— Ого! — вырвалось у Риты, все еще несколько ошеломленной и неуверенной. — Я так полагаю, время зря вы не теряли. — Да, — кивнул Коди. — Что ж, — захлопотала Рита, — тогда вы вдвоем принимайтесь за домашнее задание, а я приготовлю вам чего-нибудь перекусить. — О’кей, — сказала Астор, и они с Коди поспешили в дом. Рита смотрела им вслед, пока они не скрылись за дверью, потом обернулась ко мне, взяла под руку, и мы пошли вслед за детьми. — Значит, прошло хорошо? — спросила она меня. — То есть с этим… они, кажется, очень… мм… — Они — да. По-моему, они начинают понимать, что у всякого такого дурачества имеются последствия. — Ты же не показывал им ничего чересчур мрачного, да? — Ни в коем случае. Даже крови никакой. — Хорошо, — произнесла она и припала головой к моему плечу. Видимо, это входит в цену, которую приходится платить, когда собираешься жениться. Возможно, таким образом она метила свою территорию, и мне следует радоваться, что она не выбрала для этого традиционный для животных способ. Во всяком случае, не очень-то я и впрямь понимаю, зачем выказывать симпатию через соприкосновение тел, вот и чувствовал себя не в своей тарелке, тем не менее обнял Риту, поскольку знал, что таким должен быть у людей правильный отклик, и мы проследовали за детьми в дом. Вполне убежден, что неверно называть это сном. Только ночью в моей несчастной, истерзанной голове вновь зазвучали музыка с пением и лязг металла, которые я уже слышал, вновь появилось ощущение жара на лице, и волны дикой радости вздымались из того особого места внутри, которое давно уже опустело. Я проснулся в прихожей у входной двери. Я держался за дверную ручку, готовый ее открыть, весь в поту, довольный и удовлетворенный. Я совсем не испытывал тревоги, хотя, наверное, следовало бы. Мне, конечно, знаком термин «лунатизм». К тому же из лекций по психологии на первом курсе мне известно, что причины хождения во сне обычно не связаны со слушанием музыки. И еще где-то в глубине души я понимал, что должен испытывать беспокойство, тревогу, ощущать, как мурашки ползут по телу из-за того, что творилось в моем мозгу, пока он отключен. Чему там было не место, невозможно, чтобы это попало туда, но все же попало. И это пугало больше всего. В Аудитории Декстера музыка не принимается радушно. Я не хотел ее. Я хотел, чтобы она ушла прочь. Но она все равно явилась, звучала и против моего желания делала меня сверхъестественно счастливым, а потом бросила меня у входной двери, явно стараясь выставить наружу, и… И что? Это был всплеск мысли «монстра-из-под-кровати» прямо из мозга ящерицы, но… Было это случайным порывом, непроизвольным движением моего беспамятного ума, поднявшим меня с постели и доведшим по коридору до двери? Или нечто старалось, чтобы я открыл дверь и вышел наружу? Детям он сказал, что я найду его, когда время придет… Время пришло? Кому-то хотелось, чтобы Декстер ночью оказался один и в беспамятстве? Чудесная мысль! И я был жутко горд, что она явилась мне, потому что это означало, что я явно страдаю повреждением мозга и более не способен нести ответственность. Опять я протаптывал новые тропы по территории глупости. То была нереальная, идиотская, стрессом порожденная истерия. Никто на всей земле и помыслить не мог бы о том, чтобы пустить на ветер так много времени: ни для кого Декстер не был настолько существен, кроме Декстера. И чтобы доказать это, я включил прожектор над входным крыльцом и открыл дверь. На другой стороне улицы, футах в пятидесяти левее, завелась и отъехала легковая машина. Я закрыл дверь и запер ее на два оборота. И теперь пришел мой черед сидеть за кухонным столом, потягивать кофе и ломать голову над великой тайной жизни. Часы показывали 3:32, когда сел я, и 6:00, когда наконец появилась Рита. — Декстер… — произнесла она с выражением сонного удивления на лице. — Во плоти, — сказал я, чувствуя, с каким невероятным трудом удается соответствовать своему наигранно бодрому обличью. Рита нахмурилась: — Что стряслось? — Ничего, — успокоил ее я. — Просто уснуть не мог. Рита опустила голову, прошла к кофеварке и налила себе чашку. Потом села за стол напротив меня, отпила глоточек и сказала: — Декстер, погрязать в сомнениях — это совершенно нормально. — Конечно, — согласился я, не имея совершенно никакого понятия, что она имела в виду, — иначе останешься несолоно хлебавши. Слегка качнув головой, Рита устало улыбнулась. — Ты же знаешь, о чем я, — сказала она, но это не было правдой. — О свадьбе. Где-то возле затылка затеплился слабый огонек, и я чуть было не произнес: «Ага». Конечно же свадьба. Женские особи людей оказывались одержимыми, когда речь заходила о свадьбах, даже не их собственных. А если уж доходило до их собственных, то они полностью занимали все их помыслы и наяву, и во сне. Все происходившее Рита воспринимала через очки, окрашенные в свадебные цвета. Если мне не спалось, значит из-за дурных снов, навеянных предстоящей свадьбой. Я же подобной одержимостью не страдал. Было полно всякого важного, о чем мне стоило беспокоиться, дела же свадебные, они как бы на автопилоте шли. В какой-то момент я просто появлюсь, все произойдет — только и делов-то. Ясно, что я не мог предложить Рите разделить подобный взгляд на Событие, каким бы разумным он ни казался мне. Нет, я должен как-то правдоподобно объяснить свою бессонницу, а заодно и уверить ее, с каким восторгом жду чудесного надвигающегося события. Я оглядел кухню в поисках хоть какой-то подсказки и наконец уперся взглядом в два контейнера для школьных завтраков, стоявшие у раковины. Отличная печка, от которой танец начать! Я глубоко залез в самую гущу своего размягченного мозга и извлек единственное из найденного, что расплылось меньше чем наполовину. — Что, если я не очень подхожу Коди с Астор? — сказал я. — Как мне быть им отцом, когда на самом деле я не гожусь? Что, если у меня попросту не получится? — О-о, Декстер! — отозвалась Рита. — Ты замечательный отец. Дети тебя просто обожают. — Однако… — выдавливал я из себя и достоверность, и следующую фразу, — однако сейчас они малы. Когда же станут старше. Когда захотят узнать про своего настоящего отца… — Про этого сукина сына они знают все, что им когда-либо понадобится, — тут же отрезала Рита. Меня это удивило: никогда прежде в ее речи я не слышал бранных слов. Видимо, и она их от себя не слышала, потому как залилась румянцем. — Ты их настоящий отец. Ты мужчина, на которого они равняются, которого слушают, которого любят. Ты в точности тот отец, какой им нужен. Полагаю, это было, по крайней мере частично, правдой, поскольку я был единственный, кто мог бы наставить их на Путь Гарри и обучить всему, что им необходимо знать, хотя, подозреваю, это не совсем то, что Рита имела в виду. Только, похоже, уточнять это было бы невежливо, а потому я просто сказал: — Мне и вправду хочется, чтобы у меня получилось. Мне нельзя оказаться неудачником хотя бы на минуту. — Ох, Декс, — вздохнула она, — люди все время терпят неудачи. — (Это было сущей правдой. Я и раньше много раз замечал, что неудача представлялась одной из отличительных особенностей этого вида.) — Только мы стараемся, не жалея сил, и в конце концов все получается правильно. Ты прекрасно с этим справишься, вот увидишь. — Ты действительно так думаешь? — спросил я, слегка стыдясь того недостойного способа, каким к этому подбирался. — Я так знаю, — ответила Рита с присущей ей улыбкой и, потянувшись через стол, взяла меня за руку. — Я ни за что не позволю тебе стать неудачником. Ты теперь мой. Заявление было смелым: так запросто отбросить Манифест об освобождении от рабства и объявить меня своей собственностью. И все-таки, кажется, оно уютно сгладило неловкий момент, так что я дал ему проскользнуть. — Ладно, — сказал я. — Давай позавтракаем. Рита, склонив голову набок, бросила на меня быстрый взгляд, и я почувствовал, что, должно быть, взял фальшивую ноту, но она моргнула несколько раз, после чего, сказав: «Давай», — встала и принялась готовить завтрак. Тот, другой, ночью дошел до двери, потом в страхе хлопнул ею — тут ошибки быть не могло. Он ощутил страх. Он услышал зов и пришел, и он боялся. В том Наблюдатель уже не сомневался. Время пришло. Пора. Глава 36 Я был вымотан, растерян и, что хуже всего, все еще напуган. От всякого беззаботного гудка я выгибался, едва не выскакивая из ремня безопасности, выискивал оружие для защиты, и всякий раз, когда чья-то совсем обычная машина оказывалась на расстоянии дюймов от моего бампера, я глазел в зеркала, ожидая какой-нибудь необычайно враждебной каверзы или всплеска ненавистной музыки, застрявшей в моей голове. Что-то гналось за мной. Я по-прежнему не ведал почему и кто, не считая смутной привязки к древнему божеству. Оно преследует меня, и даже если не схватит сразу, то доведет до той точки, когда сдача на милость стала бы казаться мне избавлением от бремени. До чего же человеческое существо хрупкое создание! А без Пассажира все, чем я оставался, было имитацией человеческого существа. Слабый, мягкий, медлительный и глупый, невидящий и несведущий, беспомощный, безнадежный и измученный. Да, я почти готов был улечься и дать тому, чем бы оно ни было, проехаться по мне. Сдаться, позволить музыке окатывать меня и уносить прочь в радостный огонь и пустое блаженство смерти. Не бывать никакой борьбе, никаким переговорам, ничему — один только конец всему, что есть Декстер. Еще несколько таких ночей, как прошлая, — и я буду не против. Даже на работе не становилось легче. Дебора затаилась в засаде и набросилась, едва я вышел из лифта. — Старзак пропал, — сообщила она. — В ящике почта за два дня, на дорожке газеты… Он сбежал. — Так это же добрая весть, Дебс, — сказал я. — Если он пустился в бега, разве это не доказывает его вины? — Ни хрена это не доказывает! — отмахнулась она. — То же самое с Куртом Вагнером произошло, и он мертвым объявился. Откуда мне знать, что и со Старзаком того же не произойдет? — Можем ориентировку разослать, — предложил я. — Вполне могли бы первыми его поймать. Дебора пнула в стену ногой и зарычала: — Черт возьми, ничего у нас первыми не получается, и даже вовремя! Вытащи меня из этого, Декс, — попросила она. — Эта хрень меня с ума сводит! Я мог бы сказать, что эта хрень мне еще больше гадит, но говорить такое, похоже, было бы немилосердно. — Я постараюсь, — пообещал я, и Дебора, ссутулившись, пошла прочь по коридору.