— Хорошо, дай мне подумать… Я пристально смотрю на него, пытаясь сохранить задиристое выражение лица, но он снова ухмыляется мне, и это творит забавные дела с моими внутренностями. — Ой! У меня есть один! Что тебе больше всего нравится… Звук телефонного звонка обрывает меня раньше, чем я успеваю закончить свой вопрос. Чейз вздыхает, достает из кармана сотовый и смотрит на экран. — Чёрт. Это мой финансовый директор, звонит по поводу нового проекта. Я должен ответить, — он поднимает на меня глаза. — Ты подождёшь здесь? Я киваю. Телефон снова пронзительно звонит. Встав, Чейз начинает подносить его к уху, но останавливается, прежде чем ответить, рука повисает в воздухе. В мгновение ока его глаза возвращаются к моим, и одним резким движением он наклоняется в талии, кладёт свободную руку на диван рядом с моим лицом и, прежде чем я успеваю моргнуть, проводит своими губами по моим в мягком поцелуе, от которого у меня перехватывает дыхание. — Никуда не уходи, — шепчет он мне в губы, и я вижу, что его глаза снова тают. — Нам ещё есть что обсудить, солнышко. Я сглатываю, зная, что он имеет в виду нас и больше. — И после этого я с удовольствием расскажу тебе всё о своих любимых вещах, — его голос становится тише. — Может быть, я даже покажу тебе некоторые из них, если тебе повезёт. Моё сердце подпрыгивает в груди, дико колотясь от смысла его слов. Я просто хотела узнать его любимый город, в конце концов, этот мужчина побывал в тридцати семи странах, но я почти уверена, что у Чейза на уме что-то другое. Что-то, что заставляет меня терять больше, чем просто самоконтроль. Я начинаю наклоняться вперёд, не желая, чтобы поцелуй заканчивался… и замираю, когда его телефон звонит снова, громко и настойчиво. В последний раз прикоснувшись губами и пробормотав проклятие, он ушёл, зашагав к арке через всю квартиру, завернул за угол и исчез из виду, даже не оглянувшись. Должно быть, у него есть личный кабинет рядом со спальней, потому что через минуту я слышу звук закрывающейся двери. А потом я остаюсь одна в пентхаусе Чейза Крофта, там, где я даже в самых смелых мечтах не представляла, что окажусь, и мысли, опасные мысли о том, как этот властный, раздражающий, неуловимый миллиардер может просто опровергнуть мою теорию о том, что все мужчины (за исключением Марка, конечно) — крысиные ублюдки, начинают мелькать в моей голове. Я прижимаю руку к животу, пытаясь успокоиться. Чёрт. Долбаные бабочки снова размножились. ГЛАВА 18 ДЕТКА Его уже давно нет. Если точнее, то его нет так долго, что я забываю о вежливости и начинаю блуждать. Я играю с пультом дистанционного управления камина, с радостью обнаружив, что ты можешь регулировать не только температуру и размер пламени, но и скорость, с которой оно танцует на решетке, и даже его цвет. Я переключаюсь с синего на красный, с оранжевого на зелёный, чувствуя себя четырёхлетним ребёнком, который научился заставлять автоматическое окно автомобиля подниматься и опускаться. Круто. Вернее жарко, ну… вы понимаете, что я имею в виду. Оставив после своей игры с пультом весело танцующее пурпурное пламя, я обхожу бильярдный стол, затянутый войлоком, и достаю из карманов несколько тяжелых полосатых бильярдных шаров, на каждом из которых золотыми филигранными буквами выгравировано слово "КРОФТ". Немного чванливо, на мой взгляд, но, учитывая, что я никогда в жизни не играла в бильярд, я не из тех, кто может судить. Я провожу кончиками пальцев по глянцевому дубовому столу, со смутным любопытством размышляя, был ли у Чейза когда-нибудь званый ужин с достаточным количеством гостей, чтобы заполнить все шестнадцать мест. Вероятно, это не семейное собрание Крофтов, это уж точно. Наконец, я добираюсь до книжных полок, которые с самого начала, если быть честной, были моей истинной целью, и начинаю шурудить его коллекцию. Она обширна, от классики до современной литературы, от поэзии до научной литературы. Книги по деловой практике стоят рядом с томами по средневековой стрельбе из лука, тонкие путеводители красуются рядом с глянцевыми книгами по фотографии. В их размещении нет ни рифмы, ни причины, и это вызывает во мне радостный трепет, стеллажи точь-в-точь как мои собственные беспорядочные, неорганизованные, но самые любимые полки в моей квартире, хотя я почти уверена, что он заплатил за них больше, чем двадцать долларов, которые я потратила на блошином рынке в прошлом году. Я мягко веду пальцами, поглаживая корешки с благоговением, которое приберегаю только для истинной любви моей жизни — слова и произведения искусства. Долгое время я была в полном восторге, вытаскивала тома, просматривала их обложки, вдыхала их запах. Есть ли на земле что-нибудь, что пахнет так же хорошо, как страницы книги, новой или старой? Клянусь, они должны разливать этот аромат по бутылкам и продавать его как духи. Через несколько минут я, наконец, нахожу то, что ищу, тонкий, грязно-белый том с потрескавшимся корешком и ярко-красными буквами. Сунь-Цзы. Ухмыляясь, я достаю его, открываю первую страницу и направляюсь к удобному креслу у окна. Я так поглощена, что едва слышу, как на маленьком столике слева от меня звонит телефон. Я подпрыгиваю примерно на тридцать сантиметров в воздух, когда включается автоответчик на стационарном телефоне, и из динамика раздаётся знойный, безошибочно женский, и безошибочно знакомый, голос. — Чейз, детка, это Ванесса. Я всё ещё полностью поглощена этим звуком. Этот голос — тот же самый, который я слышала сегодня утром в галерее, шипящий на меня из идеального рта блондинки. Во всей этой драме с Бреттом я совершенно забыла о ней, и о том, что может означать её присутствие в жизни Чейза. Быстрый взгляд за спину подтверждает, что он всё ещё заперт в своём кабинете, в муках делового звонка. — Почему ты мне не позвонил? — продолжает блондинка, звуча более прилипчиво, чем пластиковая обёртка. — Ты вернулся в город на несколько недель. Я давно ждала звонка. Очевидно, она не приберегает этот стервозный тон для обращения к совершенно незнакомым людям, она так же нахальна, разговаривая с автоответчиками. — Ты же знаешь, я не люблю ждать. Я не очень хорошо знаю Чейза, но очень трудно представить, что он будет встречаться с такой плаксой. Кроме того, она только что сказала, что он ей не звонил… так что, может быть, они просто друзья, или он бросил её, и она не может отпустить. Честно говоря, для меня не должно иметь значения, кто эта женщина, потому что мы с Чейзом не вместе, или что-то в этом роде. Мне должно быть по барабану. Но всё же меня это цепляет. — Я скучаю по тебе, детка, — она понижает голос, делая его ещё более соблазнительным Ладно, может быть, она вовсе и не скулит. Может быть, она говорит точно так же, как выглядит, высокая и худая, с множеством волос и идеальной кожей. Чёрт. — Я не должна была преследовать тебя, Чейз, — шепчет она. Умная. — Ну, послушай, детка, я же твоя невеста, — фыркает она. — Разве я не заслуживаю лучшего? Каждый мускул в моём теле становится абсолютно неподвижным. — Подумай об этом, детка, — произносит она, а затем щелкает влажным, причмокивающим губами "чмок!". Книга в моих руках падает на пол, пока я слушаю звук помех на линии, стараясь не блевать, когда все мои страхи, что Чейз Крофт такой же, как и любой другой крысиный ублюдок в моей жизни, сбываются, поражая меня одним быстрым ударом в живот. Все эти глупые, полные надежды бабочки, роящиеся в моём животе, умирают при ударе. * * * Я ни о чём не думаю. Я просто хватаю свою сумочку с кофейного столика, на котором её оставила, и убегаю, решив не анализировать чувства крайнего разочарования и сожаления, текущие по моим венам. Прислонившись спиной к стене лифта, я держу глаза закрытыми всё время, пока спускаюсь на первый этаж, стараясь не вспоминать ещё одну поездку на лифте, состоявшуюся всего час назад, которая закончилась тем, что я ногами обхватила талию Чейза, а он запустил язык в мой рот. Он худший из них всех. Хуже моего отца. Хуже, чем плевательницы третьего класса. Хуже, чем Крысиный Ублюдок-Ральф. Он — Король Крысиных Ублюдков. От этой мысли мне хочется плакать. Как только двери лифта пентхауса открываются, я убегаю. Мне не требуется много времени, чтобы найти дорогу через лабиринт коридоров с мраморным полом в главный вестибюль. Я замечаю ряд общественных лифтов, на которых я ездила в последний раз, когда была здесь, и знаю, что побег близок. Тридцать секунд спустя я пролетаю мимо стойки охраны, пробираюсь сквозь толпу пассажиров, выходящих из здания по пути домой на ночь, и вырываюсь из вращающейся стеклянной двери на тротуар. Я делаю глоток влажного вечернего воздуха, первый настоящий вдох за последние несколько минут, и говорю себе, что всё будет хорошо. В течение крошечного промежутка времени я не чувствую ничего, кроме сладкого, безмятежного облегчения.