Мисс Катлер остановилась и улыбнулась, сначала чисто машинально и бессознательно, но затем на ее лице появилось выражение, свидетельствовавшее, что девушка меня узнала. — Ах да, конечно, — сказала она, — вы были спутником сержанта Бифа в злополучный день смерти Алана. Ее голос звучал устало и несколько монотонно, но выглядела она не менее привлекательно, чем в тот вечер, когда ворвалась с улицы, где бушевала непогода, и бросилась обнимать тело своего возлюбленного. — Вам удалось уже что-нибудь выяснить? — спросила она. — Да. И очень многое. Знаете что… Не хотите ли выпить со мной чашечку кофе? — И я указал на кондитерскую с примыкавшим к ней кафе. Пить кофе в одиннадцать утра стало распространенной в английской провинции привычкой. Причем странность заключается именно в том, что если на континенте в кафе проводили время в основном мужчины, оставляя жен дома, то в Англии подобные заведения заполнялись как раз дамами, пока их мужья работали. Когда я сопровождал Молли Катлер к столику, стоявшему в отдалении от остальных, мы миновали несколько групп местных леди, занятых увлекательными беседами и со вкусом попивавших густой и горячий, но невысокого качества кофе, какой обычно подают в таких местах. Мою спутницу то и дело окидывали любопытными взглядами. Дамы пытались незаметно для посторонних привлечь к ней внимание подруг. Женщины посмелее, сидевшие к нам спинами, разворачивались на стульях, чтобы разглядеть «ту самую девушку из дела об убийстве». Не приходилось сомневаться, что ее имя не раз и не два упоминалось здесь еще до нашего появления. — Благодарю вас, — сказала Молли, когда я услужливо подставил для нее стул. Затем, пристально посмотрев мне в глаза, она поинтересовалась, что именно нам удалось выяснить. Ей, разумеется, пришлось выступать свидетельницей во время официального следствия, а потому единственными новостями, какими я мог с ней поделиться, стали те, что не были оглашены публично. Я рассказал ей о фрагменте записки Роджерса, но, когда дошло до сообщений из Буэнос-Айреса, мною овладели сомнения. — Знаете, мисс Катлер, — сказал я, — думаю, вам не стоит так уж оплакивать печальную участь Роджерса. Мне тяжело сообщать об этом, но… — Говорите все без утайки, — заявила она мне, глядя в лицо прямо и решительно. — Дело в том, что информация, полученная нами с помощью детектива-инспектора Стьюта, показывает… Словом, если даже не считать известного вам преступления, он был очень дурным человеком. — Информация? Какая информация? — Теперь в ее голосе отчетливо звучали враждебные интонации, и я уже жалел, что сам поставил себя в столь неловкое положение. — Инспектор получил отчет из Буэнос-Айреса… Молли Катлер издала короткий, но исполненный горечи смешок. — Так вы об этом? — спросила она. — Мне все известно о том случае. Я был откровенно изумлен. — Значит, вы знали… — Вы имеете в виду его арест и заключение там в тюрьму? А затем депортацию? Необходимость сменить имя? Он мне сам рассказал. Во всем виновата его драка с тем бельгийцем. Алан всегда отличался чрезмерной импульсивностью. Боюсь, из-за этого у него порой возникали неприятности как раз такого рода. Но в моих глазах это ничего не значило… Тот мерзавец оскорбил его, а он ударил его сильнее, чем рассчитывал. Вот почему именно Алана арестовали, и вся история. Она передернула плечиками и посмотрела на свои руки, сложенные перед ней на столе. — Да, они сообщили Стьюту об этом происшествии в своем отчете. Но я вовсе не драку имел в виду, когда назвал его дурным человеком. — Тогда что же? Мне показалось, что в ее вопросе странным образом смешались нетерпение и презрительное отношение ко мне. — Вы не рассердитесь на меня, если я вам обо всем скажу честно? — Рассержусь? На вас? С какой стати? Признаюсь, меня огорчил намек на то, что я не был достоин даже того, чтобы вызвать ее гнев. Но мне не оставалось ничего, кроме как продолжить. — Полиция Буэнос-Айреса намеревалась арестовать теперь уже человека по фамилии Роджерс, если бы он прибыл к ним в страну. Он занимался контрабандой наркотиков. Несколько мгновений Молли не сводила с меня гневного взгляда, но сохраняла хладнокровие, хотя слегка покраснела. — Это, конечно же, полная чушь, — кратко отрезала она затем. Я покачал головой. — Ради вашего блага мне самому хотелось бы, чтобы так и оказалось. Как я вижу, для вас крайне важно сохранить светлую память об этом человеке. Но налицо все доказательства. Стьют даже сумел получить подтверждение от другого стюарда, служившего с Роджерсом на одном судне. Никаких сомнений. Девушка молчала, но когда снова приподняла голову, я заметил в ее глазах слезы. — В каких других грехах вы собираетесь обвинить его? — спросила она тихим, но полным напряжения голосом. — Убийство… Теперь еще контрабанда наркотиков. Похоже, вы совершенно не знаете, что это был за человек. — А что же это был за человек? — спросил я, главным образом для того, чтобы заставить ее говорить, а не проливать слезы, устроив мне сцену в подобном месте. — Алан не был лишен своих недостатков, — признала она, — и слишком буйный нрав я считала главным из них. Порой он чрезмерно много пил и, как я подозреваю, оставил после себя несколько невыплаченных долгов в различных местах. Но все это не делало его насквозь порочным. — Вы не можете поверить, что он тайно доставлял кокаин в нашу страну? — Нет. Никак не могу. Он бы не пошел на такое. Подобные дела никогда не привлекали его. — А мы можем допустить… Предположим, он все же участвовал в этом, сам того не ведая. Как вам подобная вероятность? Она сразу стала смотреть на меня менее враждебно. — Да! Вот это вполне возможно. Если только он действительно оказался вовлечен в преступный бизнес. — А теперь скажите мне честно о другом, мисс Катлер. Вы способны поверить, что Роджерс мог кого-то убить? Она недолго отмалчивалась. Затем снова пристально посмотрела на меня. — Вы пытаетесь заманить меня в ловушку? — спросила после паузы. — В ловушку? Нет, конечно. Я… Ладно, не буду кривить душой. Я почти начал верить в образ этого человека, каким рисуете его вы. А потому хотел узнать… — Так знайте! Я способна поверить, что Алан мог кого-то убить. Он имел склонность к насилию. Но никто не убедит меня, что убийство он совершил предумышленно. Не представляю его продумывающим план такого преступления заранее. Вот если кто-то на него напал или спровоцировал, тогда он был способен на все. Но коварство и злой умысел не в его характере. — Я склонен доверять вашему мнению. И мне кажется, когда мы раскроем истину, подтвердится правота вашего взгляда на него. Но если все так (мой не слишком искушенный ум порой внезапно подводил меня, заставляя говорить бестактности или впадать в глупейшие ошибки), почему же он покончил с собой? Ведь нельзя сказать, что ему нечего было терять. Он обручился с вами. Имел хорошую работу. Ясно же, будь то убийство преступлением во время неожиданно разгоревшейся потасовки или чего-то в этом роде, у него оставались бы отличные шансы получить всего лишь условный срок за убийство по неосторожности. Как же вы объясните тогда принятый им яд? — Он всегда страшно сожалел о любом своем сумасшедшем поступке. А этот случай мог быть им воспринят как самое худшее из всего, вот вам и объяснение. Мысленно я всеми силами пытался сопоставить живший в ее сознании образ покойного Роджерса с фактами, ставшими известными Стьюту и Бифу. Предполагаю, что подсознательно мне очень хотелось помочь Молли почувствовать себя хотя бы немного лучше. Внезапно у меня родилась идея. — Предположим, — сказал я, — кто-то заставил его поверить в якобы совершенное им убийство. Допустим, некая заинтересованная личность сумела убедить его в том, что преступление, виновным в котором был некто другой, оказалось на его совести. Это многое бы нам с вами объяснило, не так ли? Мисс Катлер какое-то время смотрела на меня непонимающе. — Боже мой! — воскликнула она вдруг, побледнев как полотно. — Здесь вы, возможно, попали в самую точку! Но какая же это мерзость! Неужели есть люди, способные на такое? Заставить его поверить в свою виновность? — Боюсь, среди людей попадаются типы без чести и совести, которые ни перед чем не остановятся, — ответил ей я, чувствуя всю банальность собственных слов. — Ужасно! Значит, Алан отравился, считая, что совершил убийство, а на самом деле… О, ничего более трагического и представить себе невозможно! — Но это пока только мое предположение, мисс Катлер, оно может оказаться и ошибочным. — Нет, не может! Здесь и заключена истина! Теперь я ясно все вижу! О, если бы только нам удалось с ним встретиться тем вечером! А каким же образом им удалось проделать этот жестокий трюк? Я имею в виду, убедить Алана в собственной виновности? У вас есть какие-то догадки? — Я ничего не знаю. Мною всего лишь была высказана пришедшая в голову идея. Я ведь не детектив, а если бы им был, то, вполне вероятно, не стал бы даже рассматривать такую версию. Потому что есть главная улика — нож. И нож принадлежал ему. Как вы объясните это? Причем нож с окровавленным лезвием. Кровь обнаружили также на манжете его рубашки и на рукаве пиджака. Даже если не он в конечном итоге стал убийцей, то совершенно очевидно… — Не продолжайте, умоляю вас, — прервала меня Молли. — Мне очень жаль. Наверное, вообще не следовало высказывать подобную мысль. По опыту знаю: нет ничего хуже, чем когда такие дилетанты, как я, начинают вмешиваться в расследование сложных дел. Теперь ее губы заметно дрожали. Бедняжка. Все эти дни, должно быть, превратились для нее в непрерывный кошмар наяву. Само по себе происшествие, официальное следствие, пересуды людей в городе… — Мисс Катлер, — снова обратился я к ней, стараясь, чтобы мой голос звучал веско и рассудительно, — почему бы вам не уехать отсюда хотя бы ненадолго, пока все не прояснится окончательно? Пребывание в городе не сулит вам ничего хорошего. Вы только причиняете себе страдания, которых вам и так хватает с лихвой. Она помотала головой. — Нет, — ответила потом. — Я хочу остаться здесь и видеть, чем закончится дело. Мне необходимо узнать правду. Пусть мне больше нечем ему помочь, но хотя бы это в моих силах. И я дотерплю до конца. — Вы кажетесь мне очень храброй… Очень преданной своей любви девушкой, — тихо сказал я. К моему удивлению и радости, мисс Катлер выглядела польщенной. Даже отозвалась на мои слова подобием улыбки. — Спасибо, — сказала она. — А теперь… Ее прервал громкий голос, раздавшийся у меня за спиной: — Молли! Насколько же ты бываешь неразумна! Я искала тебя по всему городку. Я поднялся, чтобы увидеть перед собой неизменно ухоженное, но сейчас искаженное недовольством лицо ее матери. — Почему бы вам не присесть вместе с нами? — пригласил я. — Боюсь, теперь мне просто придется присесть с вами, раз уж моя дочь заставила меня зайти в такое место. Я лучше сяду, чем дам еще больше пищи для разговоров досужим сплетницам. Но скажу сразу: не очень-то приятно находиться там, где все на нас так и пялятся.