Звучало правдоподобно, но, открывая дверь, я оставил ее на цепочке, так, на всякий случай. За дверью, конечно, стояли два копа в форме, один смотрел в дверь, а другой, отвернувшись, оглядывал дворик и улицу. Я закрыл дверь, снял цепочку и вновь открыл ее со словами: — Проходите, офицер. На его именном значке значилось «Рамирес», и я припомнил, что мы с ним шапочно знакомы. Впрочем, коп и попытки не сделал войти в дом, он просто глаз не сводил с моей опущенной руки. — Что за тревога, шеф? — спросил он, кивая на мою руку. Я глянул и понял, что все еще держу туалетный вантуз. Ойкнув, я поставил вантуз за дверь в стойку для зонтиков. — Прошу извинить. Требовалось для самообороны. — У-ху-ху, — вздохнул Рамирес. — Полагаю, это зависит от того, чем располагает другая сторона. — Он шагнул в дом, обращаясь через плечо к своему напарнику: — Осмотри дворик, Уильямс. — Ага, — козырнул Уильямс, жилистый чернокожий лет сорока, спустился по ступенькам и скрылся за углом дома. Рамирес стоял посреди комнаты, глядя на Риту и детей. — Ну что тут за история? — спросил он, и, прежде чем я сумел ответить, прищурился на меня. — Ваше лицо мне как будто знакомо… — Декстер Морган, — представился я. — Работаю в отделе криминалистики. — Точно, — кивнул Рамирес. — Так что тут случилось, Декстер? Я ему рассказал. Глава 28 Копы пробыли у нас минут сорок. Они осмотрели садик с территорией по соседству и не нашли ничего, что, похоже, не очень-то их удивило и меня, честно говоря, не очень-то потрясло. Пока копы занимались осмотром, Рита приготовила им кофе и угостила овсяным печеньем собственной выпечки. Рамирес был уверен, что пара хулиганов попыталась зачем-то добиться от нас какой-то реакции. Если это так, то задуманное им удалось. Уильямс отчаянно старался нас обнадежить, уверяя, что это всего лишь шалость, с которой уже покончено. Когда копы уезжали, Рамирес добавил, что ночью они еще несколько раз проедут мимо. Но даже после этих успокаивающих слов остаток ночи Рита просидела на кухне за чашкой кофе, не в силах снова уснуть. Что до меня, то я больше трех минут выгибался и ворочался, прежде чем плавно погрузился в страну сна. И когда я долго летел вниз по склону черной горы в сон, вновь зазвучала музыка. И появилось громадное ощущение радости, а потом жаром обдало лицо… И я почему-то оказался в коридоре, Рита трясла меня, приговаривая: — Декстер, проснись! Декстер! — Что случилось? — спросил я. — Ты ходил во сне. И пел. Во сне пел. Так и нашел нас розовоперстый рассвет сидящими за кухонным столом, пьющими кофе. Когда наконец в спальне зазвонил будильник, Рита поднялась выключить его, потом вернулась и посмотрела на меня. Я тоже посмотрел на нее, только говорить, казалось, было не о чем, потом на кухню пришли Коди с Астор, и ничего больше не оставалось, как впихнуться в обычный утренний круговорот и отправиться на работу, непроизвольно делая вид, что все идет как надо. Увы, все было не так. Кто-то старательно забирался ко мне в голову, и у них преотлично получилось. Теперь же они собиралась забраться в мой дом, а я даже не знал, кто они такие и что им надо. Приходилось допускать, что это все как-то связано с Молохом, а также с отсутствием моего Пассажира. Итоговый результат: кто-то пытается что-то сделать со мной и подбирается к своей цели все ближе и ближе. У меня не было желания ломать голову над тем, будто некий древний бог желает убить меня. Начать с того, что таковых не существует. А если они и есть, то с чего бы им на мой счет беспокоиться? Ясно, что какой-то человек устроил маскарад с Молохом, чтобы казаться более могущественным и важным, заставить своих жертв поверить в то, что обладает особыми магическими способностями. Вроде способности вторгаться в мои сны и навязывать мне музыку, например? Хищник в образе человека на такое не способен. Как не способен застращать Темного Пассажира и обратить его в бегство. Единственный возможный ответ: это невозможно. Может, сказывалось пагубное влияние усталости, только ничего другого в голову не приходило. Когда в то утро я пришел на работу, раздумывать было некогда: последовал срочный вызов на двойное убийство в тихий дом марихуанщиков в Гроуве. Двоих подростков связали, зарезали, а потом еще для надежности и пальнули в них несколько раз. И хотя я уверен, что мне следовало бы отнестись к этому как к событию ужасному, признаюсь, я был признателен за возможность осмотреть мертвые тела, которые не были обжарены и обезглавлены. Это придавало всему видимость нормальности, даже умиротворенности, пусть и ненадолго. Я прыскал там и сям люминолом, едва ли не радуясь, потому что работа на время заглушала отвратительную музыку. К тому же это давало время подумать, и я раскинул мозгами. Сцены, подобные нынешней, я видел каждый день, и в девяти случаях из десяти убийцы говорили что-то вроде: «Я просто сорвался» или «Когда я понял, что творю, было уже слишком поздно». В ход шли все грандиозные отговорки, и это казалось мне забавным, ведь я всегда знал, что делаю и почему. И наконец меня посетила мысль: я ничего не в силах сделать со Старзаком без моего Темного Пассажира. А отсюда следовало, что мои способности принадлежат Пассажиру, а не мне самому. А это, в свою очередь, вполне может означать, что все те, кто «сорвался», предоставляли временное убежище для таких вот Пассажиров, разве нет? До сих пор мой Пассажир меня никогда не оставлял, постоянно сидел дома во мне, не шляясь по улицам, не цепляясь к первому попавшемуся бродячему негодяю. Ладно, отложим это пока. Давайте просто предположим, что есть Пассажиры-бродяги, а есть домоседы. Могло ли это объяснить то, что Халперн назвал сном? Могло ли нечто проникнуть в него, заставить убить двух девушек, а потом доставить его домой и уложить в постель, прежде чем уйти на волю? Я не знал. Зато понимал: если в этой идее есть смысл, то он намного глубже, чем мне представлялось. Когда я вернулся в свой кабинетик, время ланча уже прошло, а меня ждало сообщение от Риты с напоминанием о встрече в 14:30 с влиятельным лицом. Для нее это лицо было влиятельнее любого министра в кабинете любого государства. Речь шла о священнике, совершающем обряды в церкви. Что до меня, то я всегда исходил из того, что если бы Бог существовал, то Он никогда не позволил бы процветать таким, как я. И если я не ошибаюсь, то алтарь может расколоться и рухнуть, стоит мне войти в церковь. Я, однако, разумно обходил стороной религиозные сооружения, ныне же этому пришел конец, поскольку Рита желала, чтобы ее доверенный пастырь провел обряд нашего бракосочетания, а тот, очевидно, хотел убедиться в моей человечности, прежде чем согласиться на такую службу. Конечно, в первый раз у него не очень хорошо получилось, так как первый муж Риты оказался наркоманом и постоянно бил ее, а преподобный как-то не сумел это выявить. Если же священник прежде упустил нечто явное, то шансы, что со мной он справится лучше, практически равнялись нулю. Тем не менее Рита высоко ценила пастора, и мы с ней отправились в старинную церковь из кораллового камня в сильно разросшемся Гроуве, всего в полумиле от места убийства, где я работал утром. В этой церкви, сообщила Рита, она прошла конфирмацию и пастора знала очень давно. Очевидно, это имело немаловажное значение. Полагаю, так оно и было, учитывая мои познания о нескольких слугах Божьих, которые привлекли к себе мое внимание и испытали мое хобби на собственной шкуре, то есть мое бывшее хобби. Преподобный Джиллс ожидал нас в своем кабинете… или это называется обитель, или приют, или еще как-то так? Я всегда путал ректора прихода с ректором колледжа, а ректоральный с ректальным. Наверное, то была ризница… Признаюсь, в этих названиях я не силен. Моя приемная мать Дорис пыталась, пока я был маленьким, водить меня в церковь, однако после пары прискорбных происшествий стало ясно, что ко мне это не пристанет, и за дело взялся Гарри. Кабинет преподобного был уставлен книгами с невероятными названиями, которые, без сомнения, содержали весьма дельные советы, как поступать с тем, чего на самом деле Бог предпочел бы избегать. Среди них было несколько, посвященных откровениям о женской душе, хотя в них и не уточнялось, о каких именно женщинах идет речь, и содержавших сведения, как заставить Христа работать на вас, что, надеюсь, не означало за мизерную плату. Имелся даже том по христианской химии, что, на мой взгляд, выходило за пределы дозволенного, если только речь не шла о рецептуре старого фокуса превращения воды в вино. Куда более интересной была книга с готическим шрифтом на переплете. Я повернул голову, чтобы прочесть название. Простое любопытство, но когда я прочитал его, то ощутил такую встряску, будто у меня весь пищевод вдруг забило льдом. «Одержимость демонами: факт или причуда?» — так называлась книга. И, читая название, я отчетливо слышал отдаленный звон падающих пятицентовых монет. Стороннему наблюдателю очень легко качать головой и приговаривать: «Да, ясно, Декстер — парень тупой, если он никогда о таком не думал». Увы, я действительно не думал. У слова «демон» такое множество отрицательных толкований, ведь верно? И пока Нечто присутствовало внутри меня, не было, похоже, необходимости определять его всякими магическими терминами. И только теперь, когда оно пропало, мне понадобились кое-какие объяснения. Так почему бы и не такое? Было оно немного старомодным, однако сама его древность как бы утверждала, что в этом что-то есть, какая-то связующая нить между чепухой про Соломона и Молоха и вплоть до того, что со мной сегодня происходит. Был ли Темный Пассажир и вправду демоном? И означает ли отсутствие Пассажира, что его изгнали? Если так, то кто изгнал? Некто исключительно хороший? Не помнится, чтобы я сталкивался с чем-либо подобным за последний отрезок жизни или около того. По факту, так скорее наоборот. Только способно ли нечто очень-очень плохое изгнать демона? То есть я хочу сказать, что может быть хуже демона? Молох, наверное? Или по какой-то причине демон способен сам себя изгнать? Я пытался утешиться мыслью, что, по крайней мере, теперь у меня есть хорошие вопросы, но особого облегчения не почувствовал, а поток мыслей перебила открывшаяся дверь, в которую легким ветерком проник достопочтенный Джиллс, сияя и бормоча: — Так-так-так… Преподобному было около пятидесяти, ухожен, откормлен, так что я предположил, что бизнес десятины у него налажен. Он подошел прямо к нам, обнял Риту, чмокнул ее в щеку, потом повернулся ко мне и от души, крепко пожал руку. — Так… — произнес он, осторожно улыбаясь мне. — Вы, значит, Декстер. — Полагаю, что да. Ничего не могу с этим поделать. Священник кивнул, будто я сказал нечто осмысленное. — Усаживайтесь, пожалуйста, отдыхайте, — предложил он и, обойдя письменный стол, уселся за ним во вращающееся кресло. Я поймал его на слове и удобно устроился в красном кожаном кресле напротив стола, зато Рита нервно присела на краешек такого же кресла. — Рита… — начал пастор и вновь улыбнулся. — Так-так… Вы готовы попробовать еще раз, так? — Да, я… просто, так… то есть я намерена… — промямлила Рита и густо покраснела. — Я хочу сказать, да. — Она взглянула на меня с сияющей улыбкой и повторила: — Да, я готова. — Благое дело, благое, — произнес пастор и с выражением проникновенной заботы посмотрел на меня. — И вы, Декстер. Не скрою, мне хотелось бы немного узнать о вас. — Что ж, начну с того, что я подозреваюсь в убийстве, — скромно отрекомендовался я. — Декстер! — вспыхнула Рита и — невозможное возможно! — покраснела еще больше. — Полиция считает, что вы кого-то убили? — спросил преподобный Джиллс. — О-о, не вся она так считает, — уточнил я. — Только моя сестра. — Декстер — криминалист, — пояснила Рита. — Его сестра — детектив. Он просто… он лишь шутит насчет остального. — Чувство юмора много помогает в любых отношениях. — Пастор помолчал, принял очень задумчивый и еще более искренний вид, затем спросил: — Как вы относитесь к детям Риты? — О, Коди с Астор обожают Декстера! — воскликнула Рита; было заметно, что ее очень радует, что мы больше не обсуждаем статус разыскиваемого преступника. — Но как Декстер относится к ним? — мягко настаивал пастор. — Они мне нравятся, — ответил я. — Хорошо, — снова кивнул преподобный Джиллс. — Очень хорошо. Порой дети могут быть бременем. В особенности когда они не твои. — Коди с Астор весьма умелы в том, чтобы быть бременем, — заметил я. — Только я, сказать по правде, не против.