— За исключением: где, зачем и кто, — рыкнула Дебора. — И я все еще жду хотя бы намеков в этом плане. Я, положим, был полностью готов зарычать на нее, но, по сути, рычать было нечего. Дебс права. Тот факт, что Коди с Астор пропали, вовсе не означал, что у нас вдруг появились новые сведения, которые приведут к нашему убийце. Он означал лишь то, что ставки существенно выше и что у нас нет времени. — Что с Уилкинсом? — требовательно спросил я. — За ним присматривают, — махнула рукой Дебора. — Как в прошлый раз? — Пожалуйста, — вмешалась Рита, по голосу было понятно, что она на грани истерического срыва, — вы о чем говорите? Разве нельзя как-то просто… то есть что-нибудь?.. — Голос ее смешался с новой волной рыданий, и Дебора перевела взгляд с нее на меня. — Пожалуйста! — завыла Рита. Ее голос стал громче и эхом отозвался во мне. Казалось, он добавил последнюю частицу боли в пустое головокружение внутри меня, слившееся с далекой музыкой. Я встал. Почувствовал, что слегка покачиваюсь, услышал, как Дебора произнесла мое имя, а потом зазвучала музыка, негромко, но настойчиво, словно звучала всегда и просто ждала момента, когда я услышу только ее, не отвлекаясь ни на что на свете. Я сосредоточился на грохоте барабанов и понял, что он обращается ко мне и обращался все это время, но теперь более настойчиво, доводя до высшей точки экстаза и требуя, чтобы я шел, следовал за ним, не сомневаясь. Вперед за музыкой. И я вспомнил, как радовался тому, что время наконец пришло. Дебора и Рита что-то говорили мне, но ничего в их словах не казалось мне ужасно важным, не тогда, когда музыка зовет и обещает абсолютное счастье. Так что я улыбнулся женщинам и, по-моему, даже сказал: «Прошу меня извинить», — а затем вышел из кабинета, не обращая внимания на их озадаченные лица. Я покинул здание и направился к дальнему концу парковки, откуда неслась музыка. Там меня ждала машина, от этого мне стало еще лучше, и я поспешил к ней, стараясь ступать в такт потоку прекрасной музыки, а когда я подошел к машине, открылась задняя дверца, и дальше я ничего не помню. Глава 38 Никогда я не был так счастлив. Радость обрушилась на меня кометой, огромной и тяжелой, падающей с темного неба и летящей ко мне с непостижимой скоростью, чтобы поглотить меня и унести в безграничную вселенную восторга и всезнающего единства, любви и понимания… Блаженство во мне и вокруг меня навсегда. И меня кружило по лишенному дорог ночному небу в теплом, слепящем одеяле ликующей любви, покачивая в колыбели бесконечной радости, радости, радости. И я кругами уходил все выше и все быстрее, все больше и больше наполняясь всевозможным счастьем, как вдруг прокатился громкий хлопающий звук, я открыл глаза и оказался на очень жестком бетонном полу в маленькой темной комнате без окон, не понимая, где я и как сюда попал. Над дверью горела слабенькая лампочка, а я лежал на полу в ее тусклом свете. Счастье исчезло бесследно, и ничто не пробивалось ему на смену, если не считать понимания, что, куда бы я ни попал, ни у кого и в мыслях нет вернуть мне мое счастье, мою свободу. И хотя в комнатке не было бычьих голов, керамических или каких-либо других, и не лежали стопками на полу древние арамейские журналы, все это легко было добавить в воображении. Я последовал за музыкой, испытал восторг и потерял контроль над собой. А это означало, что очень высоки шансы на то, что я у Молоха, хоть реального, хоть мифического. И все же лучше не воспринимать всякую всячину как должное. Возможно, я во сне пробрался в какую-то кладовку, и, чтобы выйти из нее, достаточно повернуть ручку двери. С некоторым трудом я поднялся на ноги: меня шатало и слегка покачивало. Каким бы образом я тут ни оказался, свою роль в этом, судя по всему, сыграл наркотик. Некоторое время я стоял, всеми силами стараясь усмирить раскачивающуюся комнатку, и после несколько глубоких вдохов и выдохов мне это удалось. Я сделал шаг в сторону и коснулся стены: очень прочные бетонные блоки. Дверь на ощупь казалась такой же толстой и была надежно заперта, она даже не дрогнула, когда я попытался высадить ее плечом. Я обошел комнатку, она и в самом деле была не больше вместительной кладовки. В центре в полу имелся слив — единственная обстановка, которую я обнаружил. Это не воодушевляло, поскольку значило, что либо мне следовало использовать слив для личных нужд, либо не предполагается держать меня тут настолько долго, чтобы мне понадобился туалет. Если так, то мне трудно было поверить, что ранний выход отсюда окажется благом. Какие бы планы в отношении меня ни строились, я ничего не мог с этим поделать. Я читал «Графа Монте-Кристо» и «Пленника Зенды», поэтому знал: если удастся раздобыть что-то вроде ложки или пряжки от ремня, то можно прорыть ход на волю лет так через пятнадцать. Увы, похитители, кем бы они ни были, легкомысленно не снабдили меня ложкой, а заодно, очевидно, реквизировали мой ремень с пряжкой. Это уже многое говорило о них. Они очень осторожны и внимательны, что, видимо, свидетельствует об опыте, и у них отсутствует всякое представление о приличиях, раз уж их ни в малейшей степени не трогало, что мои брюки без ремня могут свалиться. Впрочем, у меня все еще не было понятия, кто они такие и что им от меня надо. Ничто из этого к добрым вестям не относилось. И ничто не содержало никакой подсказки, что мне с этим делать. Оставалось только сидеть на холодном бетонном полу и ждать. Что я и сделал. Размышления считаются полезными для души. На протяжении всей истории люди старались обрести тишину, покой и время, которое можно было бы целиком посвятить себе и своим размышлениям, ни на что не отвлекаясь. И вот тут у меня все это было: тишина и покой без всяких отвлечений, но мне тем не менее было весьма трудно, как говорится, откинуться на спинку стула в своей уютной бетонной комнатке, предаться размышлениям и порадовать душу этим занятием. Начать с того, что я не был уверен, есть ли у меня душа. Если есть, то о чем она думала, позволяя мне столько лет творить такие ужасы? Не Темный ли Пассажир занимал место этой гипотетической души, которую имеют человеческие существа? И теперь, когда его нет, не прорастет ли подлинная душа и не сделает ли меня в конце концов человеком? Тут я понял, что все же начал размышлять, но почему-то это не доставляло мне истинного удовлетворения. Можно хоть до посинения рассуждать, но так и не объяснить, куда подевался мой Пассажир или где сейчас Коди с Астор. Да и выбраться из этой комнатки тоже не поможет. Я снова поднялся и еще раз обошел помещение, на сей раз медленнее, выискивая любое слабое местечко. В одном углу я приметил вентиляционное отверстие — идеальное средство для побега, если бы я был размером с хорька. На стене рядом с дверью имелась электрическая розетка. Что и требовалось. Я задержался у двери и ощупал ее. Очень тяжелая и толстая. Ни малейшей надежды высадить ее, или взломать замок, или как-то еще открыть, не прибегая к помощи либо взрывчатки, либо дорожного грейдера. Я еще раз окинул комнатку взглядом, но ни того ни другого ни в одном ее углу не приметил. Попался. Взаперти, захвачен, изолирован, заточен — поиски синонимов настроение не улучшили. Я прильнул щекой к двери. А и вправду, какой смысл надеяться? На что надеяться? Освободиться — и обратно в мир, где у меня больше нет никакой цели? Не лучше ли для всех, если Декстер Побежденный просто уйдет в небытие? Сквозь толщу двери я услышал какой-то визгливый шум и, по мере того как он приближался, начал различать два голоса: мужской спорил с другим, высоким, настойчивым голосом и очень знакомым. Астор. — Глупости! — воскликнула она, когда они поравнялись с моей дверью. — Ничего я не должна… И потом голоса стихли. — Астор! — заорал я во все горло, хотя и понимал: она меня не услышит. И, лишь доказывая, что глупость не имеет границ, я обеими руками забарабанил по двери и опять заорал: — Астор! Никакого отклика, конечно, если не считать легкого жжения в ладонях. Поскольку ничего иного сообразить я не мог, то сполз на пол, припал к двери и приготовился умереть. Не знаю, как долго я просидел, прислонившись спиной к двери. Признаю: сидеть, прижавшись к двери, не такое уж геройство. Знаю, мне следовало вскочить на ноги, достать свой тайный перстень-декодер и прогрызться сквозь стену, пустив в ход свои тайные радиоактивные силы. Но я был истощен. Тихий дерзкий голосок Астор по ту сторону двери вошел в меня, словно последний гвоздь в гроб. Не стало больше Темного Рыцаря. Ничего не осталось от меня, кроме оболочки, да и та по всем швам расползалась. Так я и сидел, привалившись к двери, и ничего не происходило. Я уже стал было подумывать, а не повеситься ли на выключателе в стене, когда почувствовал за дверью какую-то возню. Потом кто-то толкнул дверь с другой стороны. Я, естественно, оказался на пути и ощутил, как это больно — получить зверский удар в самый зад моего человеческого достоинства. Снова удар. И, расцветая от боли, пробиваясь из пустоты, словно первый весенний цветок, явилось нечто поистине чудесное. Я разозлился. Не просто разозлился, задетый чьим-то бездумным использованием моего зада в качестве дверного стопора. Во мне и впрямь вскипели злость, гнев, ярость из-за того, что ко мне отнеслись наплевательски, посчитали чем-то незначительным, вещью, которую следует запирать в комнатке и может пинать почем зря любой, у кого рука крепкая и нрав крутой. Не важно, что еще несколько минут назад я сам был о себе столь же низкого мнения. Это все не важно. Я был разъярен, в классическом смысле наполовину безумен, и ни о чем, кроме этого, не думая, я со всей силы пихнул дверь обратно. Сопротивление было слабым, а потом запор щелкнул. Я остановился и подумал: «Есть!» — не вполне сознавая, что это значит. Я не сводил глаз с двери, а та опять стала открываться, и я снова налег на нее со всей силой. Удалось это с чудесной легкостью, и я почувствовал себя лучше. Давно мне не было так хорошо. Однако, когда ослепляющий гнев чуть отступил, до меня стало доходить: как ни успокаивает это препирание у двери, смысла в нем очень немного, рано или поздно я проиграю, ведь у меня нет ни оружия, ни каких-либо подручных средств самообороны, а тот, кто скрывался за дверью двери, не знал пределов в том, чем его могли снабдить для выполнения задачи. Едва я подумал об этом, как дверь снова с лязгом приоткрылась и остановилась, наткнувшись на мою ногу. Я механически отвел ее назад, и тут меня осенило. Мысль была глупой, в стиле Джеймса Бонда, но она могла сработать, а мне терять было нечего. Думать для меня означает взрываться действием, и я, навалившись на дверь плечом, закрыл ее, а сам отошел в сторону от дверного проема и выждал. Само собой разумеется, минуты не прошло, как дверь снова тихонько приоткрылась. На этот раз я не оказал никакого сопротивления, и тогда она распахнулась настежь, ударившись о стену, а за ней, потеряв равновесие, в комнату влетел какой-то мужчина, облаченный в подобие формы. Я схватил его за руку, но сумел вцепиться лишь в плечо, но и этого хватило: собрав все силы, я повернулся и швырнул его головой в стену. Последовал приятный треск, словно я сбросил большой арбуз с кухонного стола, стражник отскочил от стены и упал лицом вниз на бетонный пол. И вот опять он, Декстер, возрожденный и торжествующий, гордо стоит на обеих ногах, у которых распростерлось тело его врага, а открытая дверь ведет к свободе, спасению, а потом, возможно, и к легкому ужину. Я скоренько обыскал стража, забрал кольцо с ключами, большой карманный нож и автоматический пистолет, которые, видимо, хозяину в ближайшее время не понадобятся, а потом осторожно вышел в коридор, прикрыв за собою дверь. Где-то тут томились в ожидании Коди и Астор, и я должен найти их. Что стану делать потом, я не знал, да это было и не важно. Я должен найти их. Глава 39 Размером здание было примерно с большой особняк на Майами-Бич. Я осторожно пробрался по длинному коридору, закончившемуся такой же дверью, как и та, у которой я только что играл в корриду. На цыпочках я подошел к двери и приложил к ней ухо. Ничего не услышал, но дверь была толстой, так что это почти ничего не значило. Я взялся за ручку и очень медленно повернул ее. Дверь оказалась незапертой. Я толкнул ее, и она открылась. Осторожно выглянув из-за двери, я не увидел ничего, что должно бы породить тревогу, разве что обивка на мебели была похожа на настоящую кожу. Я сделал в уме заметку уведомить организацию «Люди за этичное обращение с животными». Комната была убрана весьма элегантно, и, открыв дверь шире, я увидел в дальнем углу очень красивую барную стойку из красного дерева. Однако куда интереснее был шкаф рядом с баром. Он тянулся вдоль стены футов на двадцать, а за стеклом я различил ряд за рядом некое подобие коллекции керамических бычьих голов. Каждый экспонат сиял под лучиком именно на него направленного света. Я не считал, но там их было не меньше ста. И прежде чем я успел войти в комнату, до меня донесся самый холодный и бесстрастный из всех, что я когда-либо слышал, но тем не менее человеческий голос. — Трофеи. — (Я отпрянул, наставив пистолет на голос.) — Стена памяти, посвященная божеству. Каждый экспонат представляет собой душу, которую мы отправили к нему. — Сидевший старик просто смотрел на меня, взгляд но его был едва ли не физически ощутимым ударом. — Мы создаем новый экспонат для каждого жертвоприношения. Входи, Декстер. На вид старик был не очень-то грозен. На самом деле его, сидевшего в одном из больших кожаных кресел, почти не было видно. Он медленно, по-стариковски, поднялся и повернулся ко мне лицом, холодным и гладким, как речной камень-голыш. — Мы ждали тебя, — сказал старик, хотя, насколько я мог судить, в комнате он был один, не считая мебели. — Входи. Я действительно не знаю, может, виноваты слова, которые он сказал, или интонация, а может, и нет, но, когда он взглянул на меня, я вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха. Вся безумная отвага моего побега, похоже, вытекла из меня, лужицами растеклась вокруг моих ног, а звенящая пустота пронзила меня, и в мире не осталось ничего, кроме тупой боли и этого человека — ее повелителя. — Ты доставил нам много хлопот, — тихо произнес старик. — Ну хоть какое-то утешение, — ответил я. Говорить было очень тяжело, и даже мне самому показалось, что голос звучит слабо, зато, по крайней мере, старик явно заволновался. Он сделал шаг в мою сторону, и мне захотелось сжаться. — Между прочим, — сказал я, стараясь не подавать виду, что чувствую себя так, будто вот-вот растаю, — кто такие «мы»? Он склонил голову набок: — Думаю, тебе это известно. Ты ведь достаточно долго наблюдал за нами. — Старец сделал еще шаг ко мне, и я ощутил легкую дрожь в коленях. — Впрочем, ради приятного разговора, скажу: мы — это приверженцы Молоха. Наследники царя Соломона. Три тысячи лет мы поддерживаем обычай в поклонении этому божеству, храним его традиции и его силу. — Вы все время говорите «мы», — заметил я. Старец кивнул, и это движение причинило мне боль. — Есть и другие, — сообщил он. — Но данное «мы» относится, как, уверен, тебе известно, к Молоху. Он существует внутри меня. — Так это вы убили тех девушек? И меня преследовали? — спросил я и, признаюсь, с удивлением подумал, как такой пожилой человек все это проделал. Вообще-то, он улыбнулся, только улыбка была мрачноватой, и мне от этого не стало легче.