Мне едва удалось удержаться от немыслимого промаха в разговоре и вновь не произнести: «Да ну?» В свою защиту скажу, что в тот момент я бешено прокручивал идею, как бы сбежать в какое-нибудь безопасное место, но до этого нанести визит Винсу, прихватив с собой сумку со своими игрушками. Однако, прежде чем я успел мысленно отобрать нужное лезвие, Рита продолжила: — Честно, Декстер, тебе очень повезло с таким другом, как Винс. Он и вправду серьезно относится к своим обязанностям шафера, и у него потрясающий вкус. — Потрясающе дорогостоящий к тому же, — заметил я, все еще не придя в себя от оплошности, что едва не повторил «Да ну?», зато понял, что у меня изо рта вылетело нечто гораздо хуже, так как Рита тут же засияла, словно рождественская елка. — В самом деле? Что ж, полагаю, ему это свойственно. Я хочу сказать, что и то и другое чаще всего взаимосвязано. Ведь и вправду обычно получаешь то, за что платишь. — Да, вопрос только в том, сколько приходится платить. — Сколько — за что? — спросила Рита, и вот оно: я влетел в тупик. — Видишь ли, Винса посетила безумная мысль, что мы должны нанять этого организатора из Саут-Бич, весьма дорогостоящего, который устраивает праздники для знаменитостей и всякое такое. Рита хлопком сомкнула ладони под подбородком, вся залучилась радостью и вскрикнула: — Неужели Мэнни Борке?! Винс знаком с Мэнни Борке? Конечно же, тут оно все и закончилось, только Неустрашимый Декстер без боя не сдается, как бы слаб ни был. — Я уже говорил, что он очень дорогой? — спросил я с надеждой. — О, Декстер, в таком случае нельзя беспокоиться о деньгах. — Мне можно. Я беспокоюсь. — Не тогда же, когда есть шанс заполучить Мэнни Борке! — поразилась она, и в ее голосе звучала поразительно сильная нотка, какой я прежде не слыхивал, разве когда она сердилась на Коди с Астор. — Да, только, Рита, — еще не уступал я, — нет смысла тратить прорву денег на одного только организатора банкетов. — Смысл тут ни при чем, — ответила она, и, признаюсь, тут я с ней согласился. — Если за организацию нашей свадьбы может взяться Мэнни Борке, то для нас безумием было бы не воспользоваться этим. — Но… — начал было я и прикусил язык. Помимо того, что верх идиотизма — платить королевский куш за крекеры с эндивием, вручную раскрашенные ревеневым соком и вылепленные под зад Дженифер Лопес, в голову ничего не приходило. А разве, хочу сказать, этого недостаточно? Очевидно, нет. — Декстер, сколько раз нам выпадает сочетаться браком? К великой чести для себя, я все еще был вполне начеку, чтобы подавить позыв ответить: «По меньшей мере дважды, в твоем случае», — что было, по-моему, весьма мудро. Быстро сменив курс, я применил тактику, которую постиг, так много лет притворяясь человеком. — Рита, сущность свадебного обряда в том, что я надеваю кольцо на твой палец. Мне все равно, что мы будем есть после этого. — Это так мило! — произнесла она. — Значит, ты не возражаешь, если мы наймем Мэнни Борке? И вновь я обнаружил, что утратил все доводы, еще даже не поняв, на чьей я стороне. Почувствовал сухость во рту, порожденную, без сомнения, тем, что у меня отпала челюсть, пока мозг силился привнести смысл в только что произошедшее, а потом подыскать что-нибудь умное, способное вернуть все на спасительную землю. Увы, опоздал — и намного. — Я позвоню Винсу. — Рита подалась ко мне и чмокнула в щеку. — Ой, как же это восхитительно! Спасибо тебе, Декстер! В конце концов, разве брак — это не торжество компромисса? Глава 7 Вполне естественно, Мэнни Борке жил в Саут-Бич. На последнем этаже одного из новых высотных зданий, что растут вокруг Майами, как грибы после сильного дождя. Жилье обосновалось на земле, бывшей некогда диким пляжем, куда в свое время Гарри привозил нас с Дебс по субботам с утра пораньше на прочесывание. Мы находили старые спасательные средства, таинственные обломки какой-то несчастной лодки, буи с ловушками для омаров, куски рыбацких сетей, а в одно потрясное утро мы наткнулись на исключительно мертвое человеческое тело, перекатывавшееся в прибое. То была сокровищница мальчишеской памяти, и я крайне жалел, что кто-то построил на этом месте сверкающую хлипкую башню. На следующее утро в десять мы с Винсом вместе ушли с работы и поехали к этому жуткому новому зданию, занявшему место моей ребячьей радости. До самого верха я ехал в лифте молча, наблюдая за тем, как ерзает и моргает Винс. С чего бы ему нервничать из-за встречи с человеком, который зарабатывает на жизнь тем, что устраивает скульптуры из рубленой печенки, я не знаю, однако он явно нервничал. Капелька пота скатилась у него по щеке, и он судорожно сглотнул — дважды. — Винс, он же организатор. Он не страшен. Он не в силах даже твой библиотечный абонемент отменить. Винс глянул на меня, опять дернул кадыком и ответил: — У него крутой нрав. Он может быть очень требовательным. — Ладно, — сказал я очень и очень ободряюще, — давай тогда найдем другого, поразумнее. Винс стиснул челюсть так, словно стоял перед расстрельным взводом, и покачал головой. — Нет! — храбро заявил он. — Мы пройдем через это. — Как по сигналу, двери лифта раскрылись; Винс расправил плечи, кивнул и скомандовал: — Идем! Мы дошли до конца коридора, и Винс остановился перед последней дверью. Глубоко вдохнул, поднял кулак и, немного поколебавшись, постучал в дверь. После долгой паузы, когда ничего не произошло, он посмотрел на меня, моргнул, по-прежнему держа руку поднятой, и сказал: — Может быть… Дверь открылась. — Приветик, Вик! — щебетнуло стоявшее в двери существо, и Винс в ответ стал краснеть и заикаться. — Я так… только… привет. — Потом он перенес вес тела с одной ноги на другую, пробормотал нечто вроде: — Э-э… ну… а-а, — и отступил на полшага. Представление было замечательное, впечатление производило, и я был, похоже, не единственным, кому оно доставляло удовольствие. Человечек, открывший дверь, смотрел на Винса с улыбкой, что позволяло предположить: ему, возможно, нравится наблюдать за любым человеческим страданием. Он дал Винсу покорчиться несколько долгих секунд, прежде чем наконец произнес: — Давай же, входи! Мэнни Борке, если только это он, а не какая-то странная голограмма из «Звездных Войн», стоял во весь рост пять футов шесть дюймов от серебристых расшитых сапожек на высоком каблуке до оранжевой макушки. Волосы были стрижены коротко, если не считать черной челки, расходившейся на лбу, как ласточкин хвост, и ниспадавшей на громадные очки, усыпанные стразами. Его ярко-красная дашики до пят, очевидно надетая на голое тело, заколыхалась вокруг него, когда он отступил от двери и жестом предложил нам войти, а потом быстрыми маленькими шажками направился к громадному панорамному окну с видом на море. — Проходите, поболтаем немного, — пригласил Мэнни, огибая пьедестал с огромным предметом, похожим на гигантский комок блевотины какого-то животного, который окунули в пластик и расписали красками для граффити в стиле «Дэй-гло». Он провел нас к стеклянному столику у окна, вокруг которого располагались четыре штуковины, вероятно призванные играть роль стульев, но легко могли сойти и за бронзовые верблюжьи седла, приваренные к ходулям. — Садитесь, — пригласил хозяин, широко поведя рукой, и я сел на седло-стул, стоявший ближе всех к окну; Винс, малость поколебавшись, сел со мной рядом, и Мэнни вспрыгнул на сиденье аккурат напротив него и произнес: — Итак, Вик, как дела у тебя? Кофе не желаете? — и, не дожидаясь ответа, он дернул головой влево и позвал: — Эдуардо! — У сидевшего рядом со мной Винса перехватило дыхание, и не успел он хоть как-то отреагировать, как Мэнни волчком крутанулся ко мне. — А вы, должно быть, тот самый краснеющий жених! — Декстер Морган, — представился я в ответ. — Только краснеть у меня не очень-то выходит. — А-а-а, ерунда! По-моему, у Вика за вас обоих получается, — заметил Мэнни. И действительно, Винс услужливо покраснел настолько, насколько ему позволял цвет его лица. Я был не в меру раздражен участием в этом испытании, а потому решил не приходить коллеге на помощь, сделав Мэнни злокозненное замечание, а то и вовсе поправить его, указав, что Вика на самом деле зовут Винсом. Я был уверен, что Мэнни прекрасно знает настоящее имя и просто измывается над Винсом. И меня это вполне устраивало: пусть Винс корчится, он заслужил такое, обратившись через мою голову к Рите и втянув меня во все это. Появился суетливый Эдуардо, балансируя прозрачным пластиковым подносом с винтажным, расписанным яркими красками кофейным сервизом «Фиеставаре». Это был плотный молодой человек раза в два больше Мэнни, и он, похоже, изо всех сил старался угодить маленькому троллю. Эдуардо поставил желтую чашку перед Мэнни и подошел было к Винсу, чтобы дать ему голубую, но тут Мэнни остановил его, постучав пальчиком по руке. — Эдуардо… — зашуршал шелковистый голосок, и тот враз оледенел. — Желтая? Разве мы не помним? Мэнни пьет из голубой чашки. Эдуардо разве что обратное сальто не сделал, сдавая назад, и едва не уронил поднос, спеша заменить оскорбительную желтую чашку на подобающую голубую. — Благодарю, Эдуардо, — проронил Мэнни, и Эдуардо замер на миг, явно желая убедиться, на самом деле Мэнни благодарит или он еще чего натворил; Мэнни же просто похлопал его по руке со словами: — Обслужи теперь наших гостей, пожалуйста. И Эдуардо, кивнув, двинулся вокруг стола. Так вышло, что желтая чашка досталась мне, что меня вполне устроило, хотя и мелькнула мысль, а не значит ли это, что я тут не ко двору пришелся. Разлив кофе, Эдуардо метнулся на кухню и вернулся с небольшой тарелочкой, на которой лежало полдюжины пастелитос. Они, положим, были выпечены не в форме задницы Дженифер Лопес, хотя вполне могли бы ею быть. По виду они напоминали маленьких начиненных кремом дикобразов — темно-коричневые комочки, ощетинившиеся иглами то ли шоколадными, то ли позаимствованными у морского анемона. В центре лежали шарики чего-то оранжевого типа заварного крема, и на каждом сверху была зеленая, голубая или коричневая капля. Эдуардо поставил тарелочку в центре стола, и все мы какое-то время просто взирали на пастелитос. Мэнни, похоже, восхищался ими, Винс явно впал в экстаз, близкий к религиозному, пока раз за разом дергал кадыком, и издал звук, похожий на удушливый вздох. Что до меня, то я слабо соображал, это предназначено угощение для еды или его используют для извращенного, кровавого ацтекского ритуала, а потому сидел себе и тарелку разглядывал в надежде на подсказку. Наконец ее предложил Винс, брякнув: — Мой бог! Мэнни кивнул: — Чудесные, правда? Увы, т-а-а-к-и-и-е прошлогодние. — Он взял одну пастелитос, ту, что с голубой каплей, и стал разглядывать с какой-то отстраненной нежностью. — Цветовая палитра и вправду устарела, а этот жуткий старый отель рядом с Индиан-Крик принялся копировать их. И все же… — произнес он, поведя плечами, и бросил лакомство в рот. Я порадовался, увидев, что это, похоже, не вызвало обильного кровотечения. — Человеку свойственно все больше влюбляться в собственные придумки. — Обернувшись, Мэнни подмигнул Эдуардо. — Возможно, порой слегка чересчур. — Эдуардо побледнел и полетел на кухню, а Мэнни вновь обратился к нам с крокодильей улыбкой во весь рот: — Впрочем, попробуйте сами, не желаете? — Я боюсь ее кусать, — признался Винс. — Они до того совершенны. — А я боюсь, что они в ответ кусаться станут, — сказал я. Мэнни выставил напоказ несколько дюжин зубов. — Если бы я сумел научить их такому, то никогда не был бы одинок. — Он подвинул тарелочку в мою сторону. — Смелее! — Собираетесь подавать их на моей свадьбе? — спросил я, полагая, что должен же кто-то отыскать во всем этом хоть какой-нибудь смысл.