Винс ткнул — и чувствительно — меня локтем в бок, но явно запоздал. Мэнни прищурился, так что глаза превратились в узкие щелочки, правда все его достижения по зубной части по-прежнему торчали напоказ. — Я не подаю, — процедил Мэнни. — Я презентую. И презентую я все, что мне кажется лучшим. — Не поделитесь со мной заранее, что это могло бы быть? — спросил я. — А что, если у невесты аллергия на приправленный васаби студень с рукколой? Мэнни сжал кулаки так сильно, что косточки хрустнули. Меня едва не пробила дрожь надежды при мысли, что я, возможно, искусно избавился от организатора банкетов. Мэнни, однако, расслабился, усмехнулся и произнес: — Мне нравится твой приятель, Вик. Он очень смелый. Винс одарил нас обоих улыбкой и вновь задышал, а Мэнни принялся возиться с блокнотом и бумажками… что закончилось моим согласием на то, чтобы великий Мэнни Борке взялся за организацию моей свадьбы по особой, сниженной цене — по 250 долларов с прибора. Выглядит малость дороговато. Только, в конце концов, я же получил особые указания о деньгах не беспокоиться. И был уверен, что Рита отыщет способ, чтобы все получилось, скажем, пригласит всего двух-трех человек. В любом случае у меня оказалось не так много времени, чтобы волноваться из-за финансов, поскольку почти сразу же мой мобильник завел свою погребальную мелодию, и я, ответив, услышал голос Деборы. — Ты срочно нужен мне здесь! — отчеканила она, никак не реагируя на мое радостное приветствие. — Я жутко занят с одними очень важными канапе, — сообщил я ей. — Кстати, ты не одолжишь мне тысяч двадцать? Послышался странный горловой звук, а затем Дебс произнесла: — Декстер, у меня нет времени на твою хренотень. Двадцатичетырехчасовая начнется через двадцать минут, и мне нужно, чтобы ты был здесь. В убойном отделе существовал обычай собирать всех, занятых в деле, через двадцать четыре часа после начала расследования с целью убедиться, что все организовано и каждый действовал заодно со всеми. Дебс, очевидно, чувствовала, что у меня есть какая-то хитрая версия, которую стоило обсудить. Очень проницательно, что и говорить, только не соответствует действительности. Темный Пассажир по-прежнему никак не проявлялся, а без него, как я понимал, вряд ли вскоре прольется великий свет озарения. — Дебс, у меня и в самом деле нет никаких мыслей по этому делу. — Просто явись сюда, — отрезала она и дала отбой. Глава 8 Шоссе 836 было забито машинами на полмили сразу после места, где в него вливалось 395-е от Майами-Бич. Дюйм за дюймом мы тащились по нему, пока не увидели причину пробки: целый грузовик арбузов вывалил груз прямо на шоссе. Дорогу перегородила красно-зеленая липкая масса толщиной шесть дюймов, в которой застряли в разной мере исковерканные машины. По обочине проехала «скорая», а за ней вереница легковушек, которыми правили люди слишком важные, чтобы ждать в транспортных пробках. Гудки неслись отовсюду, люди орали, трясли кулаками, а где-то впереди я расслышал одинокий выстрел. Как приятно снова вернуться к нормальной жизни! Пока пробивались сквозь поток машин на просторы улиц, мы потеряли пятнадцать минут и еще пятнадцать, чтобы добраться до работы. На второй этаж в лифте мы с Винсом ехали молча, когда же двери раскрылись и мы вышли, он остановил меня: — Ты правильно делаешь. — Да, согласен, — отозвался я. — Только если я не буду делать это быстро-быстро, Дебора меня убьет. Он схватил меня за руку: — Я имел в виду с Мэнни. Ты в восторг придешь от того, что он сотворит. Это и в самом деле надолго запомнится. Я знал, что это и в самом деле надолго запомнится моему банковскому счету, но дальше этого все еще не видел смысла. Неужели люди лучше проведут время, если им станут подавать неизвестно что из неизвестно чего вместо обычной нарезки? Я много не понимаю в человеческих существах, но это уже и впрямь ни в какие ворота не лезет… если предположить, что подобные изыски способны открыть ворота к сладкой жизни, в чем лично я не был уверен. Впрочем, одно мне было вполне ясно: как Дебора относится к пунктуальности. Ей передалось это от отца, и его завет гласил: опоздание есть неуважение, оно не терпит никаких оправданий. Так что я стряхнул с запястья хватку Винса и пожал ему руку: — Уверен, свадебная еда нам всем очень понравится. — Есть в этом нечто большее, чем еда, — ответил он, не отпуская моей руки. — Винс… — Ты даешь обещание на всю оставшуюся жизнь, — не унимался он. — На самом деле потрясающее обещание, что ваша с Ритой совместная жизнь… — Моя жизнь в опасности, Винс, если я сейчас же не уйду. — И меня это по-настоящему радует. У меня не хватило нервов видеть на его лице выражение, очевидно, подлинного чувства легкой паники, с какой я полетел от него по коридору к конференц-залу. В помещении было полно народу. После истерических сюжетов накануне в вечерних новостях о найденных двух женщинах, обгоревших и обезглавленных, дело приобретало что-то вроде высокой значимости. Дебора зыркнула на меня, когда я скользнул в дверь и встал в сторонке, а я одарил ее, как сам надеялся, обезоруживающей улыбкой. Она прервала говорившего, одного из патрульных, кто первым оказался на месте происшествия. — Ладно, — произнесла она. — Ясно, что голов на месте мы не найдем. Я уже думал, что мое опоздание и злобный взгляд Деборы на меня достойны награды за Самое Эффектное Появление, и оказался, однако, полностью не прав. Поскольку, когда Дебора попробовала продолжить совещание, меня отодвинули на второй план, как свечу при взрыве зажигательной бомбы. — Давайте, ребята, шевелитесь! — призвала сержант Сестренка. — Выдвигайте идеи. — Можно озеро протралить, — высказалась Камилла Фидж, тридцатипятилетняя криминалистка. Обычно она помалкивала, довольно удивительно, что вдруг решилась заговорить. Очевидно, кому-то это понравилось бы, а иначе с чего бы худой энергичный коп по фамилии Корриган сразу же накинулся на нее. — Херня! — бросил Корриган. — Головы плавают. — Они не плавают, они сплошная кость, — возразила Камилла. — Есть которые плавают, — стоял на своем Корриган, вызвав легкие смешки. Дебора нахмурилась и уже готова была навести порядок властным словцом-другим, когда ее остановил какой-то шум в коридоре. ТОП. И не громко вроде, а приковало всеобщее внимание собравшихся. ТОП. Ближе, чуть громче, вроде как целый мир надвигался на нас, как в каком-нибудь дешевом фильме ужасов… ТОП. Отчего, объяснить даже не надеюсь, но каждый в зале затаил дыхание и повернулся к двери. Пусть только чтобы не отстать от других, я стал поворачиваться, чтобы выглянуть в коридор, и разом замер, ощутив едва уловимое щекотание, намек на подергивание. Я закрыл глаза и стал вслушиваться. «Привет?» — мысленно произнес я, и после очень короткой паузы последовал очень приглушенный, слегка неуверенный звук, едва ли не откашливание мысленного горла, а потом… Кто-то в конференц-зале с таким почтительным ужасом бормотнул: «Господи Иисусе святый!» — какой всегда гарантирует взлет моей заинтересованности, а слабенький не-совсем-и-звук внутри мурлыкнул чуток и стих. Я раскрыл глаза. Могу только сказать, что я был так счастлив почувствовать, как Темный Пассажир шевелится на заднем сиденье, что на мгновение отключился от всего вокруг себя. Это всегда опасный промах, особенно для таких ненастоящих людей, как я. Когда же я пришел в себя, то поразительное впечатление, которое я испытал, еще раз убедило меня в этом. То и впрямь был дешевый ужастик, типа «Ночь живых мертвецов», только вовсе не в кино, а во плоти: в дверях стоял и пялился на меня человек, который на самом деле должен был умереть. Сержант Доакс. Я никогда не нравился Доаксу. Похоже, во всем полицейском управлении он был единственным, кто подозревал, кем я на самом деле являюсь. Я всегда чувствовал, что он способен видеть сквозь мою маскировку, поскольку в какой-то мере сам был тем же холодным убийцей. Он давно пытался — и безуспешно — доказать, что я повинен почти во всем, и эти попытки сочувствия к нему не вызывали. Когда я видел Доакса в последний раз, санитары грузили его в машину «скорой». Он был без сознания, частично от шока и боли, вызванной удалением у него языка, ног и рук одним очень талантливым хирургом-любителем, считавшим, что Доакс поступил с ним плохо. Теперь уже известно, что это я тонко разжигал во враче-совместителе такое представление, только у меня, по крайней мере, хватило приличия уговорить Доакса сначала действовать по плану, с тем чтобы схватить бесчеловечного изверга. И к тому же я почти спас Доакса, во многом рискуя собственной драгоценной жизнью и конечностями. Спасая, я не проявил той лихости и быстроты реакции, на какие, уверен, рассчитывал Доакс, однако я старался, и воистину не было моей вины в том, что он был скорее мертв, чем жив, когда «скорая» увозила его. Так что я не считал, что запрашиваю чересчур много небольшим признанием огромной опасности, какой подвергался из-за него. Мне нужны не цветы, и не орден, и даже не коробка шоколада, а наверное, что-то вроде сердечного хлопка по спине и урчащего: «Благодарю, дружище!» Конечно, без языка урчать ему членораздельно было бы трудновато, а его хлопок по спине новой металлической рукой способен и боль причинить, только мог же он хотя бы попытаться. Что в этом неразумного? Очевидно, что-то было. Доакс вперил в меня взгляд, будто был самым голодным псом на свете, а я самым последним куском мяса. Я вспомнил, как он, было время, поглядывал на меня с таким ядом, что его хватило бы на весь перечень исчезающих видов. Но то был вежливый смешок взъерошенного дитяти в солнечный день в сравнении с тем, как он смотрел на меня сейчас. И я понял, что побудило Темного Пассажира прочистить горло: то был запах знакомого хищника. Я ощущал, как медленный взмах внутренних крыльев, возврат к полной ревущей жизни взметается в глазах Доакса до вызова. А в глубине темных глаз его собственный монстр рычал и плевал в моего. Так мы простояли довольно долго: внешне просто пялимся друг на друга, зато внутренне две хищные тени, визжа, бросали вызов одна другой. Кто-то что-то говорил, однако весь мир сузился до нас с Доаксом да двух черных теней внутри нас, взывающих к битве, и ни он, ни я не слышали ни слова, один лишь раздражающий гул на заднем плане. Наконец сквозь туман прорезался голос Деборы. — Сержант Доакс! — произнесла она с некоторым нажимом. Доакс в конце концов повернулся к ней, и чары рухнули. И, чуя некоторое самодовольство силы — радость и блаженство! — Пассажира, а также мелкую победу, когда Доакс отвернулся первым, я, стараясь слиться с обоями, сделал шаг назад, чтобы оценить то, что осталось от моего некогда могучего врага. Сержант Доакс все еще был рекордсменом управления по отжиманию лежа, однако по его виду не скажешь, что в ближайшем будущем он будет готов отстаивать свой рекорд. Доакс выглядел изможденным и казался почти слабаком, если бы не тлеющий в глубине глаз огонь. Он крепко стоял на двух негнущихся протезах, руки свисали прямо по бокам, а из запястья торчали блестящие серебряные приспособления, похожие на замысловатые клещи или тиски. В конференц-зале стало так тихо, что я слышал дыхание собравшихся. Все попросту таращились на то, что некогда было Доаксом, а он таращился на Дебору, которая облизывала губы, очевидно пытаясь подыскать подобающие случаю слова, и в конце концов выдала: — Садитесь, Доакс… Гм… Мне ввести вас в курс дела? Доакс долго неотрывно смотрел на нее. Потом сделал неловкий поворот кругом, обжег меня взглядом и гулко потопал из помещения; его необычная, размеренная поступь эхом отдавалась по всему коридору, пока шаги не стихли. Вообще-то, полицейские не любят показывать, будто поражены или напуганы, так что несколько секунд прошло, прежде чем кто-либо рискнул, вновь задышав, выказать нежелательное чувство. Вполне естественно, то была Дебора, которая наконец прервала неестественное молчание. — Ладно, — повторила она, — итак, голов мы на месте не найдем. — Головы не плавают, — презрительно настаивала Камилла Фидж. И мы вернулись к исходной точке, где находились до внезапного появления сержанта Доакса. И совещавшиеся гудели еще минут десять, без устали борясь с преступностью в спорах о том, кому вести писанину, когда нас снова грубо прервали и дверь рядом со мной снова распахнулась.