Глава 15 Быть четырнадцатилетним никогда не было легким делом, даже для ненастоящего человека. Это возраст, когда правит биология. И даже когда этот самый четырнадцатилетний больше интересуется клинической биологией, нежели теми, кто более популярен среди его одноклассников в средней школе Понсе-де-Леон, она все равно правит железной рукой. Один из категорических императивов, применимых даже к юным монстрам, таков: никто, кому за двадцать, не знает ничего. А поскольку в то время Гарри было далеко за двадцать, я вступил в краткий период бунта против его неразумных ограничений моих совершенно естественных и здравых желаний порубить своих однокашников на мелкие кусочки. Гарри выработал в отношении меня удивительно логичный план приведения к порядку. Под этим он подразумевал добиться от вещей — или людей — опрятности и упорядоченности. Не было, однако, ничего логичного в том, что птенец Темного Пассажира в первый раз затрепыхал крылышками и стал биться ими в прутья клетки, стремясь вырваться на волю и острой стальной молнией пасть на добычу. Гарри знал так много всякого, что́ мне нужно было усвоить, чтобы безопасно и по-тихому стать самим собой, обратить меня из дикого, созревающего монстра в Темного Мстителя: как действовать по-человечески, как быть уверенным и осторожным, как подчищать за собой, когда дело сделано. Сам он знал обо всем этом, как способен знать лишь старый коп. Это я понимал даже тогда… только все это казалось таким скучным и ненужным. В конце концов, и Гарри не мог знать всего. Не мог он знать, к примеру, о Стиве Гонсалесе, особо прелестном образчике достигшего половой зрелости человечества, завладевшем моим вниманием. Стив был крупнее меня и на год-два старше, над верхней губой у него уже пробивалось нечто, достойное именоваться усиками. Он вместе со мной посещал занятия по физкультуре и считал своим Богом данным долгом где только возможно делать мою жизнь жалкой. Если он был прав, то Бог мог бы гордиться усилиями Стива. Было это задолго до того, как Декстер стал Живой Глыбой Льда и внутри у него скопилось определенное количество горячих и очень тяжелых чувств. Это, похоже, доставляло удовольствие Стиву и подталкивало его на еще бо́льшие высоты изобретательности в преследованиях кипящего юного Декстера. Мы оба понимали, что завершиться это может одним, только, к несчастью для Стива, совсем не так, как он задумал. И вот однажды днем, на свою беду, трудолюбивый дворник забрел в биолабораторию школы Понсе-де-Леон, где обнаружил Декстера и Стива, разрешавших личный конфликт. Делалось это не в классическом для средних школ стиле изрыгания непотребных слов и размахивания кулаками, хотя, полагаю, именно такое и было у Стива на уме. Только он не рассчитывал сойтись с молодым Темным Пассажиром, а потому перед нашим дворником Стив предстал прочно привязанным к столу скотчем и с куском широкой серой клейкой ленты на его рту, а Декстер стоял над ним со скальпелем и старательно вспоминал, какими познаниями он овладел на уроках биологии, когда они препарировали лягушку. Гарри прибыл забрать меня на полицейской машине, в форме. Он слушал взбешенного заместителя директора школы, который описывал произошедшее, цитировал справочник для учащихся и требовал от Гарри сообщить, что он намерен с этим делать. Гарри же просто смотрел на замдиректора, пока у того не иссяк поток слов. Мгновение спустя он еще раз взглянул, убеждаясь в результате, на представителя администрации, а потом обратил свой холодный взгляд голубых глаз на меня и спросил: — Декстер, ты поступил так, как он говорит? Под хваткой такого взгляда ни увернуться, ни соврать было невозможно. — Да, — признался я, и Гарри кивнул. — Видите? — вновь подал голос замдиректора. Он намеревался еще что-то сказать, но Гарри опять перевел взгляд на него, и тот вновь замолчал. Гарри повернулся ко мне: — Почему? — Он придирался ко мне. — Прозвучало это хиленько, даже для меня, так что я добавил: — Дополна. Всю дорогу. — И ты привязал его к столу, — произнес Гарри почти безо всякой интонации. — Угу. — И ты достал скальпель? — Хотел, чтобы он перестал. — Почему не рассказал кому-нибудь? — спросил Гарри, и я пожал плечами: в те дни это составляло бо́льшую часть моего рабочего словаря. — Почему мне не рассказал? — С этим я сам могу справиться, — сказал я. — Такое впечатление, что не так-то хорошо справился, — заметил Гарри. Возразить было нечего, а потому я, вполне естественно, предпочел смотреть себе в ноги. Очевидно, у взрослых мало что осталось добавить к своему обсуждению, и я вновь поднял взгляд. Гарри по-прежнему пристально вглядывался в меня, и почему-то ему совсем не требовалось моргать. По виду он не был сердит, и на самом деле я не боялся его, а от этого мне почему-то делалось еще больше не по себе. — Простите, — наконец выговорил я. Не был уверен, что раскаивался искренне… Коли на то пошло, я до сих пор не уверен, что и впрямь способен раскаяться в чем-то мной содеянном. Однако это походило на очень политическое высказывание, а ничего другого не подвернулось в моих подростковых мозгах, бурливших, как овсянка на огне, гормонами и неуверенностью. И хотя я не сомневаюсь, что Гарри не поверил в мое раскаяние, он опять кивнул: — Пойдем. — Минуточку, — опять заговорил замдиректора. — Нам еще есть что обсудить. — Вы имеете в виду тот факт, что позволили известному забияке довести моего мальчика до такого рода столкновения в результате ненадлежащего надзора? Сколько раз другой парень получал дисциплинарные взыскания? — Дело не в том… — попытался возразить замдиректора. — Или мы ведем речь о том факте, что вы оставляете скальпели и другое опасное оборудование без надлежащей охраны, легко доступными для учащихся в незапертом и оставленном без присмотра классном помещении? — В самом деле, офицер… — Вот что я вам скажу, — отчеканил Гарри. — Обещаю закрыть глаза на вашу чрезвычайно плохую работу в этом вопросе, если вы согласитесь предпринять действенные меры по улучшению. — Так ведь ваш мальчик… — залепетал администратор. — С моим мальчиком я разберусь, — сказал Гарри. — Вы же разберитесь с наведением порядка, чтобы мне не пришлось наведаться в опекунский совет школы. Тем это, конечно, и закончилось. Желания вступать с Гарри в пререкания не возникало никогда и ни у кого, будь ты подозреваемым в убийстве, или президентом «Ротари-клуба», или юным заблудшим монстром. Заместитель директора раскрыл и закрыл рот еще несколько раз, но ничего членораздельного не произнес, так, несколько пыхающих звуков в сочетании с откашливанием для прочистки горла. Гарри глядел на него некоторое время, потом повернулся ко мне и опять сказал: — Пойдем. Всю дорогу в машине Гарри молчал, и молчание это не было дружеским. Он молчал, когда мы, отъехав от школы, повернули на север на Дикси-хайвей, вместо того чтобы, обогнув школу, по бульвару Гранада проехать к округу Харди и быстро добраться до нашего домика в Гроуве. Я глянул на Гарри, когда он сделал этот поворот, но выражение на его лице, похоже, не располагало к началу разговора. Гарри смотрел прямо перед собой на дорогу и вел машину — быстро, впрочем не так быстро, чтобы пришлось сирену врубать. Он свернул налево на Семнадцатую авеню, и какое-то время я невесть с чего думал, что он везет меня в «Оранж-Боул». Однако мы миновали поворот на стадион, покатили дальше, переехали Майами-Ривер, потом вправо по Норт-Ривер-драйв, и теперь я знал, куда мы едем, хотя и не понимал зачем. Гарри по-прежнему не произнес ни слова и не смотрел в мою сторону, и я стал ощущать, как при свете дня впадаю в уныние, не имеющее ничего общего с грозовыми тучами, застилающими горизонт. Гарри остановил машину и наконец заговорил: — Пошли! Внутрь. Я глянул на него, но он уже выбирался из машины, так что мне ничего не оставалось, как покорно последовать за ним в следственный изолятор. Там Гарри знали хорошо, ведь он повсюду был известен, как и полагается хорошему копу. Вслед ему неслись приветствия: «Гарри!», «Привет, сержант!» — на всем пути от приемного отделения до коридора к камерам. Я тащился за ним, а тем временем во мне крепло мрачное предчувствие. Зачем Гарри приволок меня в следственный изолятор? Почему не устроил нагоняй, не сказал, как он огорчен, выбирая для меня суровое, но справедливое наказание? Ничто из того, что он делал или не желал высказать, не давало никакой подсказки. Вот и плелся я позади. Наконец нас остановил охранник. Гарри отвел его в сторонку и тихо заговорил, охранник окинул меня взглядом, кивнул и повел нас в конец ряда камер. — Вон он, — сказал охранник. — Развлекайтесь. Он кивнул на фигуру в камере. Потом, полоснув меня взглядом, ушел, оставив нас с Гарри пребывать в неуютном молчании. Поначалу Гарри даже не пытался прервать молчание. Повернувшись, он устремил взгляд в камеру, и бледная тень внутри двинулась, поднялась и подошла к решетке. — Да то ж сержант Гарри! — радостно воскликнула фигура. — Как поживаете, Гарри? Как же мило, что вы забежали! — Приветствую, Карл, — отозвался Гарри, потом повернулся ко мне. — Декстер, это Карл. — А ты симпатичный паренек, Декстер, — сказал Карл. — Весьма польщен знакомством с тобой. Обращенные на меня глаза Карла были яркими и пустыми, но за ними я почти мог видеть громадную темную тень, и что-то внутри меня дернулось и попыталось улизнуть от того большого и лютого существа, живущего за решеткой. Сам по себе узник не был особенно велик или лют на вид… Он был даже любезен на свой особый лад, белокурые волосы аккуратно подстрижены, черты лица самые заурядные… только было в нем нечто, от чего мне сделалось очень не по себе. — Карла вчера привезли, — сообщил Гарри. — Он убил одиннадцать человек. — Ой, ну что вы, — застеснялся скромный Карл, — более или менее. За стенами тюрьмы бабахнул гром, полил дождь. Я смотрел на Карла с подлинным интересом: теперь я понимал, что выбило из колеи моего Темного Пассажира. Мы только-только начинали, а тут сидел некто, успевший уже обернуться туда и обратно одиннадцать раз, более или менее. Впервые я понял, что могли бы почувствовать мои однокашники, сойдясь на поле лицом к лицу с каким-нибудь защитником НФЛ. — Карлу в радость убивать людей, — буднично сообщил Гарри. — Ведь так, Карл? — Я всегда при деле, — радостно кивнул Карл. — Пока мы тебя не сцапали, — рубанул Гарри. — Что поделать, да, и это тоже, конечно. Тем не менее… — Карл пожал плечами и весьма фальшиво улыбнулся Гарри, — пока все длилось, было весело. — Ты стал беспечен, — сказал Гарри. — Да, — склонил голову Карл. — Откуда мне было знать, что полиция будет столь обстоятельна? — Как вы это делаете? — выпалил я. — Не так уж и тяжело, — вздохнул Карл. — Нет, я хотел спросить… мм… типа как? Карл пытливо глянул на меня, и я почти расслышал, как из тени за его глазами доносится урчание. На мгновение наши взгляды сошлись, и мир наполнился черным звуком двух хищников, встретившихся над одной маленькой беспомощной дичью. — Нуте-с, нуте-с, — наконец произнес Карл. — Возможно ли такое? — Он обернулся к Гарри, как раз когда я стал корчиться. — Сержант, могу ли я считать себя наглядным уроком, а? Пугаете своего мальца, загоняя на прямую и узкую тропу благочестия? Гарри выдержал его взгляд, ничего не выражая и ничего не говоря. — Ну так, боюсь, мне придется поведать вам, бедняжка Гарри, что сойти с этой особой тропы нельзя. Если ты ступил на нее, то останешься на ней на всю жизнь, а возможно, и дольше, и никто ничего не сможет с этим поделать: ни вы, ни я, ни это милое дитя.