А тот, другой, поистине был особенным, устойчивым, чего Наблюдатель не видел уже довольно давно. Этот случай оказался гораздо интереснее, чем предыдущие. Наблюдатель начал чувствовать нечто, что можно было бы счесть за родство с тем, другим. Печально, надо признаться. Если бы только все сработало по-иному. Увы, есть своего рода красота в неизбежности судьбы того, другого, к тому же это было еще и благом. Даже на таком удалении от машины того, другого, Наблюдатель различал признаки начинавших расходиться нервов: то скорость прибавит, то ход замедлит, зеркалам покоя не дает. Отлично! Нелегко было лишь начать. Ему нужно довести того, другого, до куда большего, нежели простое беспокойство, и он это выполнит. Но прежде необходимо убедиться, понимает ли тот, другой, что грядет. Пока же, несмотря на подсказки, он, похоже, этого еще не представляет. Что ж, очень хорошо. Наблюдателю следует просто повторить узор, пока тот, другой, не осознает, какого рода сила его преследует. После этого у того, другого, не должно остаться никакого выбора. Довольным барашком пойдет он на заклание. А до той поры даже в наблюдении есть цель. Пусть знает, что за ним следят. Пользы ему от этого никакой, даже если он разглядит лицо следящего за ним. Лицо сменить можно. А вот слежку — не выйдет. Глава 20 В ту ночь сна у меня не было ни в одном глазу. Следующий день, воскресенье, прошел в мареве усталости и тревоги. Я повел Коди и Астор в близлежащий парк. Сидя на скамейке, я пытался придать смысл куче разнородных сведений и догадок, которые накопились к этому моменту. Но кусочки не желали складываться в более-менее разумную картину. Даже если бы я сумел состряпать из них некую связную теорию, она все равно не помогла бы мне понять, как отыскать моего Пассажира. Самое большее, до чего я додумался, — это своего рода наполовину сложившееся понимание, что Темный Пассажир и другие подобные ему ошивались в этом мире по меньшей мере три тысячи лет. Однако я не мог объяснить, зачем моему понадобилось убегать от любого другого, тем более что я и раньше сталкивался с другими, чья реакция не шла дальше злобно вздыбленной шерсти. Мое представление о новом папе-льве казалось особенно надуманным в приятном солнечном свете парка на фоне детей, щебечущих угрозы друг другу. Статистически, если основываться на пропорции разводов, почти у половины из них были новые папочки, а они, похоже, процветали. Я поддался нахлынувшей на меня безысходности: ощущение, видимо, слегка нелепое в такой прелестный майамский денек. Пассажир удрал, я одинок, и единственный найденный мною выход свелся к урокам арамейского. Оставалось только надеяться, что кусок смерзшихся отхожих вод с какого-нибудь самолета упадет мне на голову и выведет меня из моего горя. Я с надеждой глянул в небо, увы, и тут мне не повезло. Еще одна полубессонная ночь, нарушаемая лишь повторением странной музыки, которая вторгалась в мой сон и будила. Я садился в постели с желанием следовать за этой музыкой. Я понятия не имел, почему идти на звуки музыки — это хорошая идея, и еще меньше знал, куда она желает завести меня, только все равно шел. Я точно разваливаюсь на куски, быстро несусь по склону вниз, в серое, пустое безумие. Утром в понедельник ошалевший и помятый Декстер приковылял на кухню, где на меня тут же набросился и жестоко потрепал ураган «Рита», который обрушил на меня громадную стопку бумаг и компакт-дисков. — Мне нужно знать, что ты думаешь, — сказала она, и меня поразило, что это как раз то, чего ей определенно не нужно знать, учитывая глубокий мрак моих мыслей. Но не успел я найти хоть какое-то возражение, как она швырнула меня за кухонный стол и принялась разбрасывать передо мной бумаги. — Это цветочные композиции, которые намерен использовать Ганс, — начала Рита, демонстрируя серию фотографий, бывших, по сути, цветочными композициями. — Это для алтаря. А это, может, немного слишком… ой… я не знаю, — с горечью произнесла она. — Неужели никаких шуток, что чересчур много белого? Я, даром что известен прекрасно развитым чувством юмора, с трудом подыскал в уме несколько шуток насчет белого цвета, но не успел я уверить Риту в обратном, как она уже листала бумаги. — Кстати, вот сервировка отдельного столика. Будем надеяться, она в тон тому, что делает Мэнни Борке. Может, следует попросить Винса сверить это с ним? — Хорошо, — кивнул я. — Ой, боже праведный, взгляни на время! — воскликнула она и, не успел я и слова произнести, плюхнула мне на колени стопку дисков. — Я свела все к шести группам. Сможешь послушать их сегодня и сказать мне, что думаешь? Спасибо, Декс, — протараторила она без всякой жалости, чмокнула меня в щеку и направилась к двери, уже перейдя к следующему пункту своего расписания. — Коди! — позвала она. — Пора идти, милый. Шевелись! Последовали еще три минуты суматохи, на пике которой Коди с Астор просунули головы в кухонную дверь, чтобы попрощаться, потом бухнула входная дверь, и все затихло. И в этой тишине мне казалось, что я почти слышу, как слышал ночью, далекое эхо музыки. Я знал, что должен вскочить со стула, метнуться к двери, крепко стиснув саблю в зубах, броситься на яркий дневной свет и отыскать существо, чем бы оно ни было, затащить его в логово и убить… Только я не смог. Сайт Молоха поселил во мне страх, и, пусть я понимал, что это глупо, неправильно, непродуктивно, совершенно не по Декстеру, противиться ему я не мог. Молох. Всего лишь глупое древнее имя. Старый миф, исчезнувший тысячи лет назад вместе храмом Соломона. Ничто, вымысел доисторических фантазий, меньше, чем ничто… Вот только я боялся его. Похоже, ничего другого не оставалось, как ковылять через день, свесив голову, надеясь, что это нечто, чем бы оно ни было, меня не достанет. От усталости у меня все кости ныли, и, возможно, это лишь усиливало мою беспомощность. Впрочем, я так не думал. У меня было ощущение, будто какая-то гадина кружит поблизости и ее нос забит моим запахом, я даже уже чувствовал ее острые зубы на своей шее. Все, на что я мог надеяться, — это чуть продлить ее охоту, но рано или поздно я почувствую, как вопьются в меня ее когти, и тогда я, заблеяв, судорожно застучу каблуками в пыли и умру. Во мне не осталось сил для борьбы; по сути, во мне вообще почти ничего не осталось, разве что некий человеческий рефлекс, возвещавший, что пора браться за работу. Я собрал стопку Ритиных дисков и выскочил за дверь. Когда я поворачивал ключ в замке входной двери, белый «авалон» очень медленно отъехал от тротуара и покатил прочь с ленивой наглостью, прорвавшей всю мою усталость с отчаянием и вонзившейся в меня ударом чистого ужаса, который толкнул меня на дверь. Диски выскользнули из рук и посыпались на дорожку. Машина медленно проехала по улице до знака «Стоп». Я следил, обездвиженный, онемелый. И когда задние огни погасли, взревел двигатель и машина, пересекая перекресток, двинулась вперед, маленькая частичка Декстера очнулась, и она была очень злой. Возможно, сказалось беспредельно наглое, безразличное пренебрежение в поведении «авалона», а возможно, на самом деле мне только и нужен был толчок адреналина в дополнение к утреннему кофе. Как бы то ни было, а он наполнил меня праведным возмущением, и, не успел я даже решить, что делать, как уже проделывал это: бегу по дорожке до машины, прыгаю в водительское кресло, вставляю ключ зажигания, завожу двигатель и несусь за «авалоном». Не обращая внимания на знак «Стоп», я гоню через перекресток и различаю впереди машину, когда та поворачивает направо в нескольких кварталах от меня. Я мчался куда быстрее, чем следовало, и увидел, как он принял влево, направляясь к шоссе номер 1. Я сократил разрыв и прибавил скорости с неистовой жаждой нагнать гада, пока тот не затерялся в потоке часа пик. Я отставал примерно на квартал, когда он повернул на север по шоссе номер 1, и я следом, не обращая внимания на визг тормозов и оглушительный рев сигналов со всех сторон. Теперь «авалон» был в десяти машинах от меня, и я напрягал все свое мастерство вождения в Майами, чтобы подобраться поближе, сосредоточившись только на дороге, не обращая внимания на разделительные полосы и даже наслаждаясь великолепной языковой изобретательностью проклятий, которые неслись мне вслед из окружавших машин. Червяк развернулся, и хотя, возможно, он показал не все зубы, но был готов к битве, как бы червяки ни сражались. Я был зол — еще одна новинка для меня. Из меня слили всю мою тьму и кинули в яркий серый угол, где сходились стены, только с меня довольно. Пришла пора Декстеру нанести ответный удар. И хотя я пока не знал, что намерен делать, когда поравняюсь с той машиной, был полностью к этому готов. Я отставал на полквартала, когда водитель в «авалоне» меня засек и тут же поддал газу, сошел в крайний левый ряд, втиснувшись в такой узкий промежуток, что следовавший за ним автомобиль, резко затормозив, накренился вбок. В него врезались две легковушки, вой клаксонов и тормозов молотил по ушам. Справа от себя я нашел щелку, сквозь которую объехал место аварии, затем вновь вывернул на уже свободный крайний ряд. «Авалон» шел впереди и набирал скорость, но я вжал педаль газа в пол и не отставал. Некоторое время разрыв между нами оставался примерно прежним. Потом «авалон» застрял в потоке, шедшем впереди аварии, и я подобрался чуть ближе, пока не оказался всего в двух машинах от него, достаточно близко, чтобы разглядеть пару больших темных очков, рассматривавших меня в боковое зеркало. А когда я вырвался на расстояние корпуса легковушки до его заднего бампера, он неожиданно с силой рванул руль круто влево, впрыгнул машиной на разделительный бордюр и боком съехал прямо в поток машин по другую сторону. Я проскочил его, не успев как-то среагировать. И почти слышал издевательский смех, летевший в меня из машины, уходившей в сторону Хомстеда. Только я не дал ему уйти. И дело было не в том, что, догнав «авалон», я мог бы получить кое-какие ответы, хотя и это, наверное, было правдой. И не думал я о справедливости и прочих абстракциях. Нет, мною владел чистый возмущенный гнев, поднимавшийся из какого-то потаенного уголка и растекавшийся из моего первородного мозга по всем суставам. Чего мне и в самом деле хотелось, так это вытащить ублюдка из его гнилой легковушки и врезать ему по морде. То было совсем новое ощущение: намерение нанести телесное повреждение в пылу гнева, и оно одурманивало, причем довольно сильно, чтобы подавить всякие логические импульсы, возможно еще державшиеся во мне, и направить в преследование через разделительный бордюр. Моя машина жутко заскрежетала, заскочив на разделительную полосу, а потом съехав с нее на другую сторону, и громадный цементовоз только что не расплющил меня, проскочив всего в четырех дюймах, но я уже вновь гнался за «авалоном» в более свободном потоке машин, кативших на юг. Далеко передо мной мелькали несколько движущихся точек белого цвета, любая из них могла оказаться моей целью. Я вдавил педаль газа и понесся. Боги дорожного движения были добры ко мне, почти полмили я петлял между рядами ровно ехавших машин, прежде чем в первый раз попал под красный свет. На каждой полосе движения по несколько автомобилей послушно встали на перекрестке, и объехать их было нельзя… если только не повторить мой скрежещущий металлом трюк, взлетев на разделительную полосу. Я решился. С узкого конца разделительной я съехал на перекресток как раз вовремя, чтобы серьезно помешать ярко-желтому «хаммеру», водитель которого имел глупость соблюдать на дороге правила. Ему пришлось дать сумасшедший крен, чтобы избежать столкновения со мной, и почти добиться этого: лишь легчайшие толчки свидетельствовали, что я аккуратно отскочил от его переднего бампера, пролетел перекресток и погнал дальше в сопровождении очередного взрыва бибикающей музыки и воплей. «Авалон», если он все еще оставался на шоссе номер 1, должен быть впереди на четверть мили, и я не ждал, пока дистанция увеличится. Я погонял свою надежную взрывную малютку и всего через полминуты прямо перед собой увидел два белых автомобиля: один из них «шевроле», а другой мини-фургон. Моего же «авалона» нигде не было видно. Всего на секунду-другую я сбросил скорость… и краешком глаза вновь уловил его справа от себя: «авалон» объезжал сзади продуктовый магазин на парковке торгового центра. Вдавив педаль газа в пол, я рванул через две полосы движения прямо на парковку. Водитель «авалона» заметил мой маневр, набрал скорость, выехал на улицу, шедшую перпендикулярно шоссе номер 1, и на полной скорости помчался на восток. Я быстро пересек парковку и погнал за ним следом. Белый «авалон» с милю вел меня через жилой район, потом повернул за угол и миновал парк, где проводилось мероприятие по программе дневного ухода за детьми. Я подобрался чуть ближе и вовремя заметил, как на дорогу перед нами вышла женщина с грудным ребенком и еще с двумя детьми, которых вела за руку. «Авалон», наддав, выскочил на тротуар, а женщина продолжала неспешно переходить дорогу, глядя на меня так, будто я рекламный щит, который она не в силах прочесть. Я вильнул, чтобы проехать за ней, но один из ее ребятишек вдруг бросился назад прямо передо мной, и я ударил по тормозам. Мою машину занесло, и на миг мне показалось, будто я юзом несусь прямо на глупую их кучку, стоявшую посреди дороги и наблюдавшую за мной без единого признака интереса. Наконец колеса снова обрели сцепление с дорогой, мне удалось вывернуть руль, поддать чуть-чуть газу и развернуться через обрамление лужайки у одного из домов напротив парка. Потом я вернулся на шоссе и, разбрасывая тучу вырванной травы, понесся за «авалоном», ушедшим далеко вперед. На протяжении нескольких кварталов расстояние оставалось неизменным, прежде чем мне повезло. Впереди меня «авалон» с ревом пронесся мимо очередного знака «Стоп», только на сей раз это заметил полицейский патруль и, включив сирену, погнался за ним. Особой уверенности у меня не было: то ли мне радоваться компании коллег, то ли ревниво отнестись к конкуренции, но в любом случае стало гораздо легче следовать за мигалкой с сиреной, а потому я продолжал мчаться у них в хвосте. Обе машины впереди сделали несколько быстрых поворотов, и мне показалось, что я, возможно, малость приблизился, когда вдруг «авалон» исчез из виду, а полицейская машина встала у бровки. Несколько секунд — и я оказался рядом с полицейским автомобилем и вылез из машины. Прямо передо мной коп бежал по свежеподстриженному газону со следами шин, которые вели за дом и в канал. «Авалон» уходил под воду на дальней стороне, и я видел, как мужчина выбрался из машины через окно и проплыл несколько ярдов к противоположному берегу канала. Коп, стоявший в нерешительности на нашей стороне, все-таки прыгнул в воду и поплыл к полузатонувшей машине. Пока он плыл, я услышал, как позади меня раздался звук круто затормозивших тяжелых шин. Я обернулся. Желтый «хаммер» встал позади моей машины, и из него выпрыгнул мужчина с красным лицом и волосами цвета песка и принялся орать на меня: — Ты, сучий недоносок! Ты мне машину помял! У тебя котел варит, что ты творишь? Не успел я ответить, как у меня зазвонил сотовый. — Извините, — произнес я, и, как ни странно, песочный блондин тихо стоял, пока я отвечал на звонок. — Где тебя черти носят? — требовательно спросила Дебора. — Катлер-Ридж, любуюсь каналом, — ответил я. Она на целую секунду замолчала, а потом выпалила: — Ну так вытирайся и тащи свою задницу в кампус! У нас еще один труп. Глава 21 Мне хватило несколько минут, чтобы отделаться от водителя желтого «хаммера». Возможно, я мог бы и застрять, если бы не коп, прыгнувший в канал. В конце концов он выбрался на берег и подошел туда, где я стоял, выслушивая нескончаемый поток угроз и ругательств, и ни в одном из них не было ничего особо оригинального. Я при этом старался сохранять вежливость. У песочного блондина явно поднакопилось на душе, и я, конечно, не хотел, чтобы он сдерживался и таким образом наносил себе психологическую травму, однако меня ждало срочное полицейское расследование, в конце-то концов. Я попытался объяснить это, однако блондин, очевидно, был из тех индивидуумов, которые не умеют орать и одновременно прислушиваться к голосу разума. Так что появление недовольного и насквозь промокшего копа прервало наш разговор, становившийся монологом, причем утомительным. — Мне необходимо знать, что вы выяснили о водителе той машины, — сказал я полицейскому. — Не сомневаюсь, — ответил тот. — Предъявите, пожалуйста, ваши документы. — Мне надо срочно ехать на место преступления. — Вы уже на одном, — сообщил коп. Ладно, я показал ему свои документы, он осмотрел их очень внимательно, капая водой из канала на мою ламинированную фотографию, наконец кивнул: — О’кей, Морган, катитесь отсюда. По реакции водителя «хаммера» можно было подумать, что коп предложил поджечь папу римского. — Вы не можете отпустить этого сукина сына так запросто! — верещал он. — Этот чертов засранец побил мою машину! А коп, благослови его все святые, лишь пристально поглядел на него, еще немного покапал водой и сказал: — Могу я взглянуть на ваши права и регистрацию, сэр? Это прозвучало как чудесная фраза для ухода со сцены, чем я и воспользовался. Моя бедная помятая машина жалобно скрипела и кашляла, однако я все же вывел ее на дорогу к университету, иного выхода, по правде говоря, не было. Как ни серьезны ее повреждения, она должна была доставить меня туда. Я даже ощущал определенное родство с машиной. Вот мы, два великолепных рукотворных образца, выбитых из нашего исходного прекрасного состояния обстоятельствами, нам неподвластными. Чудесный мотив для жалости к себе, и какое-то время я размышлял на эту тему. Гнев, недавно бушевавший во мне, улетучился, по каплям ушел в газон, как вода канала с патрульного полицейского. Наблюдать за тем, как водитель «авалона» плывет к противоположному берегу, выбирается из воды и уходит прочь — это было в том же духе, что и все остальное в последнее время: стоит только подобраться поближе, а потом раз — и коврик выдергивают из-под твоих ног.