— Хорошо. А рассказал вам Халперн, как он в мой кабинет забрался? Я нашел его, когда он у меня под столом прятался. Бог знает, что он там делал. — С чего вы решили, будто он забрался к вам в кабинет? — вскинулась Дебора. — Он утверждал, что я срывал ему подготовку статьи. — А вы срывали? Профессор взглянул на Дебору, потом на меня, затем вновь на Дебору: — Офицер, я изо всех сил стараюсь сотрудничать с вами. А вы обвиняете меня в таком множестве всякого, что я теряю уверенность, на какой вопрос мне следует отвечать. — И поэтому вы не ответили ни на один из них? — заметил я. Не обращая на меня внимания, Уилкинс продолжил: — Если вы соблаговолите объяснить мне, каким образом связаны статья Халперна и Тэмми Коннор, я с радостью помогу вам всем, чем смогу. В противном случае вынужден вас покинуть. Дебора посмотрела на меня: то ли совета спрашивала, то ли просто устала на Уилкинса глядеть, я не понял, так что постарался выразительнее пожать плечами, а она вновь повернулась к Уилкинсу: — Тэмми Коннор мертва. — Вот дела-а! — выдохнул Уилкинс. — Как это случилось? — Так же, как и с Ариэль Голдман, — ответила Дебс. — А вы знали их обеих, — услужливо подсказал я. — Мне представляется, что десятки людей знали их обеих. В том числе и Джерри Халперн, — возразил Уилкинс. — Профессор Уилкинс, Тэмми Коннор убил профессор Халперн? — в лоб спросила Дебора. — Сидя в следственном изоляторе? — Я только говорю, что он тоже знал их обеих, — пробормотал сникший Уилкинс. — И у него с ней тоже была связь? — поинтересовался я. — Вероятно, нет. — Уилкинс ухмыльнулся. — Во всяком случае, не с Тэмми. — Что вы хотите этим сказать, профессор? — задала вопрос Дебора. Уилкинс пожал плечами: — Так, слухи, знаете ли. Детки болтают. Некоторые из них считают Халперна геем. — Меньше конкуренции с вами, — заметил я. — Как в случае с Тэмми Коннор. Уилкинс хмуро глянул на меня, и, даю слово, будь я университетским второкурсником, то испугался бы. — Вам надлежит решить, убивал он своих студенток или насиловал их. — А почему не то и другое? — Вы учились в колледже? — требовательно спросил профессор. — Ну да, было дело. — Тогда вы должны знать, что существует определенный тип девиц, которые в половом смысле преследуют своих преподавателей. Тэмми старше восемнадцати лет, а я не женат. — А ведь это не совсем этично заниматься сексом со студенткой, ведь так? — сказал я. — Бывшей студенткой! — выпалил он. — Я стал встречаться с ней после занятий в прошлом семестре. Нет закона, запрещающего встречаться с экс-студенткой. Особенно если она вам на шею вешается. — Отличный подкат! — оценил я. — Вы срывали подготовку статьи профессора Халперна? — спросила Дебора. Уилкинс обернулся к Деборе и опять улыбнулся. Чудесно было наблюдать за человеком, который почти так же умело, как и я, менял одну эмоцию на другую. — Детектив, вы видите здесь шаблон? — произнес он. — Послушайте, Джерри Халперн — блестящий парень, но… не совсем стабильный. А теперь на него столько всего свалилось, что он попросту решил, что я целый заговор против него затеял. — Он пожал плечами. — Не думаю, что я настолько искусен, — заметил он с легкой улыбкой. — Уж по крайней мере, по части заговоров. — Так вы считаете, что Халперн убил Тэмми Коннор и других? — спросила Дебора. — Этого я не говорил. Но послушайте, он же псих. Не я. — Уилкинс сделал шаг к двери и, глядя на Дебору, выгнул бровь. — А теперь, если не возражаете, я действительно должен идти. Дебора вручила ему визитку: — Благодарю, профессор, что уделили нам время. Если сочтете полезным еще чем-нибудь поделиться, будьте любезны, позвоните мне. — Непременно, — кивнул он, улыбаясь так, словно приглашал вовсе не на танцы, и положил руку ей на плечо; Дебс сдержалась, не вздрогнула. — Мне и в самом деле претит выпроваживать вас под дождь, но… Дебора с облегчением, как мне показалось, выскользнула из-под его руки и двинула к двери. Я следом. Уилкинс проводил нас до выхода, потом за ворота, затем залез в машину, сдал задом по подъездной дорожке и уехал. Дебс стояла под дождем и смотрела ему вслед. Я уверен, она проделывала это, чтобы заставить его занервничать, вылезти из машины и во всем признаться… Принимая во внимание погоду, это рвение, на мой взгляд, было излишним. Я залез в машину и стал ждать ее. Когда синий «лексус» скрылся из виду, Дебора наконец уселась рядом со мной. — У меня от этого ублюдка чертовы мурашки по телу ползут, — призналась она. — По-твоему, он убийца? — спросил я. Странное для меня ощущение: не знать, а гадать, не увидел ли кто-то еще хищника под маской. Она раздраженно тряхнула головой, и слетевшие с волос капли воды попали на меня. — По-моему, он просто чертов ублюдок. Ты как думаешь? — Целиком уверен, что ты права. — Он был не против признать свою связь с Тэмми Коннор, — рассуждала Дебс. — Так зачем врать и утверждать, что она слушала его курс в прошлом семестре? — Рефлекс? — предположил я. — Из-за того что ему контракт нужен? Дебора забарабанила пальцами по рулю, потом решительно подалась вперед и завела машину. — Я за ним хвоста пущу, — сказала она. Глава 23 Копия протокола о происшествии лежала у меня на столе, когда я наконец добрался до работы и понял: кому-то угодно, чтобы сегодня я, несмотря ни на что, стал трутнем-медоносом. Так много всего произошло за последние несколько часов, что трудно было свыкнуться с мыслью, что рабочий день все еще скалит на меня свои длинные острые зубы. Поэтому я отправился выпить кофе, прежде чем предаться рабскому труду. Хотелось верить, что кто-нибудь принесет пончики или печенье, но, увы, эта мысль, конечно, была дурацкой. Не осталось ничего, кроме полутора чашек подгоревшего, очень темного кофе. Я налил себе в чашку, оставив бо́льшую часть для воистину жаждущих, и вернулся к своему столу. Взял протокол и принялся его читать. Итак, кто-то, управляя транспортным средством, принадлежавшим некоему мистеру Дариусу Старзаку, загнал это средство в канал и скрылся с места происшествия. Сам мистер Старзак до сих пор был недоступен для снятия показаний. Понадобилось несколько длительных мгновений, миганий и потягиваний мерзкого кофе, чтобы сообразить, что у меня в руках протокол о происшествии со мной нынешним утром, и еще несколько долгих минут, чтобы решить, что с ним делать. Иметь имя владельца машины недостаточно, чтобы двигаться дальше: почти пустышка, коль скоро машина, вероятнее всего, была угнана. Однако решить так и на том успокоиться было хуже, нежели предпринять попытку и остаться ни с чем, так что я вновь уселся за компьютер. Прежде всего, стандартная информация: регистрация машины, в которой указан адрес на Олд-Катлер-роуд в довольно дорогом районе. Далее полицейские записи: остановки патрульной службой, непогашенные штрафы, выплата алиментов. Там ничего. Мистер Старзак был, очевидно, образцовым гражданином, не имевшим вообще никаких контактов с длинной рукой закона. Что ж, ладно, тогда само имя — Дариус Старзак. Имя Дариус встретишь нечасто, во всяком случае в Соединенных Штатах. Я посмотрел данные иммиграционной службы. И удивительное дело, сразу же попал в точку. Прежде всего, он доктор Старзак, а не мистер. Получил докторскую степень по религиозной философии в Гейдельбергском университете и еще несколько лет назад был штатным профессором Краковского университета. Я копнул глубже и выяснил, что Старзака уволили из-за темной скандальной истории. Я не слишком силен в польском, хотя, заказывая ланч в столовой, способен выговорить «кевбаса». Из прочитанного стало ясно — если мой перевод не совсем никчемный, — что Старзака выгнали за участие в каком-то нелегальном обществе. В досье не говорилось, зачем европейскому ученому, потерявшему работу по такой неясной причине, понадобилось следить за мной, а потом завезти свою машину в канал. Тем не менее я перепечатал фото Старзака из иммиграционного досье. Прищурившись, я рассматривал фото, пытаясь представить наполовину скрытое солнцезащитными очками лицо, которое разглядел в боковом зеркале «авалона». Может, это был он. А может, и Элвис. И насколько я понимал, у Элвиса было столько же причин следить за мной, сколько и у Старзака. Тогда я копнул еще глубже. Не так-то просто зануде из судебно-криминалистической службы залезть в закрома Интерпола без официального основания, даже когда ты обворожителен и умен. Однако, поиграв несколько минут онлайн в мою версию вышибалы, я попал в главный архив, и тут все стало интереснее. Доктор Дариус Старзак состоял на особом учете в четырех странах, включая США, что объясняло, почему он находился тут. Хотя никаких доказательств, что он совершил что-либо, не было, имелись подозрения, что ему известно больше, чем он готов рассказать, о транспортировке сирот войны из Боснии. И досье, конечно же, походя упоминало, что установить местонахождение этих детей невозможно. На языке официальных полицейских документов это означает следующее: некто считает, что доктор, возможно, убивает их. При чтении такого мне следовало бы преисполниться холодного веселья, ощутить злой проблеск предвкушения… увы, ничего, ни глухих отголосков, ни искорки. Вместо этого я почувствовал, как понемногу возвращается чисто человеческий гнев, охвативший меня нынче утром, когда Старзак следил за мной. Это не служило равноценной заменой всплеску тьмы, дикой уверенности от Пассажира, к чему я привык, но, по крайней мере, было хоть что-то. Старзак устраивал гадости детям, и он или некто, воспользовавшийся его машиной, попытался устроить их мне. Что ж, ладно. До сих пор меня гоняли туда-сюда, как шарик для пинг-понга, и я принимал это пассивно и безропотно, втянутый в вакуум жалкого подчинения, поскольку меня бросил Темный Пассажир. Только имелась одна вещь, которую я понимал и даже мог изменить. Досье Интерпола уверило меня, что Старзак был гадом, относился к тому типу людей, которых я обычно старался найти, следуя своему хобби. Кто-то преследовал меня в его машине, а потом пошел на крайнюю меру и загнал машину в канал, чтобы смыться. Возможно, кто-то угнал машину и Старзак совершенно невиновен. Но я так не думал, и архив Интерпола против этого возражал. Однако, чтобы убедиться, я проверил сводки угонов авто. Ни Старзак, ни его машина в них не значились. Ладно. Я был уверен, что следил за мной он, и это подтверждало его вину. Я знал, как поступать с этим… Но значило ли мое внутреннее одиночество, что мне этого не сделать? Теплый поток уверенности начал пробиваться из-под гнева и медленно, но верно доводить его кипения. Это совсем не походило на золотой стандарт уверенности, какой я всегда получал от Пассажира, однако в нем было больше определенности, чем догадки. Дело верное, я в том не сомневался. Если у меня нет неопровержимых свидетельств, какими я обычно располагал, тем хуже для моего врага. Старзак довел ситуацию до точки, где у меня не осталось сомнений, он сам вознес себя на вершину моего списка. Мне предстояло отыскать его и превратить в дурную память и капельку засохшей крови в моей шкатулке из розового дерева.