— Хм, — нахмурился кардинал. — Но как туда попасть без ведома святых сестер? — А вот как. — Брат Антоний неожиданно повеселел. — Дело в том, что монашки обязаны отдать сокровища любому потомку рода по первому его требованию. Естественно, — его голос упал до шепота, — если наследник предъявит доказательства своего права. — Какие же это должны быть доказательства? — Два предмета, передаваемые по наследству из поколения в поколение. Оригиналы находятся в семье, а копии — в монастыре. — Подожди, подожди... — Кардинал продолжал хмуриться, силясь разобраться в ситуации. — Ты же начал с того, что монахини ничего не знают о кладе... — Это так и не так. Монашки знают, что клад существует, они даже знают, что там хранится крест. Но они не знают, как туда проникнуть. Есть ключ к разгадке. На двух предметах указан путь к хранилищу, но владеющий ими не знает, какие именно сокровища там хранятся. — То есть ты хочешь сказать, что наследник существует, и он до сих пор не воспользовался своим правом? — Да! — Монах хлопнул в ладоши. — Ия нашел его. Кардинал все еще поглядывал недоверчиво: — Может, все же скажешь, откуда у тебя такая информация? Брат Антоний склонился низко, как мог: — Позвольте мне унести эту тайну в могилу. Его преосвященство усмехнулся уголком сухих губ: — Что-то больно рано ты помирать собрался. Но воля твоя, выпытывать не стану. И не из-за отсутствия любопытства. — Кардинал встал, заложил руки за спину. — На все воля Божья... Коли решит Господь помочь нам — так тому и быть. Поспешивший подняться следом брат Антоний быстро закивал: — Иначе и быть не может, иначе бы я и не делал вам подобного предложения... Но все же... Все же потребуется кое-какие средства. Дело в том... — Можешь не объяснять, — оборвал кардинал. — Я дам столько, сколько потребуется. А после благодарность моя и вовсе не будет знать границ. — Нисколько в этом не сомневаюсь. Круглые, водянистые глазки монаха насмешливо поблескивали. Кардинал погрозил сухим пальцем: — Не дерзи. Лучше назови нужную тебе сумму. — Мне! Я бы не взял и копейки. — Брат Антоний мгновенно принял смиренный вид. — Но я вряд ли смогу справиться. Потому и вынужден перепоручить это одному человеку. — Заметив, что кардинал начал раздражаться, поспешил объяснить: — Поверьте, монсеньер, он — единственный, кто сможет нам помочь, но, к сожалению, в отличие от меня, не станет работать бескорыстно. Просит много, но он лучший. Услышав, что в столь щекотливое дело будет вовлечен незнакомый человек, кардинал не на шутку встревожился: — Ты подожди с деньгами. Можно ли доверять ему? Ведь речь, быть может, идет о нашей судьбе. — Доверять нельзя никому. Но у нас нет иного выхода. Требуется сделать невозможное, а у него особый дар убеждать людей. — И все же я опасаюсь. — Воля ваша. Но учтите... — Монах замолчал, словно не решаясь продолжить. — Что? — вновь занервничал кардинал Винченце. — Говорят, что Молино ищет хорошего живописца для своего портрета в тиаре. Кардинал побледнел: — Этого нельзя допустить. — Тогда вы должны решиться. — Голос монаха звучал все более настойчиво. — Я одного не пойму — как твой человек сможет убедить наследника взять его с собой в подземелье? Что, если тот обладает несговорчивым характером? — А зачем нам его согласие? — Монах нехорошо ухмыльнулся. — Разве я не сказал, что мой человек работает только с женщинами? Глава 2 1 Из двери выглянула полная, ярко накрашенная женщина: — Китайгородская Рогнеда Рог... — запнувшись, женщина бросила быстрый взгляд в бумаги: — Рог-вол-дов-на... здесь? Посетители, томящиеся в очереди, с интересом заозирались. — Да, здесь... Высокая, худая девушка лет двадцати-двадцати трех, во всем черном, поспешно встала. — Проходите, пожалуйста. Стараясь не выдавать раздражения, охватывавшего каждый раз, когда приходилось слышать свое имя полностью, Рогнеда сняла' темные очки и зашла в кабинет с лаконичной и грустной надписью: «Регистрация смертей». — Добрый день, — сухо поздоровалась она. — Добрый, присаживайтесь. Работница ЗАГСа казалась, да что — казалась, наверное, она и была милой, отзывчивой, однако сейчас вместо дежурного сочувствия в ее удивленных глазах читалось нескрываемое любопытство. Как и люди из очереди, она явно пыталась понять, как же этой худющей жерди досталось такое странное патриархальное имя? Рогнеда Рогволдовна — это словно челн, качающийся на волнах широкой реки: здесь и резные терема по берегам, и голосистые девичьи хороводы, и зеленоволосые русалки, пахнущие камышом и рыбой... Но девушка, сидящая напротив, мало походила на русалку: холодность типичной городской жительницы еще больше подчеркивал черный, без малейшей лишней детали, костюм и короткая, почти мальчишеская стрижка. Лицо немного вытянутое, с крупными, четко очерченными чертами, впрочем, совершенно неподвижными, будто вылепленными из гипса. Единственной живой деталью на нем были глаза — огромные, светло-зеленые, с вертикальным, как у кошки, зрачком. «Ну и личико! — отчетливо читалось в добрых, круглых, размашисто накрашенных глазах работницы ЗАГСа. — Интересно, как друзья зовут эту долговязую клячу?» — Друзья зовут меня Рона. — Что? — Женщина распахнула глаза еще шире. — Я говорю, что друзья зовут меня Рона, — сухо повторила девушка, надевая очки с дымчатыми стеклами. — Вы ведь об этом думали, перед тем как принести мне соболезнования? Работница ЗАГСа смешалась окончательно. — Вам показалось. — Она поспешно зашуршала страницами регистрационного журнала. — Я действительно хочу принести вам искренние соболезнования в связи со смертью вашей мамы, и... вот, распишитесь здесь, пожалуйста. Девушка взяла ручку и быстро чиркнула короткую подпись. — Все? — Да. Вот свидетельство. На стол лег гербовый лист. — Пожалуйста, проверьте внимательно все данные... — Полное лицо приняло сочувственное выражение. — Я понимаю, что вы сейчас переживаете, и поверьте, мне искренне жаль... Добрые слова немедленно утонули в холодном отчуждении необычных глаз посетительницы. — Никогда не говорите о том, чего не знаете. — Рогнеда взяла свидетельство и, не читая, сунула в сумку. — Особенно незнакомым людям. — Но... — Вы не можете знать то, что я чувствую сейчас. Так что в следующий раз лучше промолчите. Стараясь скрыть охватившее ее замешательство, работница ЗАГСа принялась перебирать бумажки на столе. — Я только хотела высказать вам свое соболезнование... — сухо пояснила она. — Простое человеческое сочувствие. ...Уже возле двери Рогнеда, чуть помешкав, обернулась: — А кто сказал, что я в нем нуждаюсь?