничего не знала про керамическую мастерскую. — Она всего в полумиле от озера, где нашли тела. Ну, знаешь, печи-кильны? Где керамику обжигают. Дебора чуть задержала на мне взгляд, потом выскочила из-за стола. Что за дивно изобретательный и драматический способ прекратить разговор, подумал я. Мне понадобилась еще секунда-другая, чтобы совершить нечто осмысленное, а не просто моргать ей вслед. — Видно, она не знала про это, — произнес Чацки. — Я сразу о том же подумал, — отозвался я. — Мы за ней? Кайл пожал плечами и зацепил последний кусок стейка. — Я еще закажу флан и кофесито. Потом возьму такси, раз уж мне не позволяется помочь. — И, подобрав рис с фасолью, кивнул мне. — А ты двигай, если не хочешь обратно на работу пешком топать. У меня не было, признаюсь, никакого желания топать обратно на своих двоих. С другой стороны, у меня еще почти половина молочного коктейля оставалась, и оставлять его тоже не хотелось. Я встал, направился к выходу, зато и удар себе смягчил: подхватил на ходу нетронутую половину сэндвича Деборы и, забрав его с собой, выскочил из ресторанчика вслед за сестрой. Вскоре мы въезжали в ворота университетского кампуса. Часть времени поездки Дебора употребила на переговоры по рации, давая указания ждать нас у печей, а остальное ушло на скрежетание зубами и бормотание. Въехав в ворота, мы свернули налево на петляющую дорогу, ведущую к керамической мастерской. Там я еще на первом курсе постигал азы керамики в попытке расширить горизонты познаний и умений, и, как оказалось, отлично справлялся с изготовлением ширпотребных ваз, зато был жутко безуспешен в создании оригинальных произведений искусства, во всяком случае не в керамике. В своей же сфере, льщу себя надеждой, я вполне созидателен, что недавно и продемонстрировал на Зандере. Эйнджел-не-родственник был уже на месте, внимательно и терпеливо осматривал первый кильн, выискивая любой признак практически чего угодно. Подошла Дебора и присела рядом с ним, оставив меня один на один с половиной ее сэндвича на три укуса. Я откусил первый кусочек. У желтой ленты стала скапливаться толпа. Возможно, люди рассчитывали увидеть нечто слишком жуткое, чтобы на это смотреть. Никогда не понимал, почему люди вот так собираются, но они всегда так делали. Дебора уже сидела на земле рядом с Эйнджелом, который с головой залез в первую печь. Ждать, видно, придется долго. Только-только у меня во рту оказался последний кусочек сэндвича, как я почувствовал, что за мной следят. Конечно, на меня смотрели, всегда глазеют на каждого, кто оказывается по эту, деловую, сторону желтой ленты. Только за мной еще и следили… Темный Пассажир вопил: нечто выделило меня, проявляя нездоровый интерес к тому особому и чудесному, что есть во мне. И это мне совсем не нравилось. Когда, проглотив остатки сэндвича, я обернулся, голос внутри меня прошипел что-то, прозвучавшее словно замешательство… а потом замолчал. И только он умолк, как я опять ощутил накат панической тошноты и яркий желтый клин слепоты. На какое-то время я застыл как вкопанный, все чувства во мне вопили об опасности, умение же хоть как-то противостоять ей пропало напрочь. Длилось это всего секунду. Я пробивался обратно на поверхность, пристальнее вглядывался в то, что меня окружало, — ничего не изменилось. Горстка зевак по-прежнему смотрела, солнышко ярко светило, слабый ветерок шуршал в листве деревьев. Всего лишь еще один превосходный денек в Майами, только в этом раю затаил свою главу змий. Я закрыл глаза, вслушивался изо всех сил, надеясь хоть на какой-то намек о характере угрозы, однако не было слышно ничего, кроме скребущего эха удиравших когтистых лап. Я открыл глаза и снова огляделся. Человек, наверное, пятнадцать зевак делали вид, что сбежались вовсе не в надежде полюбоваться на кровищу, никто, однако, среди них ничем не выделялся. Никто зловеще не крался и не таращился, никто не пытался упрятать под рубашкой гранатомет. В любое нормальное время я мог бы надеяться, что мой Пассажир различит темную тень вокруг явного хищника, только теперь такой помощи ожидать не приходилось. Насколько я видел, ничем злобным толпа не грозила. С чего же тогда мой Пассажир в набат ударил? Я так мало знал о нем. Он просто находился там: присутствие, напичканное злым развлечением и острыми предположениями. Никогда прежде не выказывал он замешательства, до того самого момента, как увидел те два трупа возле озера. И теперь он снова проявлял смутную неуверенность всего в полумиле от места, где нашли тела. Может, что-то в воде? Или, может, что-то связывает те обгоревшие тела и здешние печи-кильны? Я побрел туда, где работали Дебора с Эйнджелом-не-родственником. Похоже, они не нашли ничего особо подозрительного, и не накатывались толчки паники от кильна до места, где затаился Темный Пассажир. А что, если произошла какая-то странная внутренняя эрозия? Вероятно, мое новое грядущее положение мужа и отчима подавляло моего Пассажира. Уж не делался ли я слишком положительным, чтобы быть подобающим вместилищем? Такое было бы судьбой похуже смерти. Я сознавал, что стою на опоясанном желтой лентой месте преступления, а передо мной маячил некто весьма фигуристый. — Э-э, приветствую, — произнес он не очень уверенно. Крупный, с отличной мускулатурой образчик, волосы длинноватые, редкие, вид человека, верящего в дыхание через рот. — Чем могу помочь вам, молодой человек? — спросил я. — Вы не… э-э-э… типа коп? — Самую малость.