— Господи, не могу поверить в это! Он мертв! — Уверен, это никак не связано с пончиками. — Бог мой, ты же собирался навестить его. Навестил? Тут разговор заходит в ту точку, где по крайней мере один из его участников вынужден понять, о чем, собственно, идет речь, и я решил, что мы этой точки достигли. — Винс, я хочу, чтобы ты глубоко вдохнул, начал с самого начала и сделал вид, что мы с тобой говорим на одном языке. Он уставился на меня, будто он был лягушкой, а я цаплей. — Черт! — ругнулся он. — Ты что, ничего знаешь, да? Срань Господня! — Винс, умение пользоваться языком у тебя скудеет. Ты от Деборы набрался? — Декстер, он мертв! Тело нашли прошлой ночью. — Ну тогда я уверен, он и останется мертвым настолько, что ты успеешь рассказать мне, что за чертовщину ты несешь. Винс моргнул, глядя на меня, глаза его вдруг округлились и увлажнились. — Мэнни Борке, — выдохнул он. — Его убили. Готов признать: реакция у меня была смешанная. С одной стороны, я определенно не сожалел, что кто-то другой убрал мелкого тролля, так как я бы не смог по этическим причинам. Однако, с другой стороны, теперь я вынужден будут искать другого организатора банкетов… Ах да, еще, наверное, придется дать какие-то показания детективу, ведущему расследование. Досада боролась с облегчением, но тут я вспомнил, что еще и пончики закончились. Словом, верх в моем отношении к событию одержало раздражение от мысли обо всех неприятностях, какие оно сулило. Тем не менее Гарри достаточно вымуштровал меня, чтобы я понимал: в нормальной жизни не принято демонстрировать подобное отношение, когда узнаешь о смерти знакомого человека. Вот и я старательно придал своему лицу выражение, похожее на шок, озабоченность и скорбь. — Вот это да! — протянул я. — Понятия не имел. Известно, кто это сделал? — У него даже врагов не было, — покачал головой Винс, явно будучи не в курсе, какой неправдой прозвучали бы его слова для всякого, кто когда-либо имел дело с Мэнни. — То есть я хочу сказать, все от него были просто в восторге. — Знаю. Его и в журналах печатали и все такое. — Поверить не могу, что кто-то мог сотворить с ним это, — сказал Винс. Если честно, то я поверить не мог, что кто-то так долго терпел, чтобы сотворить с ним это, но, похоже, говорить так было бы невежливо. — Ничего, полиция разберется. Кому дело передали? Винс глянул на меня, словно я спросил, как он думает, взойдет ли солнце утром. — Декстер, ему голову отрезали, — с изумлением произнес он. — Точно так же, как тем трем в университете. В молодости, на волне старательного вживания в общество, я какое-то время играл в футбол, и однажды мне так саданули в живот, что несколько минут я вздохнуть не мог. Сейчас я испытал примерно такое же ощущение. — Ого! — вырвалось у меня. — Так что, естественно, дело поручили твоей сестре. — Естественно. — Меня кольнула нежданная мысль, а поскольку я всю жизнь был преданным поклонником иронии, то задал вопрос: — А его, случайно, не изжарили? Винс покачал головой: — Нет. Я встал со словами: — Пойду поговорю с Деборой. Когда я прибыл в квартиру Мэнни, Дебора не была расположена к разговорам. Склонившись, она смотрела, как Камилла Фидж сыпала порошком возле ножек стола у окна в поисках отпечатков пальцев. Головы она не подняла, и я шмыгнул на кухню, где Эйнджел-не-родственник нагнулся над телом. — Эйнджел, — обратился я к нему с вопросом, поскольку с трудом заставлял себя верить своим глазам. — Там и вправду женская голова? Тот кивнул и ткнул в голову ручкой: — Твоя сестра говорит, что девица верняк из Художественного музея Лоу. Сюда ее подкинули, потому что этот парень педик. Я глянул на два среза: один сразу над плечами, другой чуть пониже подбородка. Тот, что на голове, совпадал с виденными нами раньше, сделан с опрятностью и тщанием. Зато тот, что на теле, принадлежавшем предположительно Мэнни, был значительно грубее, будто в спешке сделан. Края двух срезов были сведены тщательно, но, конечно, не совсем совпадали. Я и собственным разумением, без всякого бормотания своего темного приятеля, мог определить, что тут есть некое отличие, а касание ледяного пальца, которое я недавно ощутил на затылке, помогало предположить, что это различие, возможно, весьма важно и, вполне вероятно, связано с моими нынешними неприятностями… Однако этот смутный призрачный намек не порождал ничего, кроме беспокойства. — А другое тело есть? — спросил я коллегу, вспомнив о бедном запуганном Фрэнки. Эйнджел, не поднимая головы, дернул плечом и бросил: — В спальне. В нем торчит мясницкий нож. Голову ему оставили. — Эйнджел говорил так, будто его слегка обижало, что кто-то, решившись на такую неприятность, взял и оставил голову, однако, похоже, помимо этого, сказать ему было нечего, и я ушел, направившись туда, где моя сестрица уже сидела на корточках рядом с Камиллой. — Доброе утро, Дебс, — живо поздоровался я, хотя не ощущал в себе никакой оживленности. И был в том не одинок, потому как Дебора на меня даже не взглянула. — Декстер, черт возьми! — забурчала она. — Если у тебя нет чего-то и впрямь дельного для меня, то держись, на хрен, подальше! — Не очень-то все это дельное, — сказал я. — Только малого в спальне зовут Фрэнки. А этого — Мэнни Борке. О нем в ряде журналов писали. — Откуда ты это знаешь, твою мать?! — Ну, малость неудобно, но я, возможно, был последним из тех, кто видел этого чудика живым. Дебс разом выпрямилась: — Когда? — В субботу утром. Около десяти тридцати. Прямо здесь. — И я указал на кофейную чашку, все еще стоявшую на столе. — Вот эти пальчики мои. Дебора слушала меня недоверчиво и качала головой: — Ты знал этого парня. Твой приятель? — Я нанял его для устройства свадьбы, — сообщил я. — Считалось, что он в этом большой дока. — Угу… И что ты делал здесь в субботу утром? — Он поднял цену. Я хотел убедить его сбавить ее. Дебс оглядела квартиру, бросила взгляд в окно, откуда открывался вид на миллион долларов, и поинтересовалась: — И сколько он просил? — Пятьсот долларов с прибора, — ответил я. Сестра резко повернулась. — Твою мать! — вырвалось у нее. — За что? — Он не хотел рассказывать, — пожал я плечами, — и не хотел цену снижать. — Пятьсот долларов с прибора? — Дороговато, верно? Или, следовало бы сказать, было так. Дебора долго кусала губу, не мигая, потом, схватив меня за руку, потащила от Камиллы. Я все еще видел маленькую ножку, торчавшую из двери кухни, где уважаемый почивший встретил свой безвременный конец, но Дебора тащила меня от нее в дальний конец гостиной. — Декстер, дай слово, что не ты убил этого парня. Как я уже упоминал, настоящих чувств во мне не было. Я долго и упорно учился в этой жизни откликаться почти на любую ситуацию так, как откликнулись бы человеческие существа, но эта застала меня врасплох. Какое правильное выражение следует придать лицу, когда твоя сестра обвиняет тебя в убийстве? Потрясения? Гнева? Недоумения? Насколько мне было известно, о таком ни в одном учебнике не сказано. — Дебора… — развел я руками. Не очень умно, но ничто иное мне в голову не пришло. — Потому как от меня поблажки не жди, — заявила она. — Ни в чем подобном. — Я бы никогда… Это не… — Я тряхнул головой, до того это казалось несправедливым. Сначала Темный Пассажир бросил меня, а теперь моя сестрица, к тому же и все мое остроумие, очевидно, улетучилось. Все крысы уплывали прочь, пока добрый корабль Декстера медленно скрывался под водой. Глубоко вдохнув, я попробовал сплотить команду и малость выпутаться из беды. Дебора была единственной на белом свете, знавшей, кто я такой на самом деле, и, хотя все еще никак не могла привыкнуть к этой мысли, я считал, что она понимает, какие заботливые границы установил Гарри, и то, что я ни за что их не нарушил бы. Очевидно, я ошибался.