— Так кому мне верить? — поинтересовалась Дебора. — Мальчишке? Или копу с пятнадцатилетним стажем, у которого в голове ничего, кроме дерьма? — Вы не должны все время говорить такие плохие слова, — подала голос Астор. — Вы уже должны мне пять с половиной долларов. И Коди прав, машина была синяя. Я тоже ее видела, и она была синяя. Я взглянул на Астор, но, почувствовав буравящий взгляд Деборы, повернулся к ней. — Ну и?.. — обронила она. — Ну, обходясь без плохих слов, эта парочка — два весьма зорких ребенка, а полицейский Сушински никогда не получит приглашения вступить в клуб интеллектуалов «Менса». — Стало быть, мне полагается поверить им, — сказала Дебс. — Я верю, — заявил я. Дебора еще немного пожевала, буквально двигая ртом, словно грызла очень твердую пищу. — О’кей, — наконец произнесла она. — Итак, теперь мне известно, что он ездит на синей машине, как примерно каждый третий в Майами. Расскажи, как это мне поможет. — Уилкинс ездит на синей, — напомнил я. — Уилкинс под наблюдением, черт возьми! — Свяжись с ними. Сестра глянула на меня, пожевала губу, потом взяла рацию и вышла из машины. Поговорила, причем я слышал, как в течение разговора повышался ее голос. Потом последовал залп из ее запаса очень плохих слов, и Астор, глянув на меня, покачала головой. Затем Дебора опять впихнулась в машину. — Сукин сын! — проворчала она. — Его упустили? — Да нет, он там, — сообщила Дебс. — Только что припарковался и вошел в дом. — А куда ездил? — Они не знают! Его упустили во время пересменки. — Что?! — Демарко заступал, а Бэлфур отваливал, — объясняла Дебс. — Он ускользнул, пока они менялись. Клянутся, что он отсутствовал не более десяти минут. — Его дом в пяти минутах езды отсюда. — Это мне известно, — с горечью заметила Дебс. — Ну и что нам делать? — Пусть следят за Уилкинсом, — сказал я. — А ты тем временем поезжай допроси Старзака. — Ты со мной едешь, так? — Нет, — ответил я, считая, что мне никак не хочется видеть Старзака и что в кои-то веки у меня есть для этого прекрасный предлог. — Мне надо отвезти детей домой. С кислым видом сестра глянула на меня: — А если это не Старзак? — Я не знаю, — покачал я головой. — Ну да, — вздохнула она. — Я тоже не знаю. — Дебс завела мотор. — Садись на свое место. Глава 35 Когда мы вернулись в управление, было уже далеко за пять часов, а потому, не обращая внимания на кислое выражение лица Деборы, я усадил Коди с Астор в собственное скромное транспортное средство и направился домой. Бо́льшую часть пути дети вели себя сдержанно, явно все еще слегка потрясенные встречей с парнем-жутью. Только они были стойкими детьми, о чем красноречиво свидетельствовал тот факт, что они вообще могли разговаривать после всего, что им пришлось вынести от своего биологического отца. Так что, когда мы были всего в десяти минутах езды от дома, Астор начала приходить в норму. — Я бы хотела, чтобы ты водил машину, как сержант Дебби, — изрекла она. — А я бы хотел пожить еще немного, — ответил я. — А почему у тебя нет сирены? Не хочешь? — Криминалистам сирен не дают, — сказал я. — И да, никогда не хотел. Предпочитаю оставаться в тени. В зеркало заднего вида я увидел, как девочка сдвинула бровки. — Что это значит? — спросила она. — Это значит, что я не хочу привлекать к себе внимание. Не хочу, чтобы люди замечали меня. Это то, чему вам обоим нужно будет научиться, — добавил я. — Все остальные хочут, чтобы их замечали, — возразила Астор. — Типа все и всегда делают так, чтобы все на них глядели. — Вы оба другие. И всегда будете другими, вы никогда не будете похожи на всех остальных. — (Довольно долго Астор молчала, и я глянул на нее в зеркало: она уперлась взглядом себе в ноги.) — И это не обязательно плохо. Каким словом можно заменить «нормальный»? — Не знаю, — вяло отозвалась она. — «Обыкновенный». Ты что, и в самом деле хочешь быть обыкновенной? — Нет. — (И это прозвучало уже не так безрадостно.) — Но тогда, если мы не обыкновенные, люди будут замечать нас. — Для того-то вам и нужно учиться держаться в тени. — Втайне я ликовал: разговор пошел так, что подтверждал мою правоту. — Вы должны делать вид, что вы действительно нормальные. — Значит, мы никогда не должны никому показывать, что мы другие, — сказала Астор. — Никому-никому. — Верно, — оценил я. Она глянула на брата, и у них состоялся очередной долгий молчаливый разговор. Я радовался тишине, с трудом продираясь сквозь вечерние заторы, и жалел себя. Через несколько минут Астор опять заговорила: — Это значит, что мы не должны рассказывать маме, чем занимались сегодня. — Можете рассказать ей про микроскоп. — Но не про все другое? — уточняла Астор. — Ни про парня, который жуть, ни про гонку с сержантом Дебби? — Верно, — сказал я. — Но ведь нам не полагается лгать! — воскликнула она. — Тем более нашей маме. — Вот потому-то и не рассказывайте ей ничего. Маме вовсе не нужно знать о том, что будет ее слишком волновать. — Но она же любит нас, — возразила Астор. — Она хочет, чтобы мы были счастливы. — Да, — кивнул я. — Только ей приходится думать о вашем счастье так, как она его понимает. Иначе она не будет счастлива. Последовало еще одно долгое молчание, прежде чем Астор, когда поворачивали на нашу улицу, спросила: — А у парня, который жуть, есть мать? — Почти наверняка. Рита, должно быть, ждала нас у входной двери, поскольку, стоило нам подъехать, как дверь распахнулась и Рита вышла нам навстречу. — Ну, привет! — бодро произнесла она. — И чему вы двое научились сегодня? — Мы грязь смотрели, — сказал Коди. — С моей кроссовки. Рита, опешив, моргнула: — Вот уж действительно. — А там еще и кусочек попкорна был, — сообщила Астор. — И мы в микрофон смотрели и могли узнать, где мы были. — Микроскоп, — поправил Коди. — Все равно, — дернула плечом Астор. — А еще можно было различить, чей был волос. Козлиный или из ковра.