* * * — Я знаю, что это не Тадж-Махал, но… — дыхание вырывается из моих лёгких, когда дверь широко распахивается, и я вижу свою квартиру. — Срань господня. Я чувствую, как Чейз делает шаг ближе ко мне, так что торсом прижимается к моей спине, и я знаю, что он даёт мне свою силу, а также защищает меня от любых невидимых угроз. Я едва замечаю это, мои глаза прикованы к катастрофе передо мной. Это беспорядок — полный разгром, как будто чёртов торнадо пронесся по городу, пока меня не было, ущерб каким-то образом обособился в моей квартире. Мой любимый красный диван перевернут на бок, набивка вырывается из подушек, которые выглядят так, будто их разрезали зазубренным лезвием. Мой обалденный журнальный столик с блошиного рынка превратился из намеренно асимметричного в совершенно нефункциональный, две его ножки отломаны, а в глянцевом дереве есть глубокие выбоины, которые не сможет исправить никакое количество лака. Книжные полки перевёрнуты, сотни книг в мягких обложках валяются грудами на полу, их обложки сорваны, а страницы помяты. Моё сердце бьётся так громко, что заглушает звук Чейза, быстро говорящего в свой мобильный телефон позади меня. Даже отсюда я вижу, что бирюзовый холодильник подвергся такому же обращению, и то немногое, что у меня было внутри, разлилось по полу в жидком беспорядке. Моя вычурная, но функциональная лестница для гардероба больше не свисает с потолка спальни, она была сорвана вместе с облаком штукатурки и выброшена через тонкое стекло французских дверей. Пыль с потолка и осколки стекла присоединяются к тысячам плавающих перьев на полу, либо Росомаха играл с моими павлиньими подушками, либо кто-то разрезал их с той же решимостью, что и подушки моего дивана. Ни один предмет мебели не подлежит восстановлению. Моя одежда в клочьях. Я определённо не получу страховой депозит обратно. Я принимаю всё это с каким-то отстранённым ужасом. Это ужасно, но, по большей части, я в порядке. Имущество можно заменить. Двери можно восстановить. Моё сердцебиение начинает замедляться до нормального, и я, честно, очень горжусь собой за то, что держу себя в руках… Пока мой взгляд не перемещается на стены. Я была так поглощена разрушениями, усеявшими пол вокруг меня, что даже не взглянула на свои картины. Так что я даже не заметила, что крушение простирается на красочные полотна, на которые я потратила последние пол десятилетия, вкладывая в них каждую частичку своего сердца и души. Звук вырывается из моего горла, когда я начинаю движение, проносясь через порог в место катастрофы, которое раньше было моим домом. — Джемма, подожди! — Чейз зовёт, но я не останавливаюсь. Стекло хрустит под моими ногами, и я руками разрываю поролон подушки и измельченное дерево, пока прорубаю путь через обломки. Когда я добираюсь до дальней стены, где стояло большинство моих картин, я падаю на колени, едва вздрагивая, когда осколки разрывают мои джинсы и глубоко врезаются в мою плоть. Эта боль ничто по сравнению с болью в груди, когда мои пальцы скользят по толстым слоям масла на испорченных холстах передо мной. Ножа было бы достаточно, чтобы уничтожить их, но тот, кто это сделал, действительно сделал всё возможное, потому что в дополнение к глубоким порезам, разрывающим полотна в клочья, полосы чёрной аэрозольной краски покрывают многие работы. Слова выпрыгивают на меня, вызывая ненависть там, где раньше было искусство. СУКА ПОТАСКУХА ШЛЮХА Массивные буквы кричат на меня, их сердитое послание безошибочно узнаваемо. Совершенно ясно, что это было не случайное ограбление, не случайное проникновение. Это было личное. Намеренное. Кто-то так сильно меня ненавидит. Я чувствую себя так, словно меня ударили кулаком в живот, осознание этого поражает меня, как физический удар. Мне хочется плакать, я чувствую, что должна плакать, но я слишком потрясена, слишком зла, чтобы чувствовать настоящую печаль. Положив руки на кровоточащие коленные чашечки, я не отвожу взгляда от своих разрушенных произведений искусства, даже когда чувствую тепло Чейза у себя за спиной. Я не протестую, когда его руки скользят вокруг меня, одна под моими коленями, другая за плечами, и он поднимает меня с пола в свои объятия, прижимая к груди, как будто я что-то, что нужно держать близко, что-то драгоценное, что-то бесценное. Я так оцепенела в этот момент, что не сомневаюсь в этом. Я просто поворачиваю голову к его шее и позволяю его сильным рукам поглотить безжалостную дрожь моего тела. * * * Проходит время. Я не уверена, насколько намного, на самом деле, я действительно замечаю это только потому, что внезапно мы оказываемся на лестничной площадке перед моей квартирой, и там стоит Нокс, его лицо сурово хмурится, когда он шагает к нам и осматривает квартиру напряжёнными, сердитыми глазами. — Никакого взлома, — категорически заявляет он. Руки Чейза сжимаются вокруг меня. — Полиция уже в пути. — Я поговорю с ними. Убирайся отсюда, позаботься о ней. Я зайду позже, когда будут новости. — Спасибо. Мужчины обмениваются кивками, и мы снова двигаемся. Всё моё тело подпрыгивает в такт шагам Чейза, когда он несёт меня вниз по лестнице, не сбавляя шага, как будто мой вес едва ли заслуживает внимания. — Я могу идти, — говорю я ему дрожащим голосом, несмотря на все мои усилия. Он игнорирует меня. — Чейз, отпусти меня. — Нет. Он звучит так раздраженно, что я решаю не спорить с ним. Мы протискиваемся через парадные двери как раз в тот момент, когда две полицейские машины останавливаются у моего дома. Офицеры кивают Чейзу, вылезая из машин, и не успеваю я опомниться, как они окружают нас со всех сторон. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что они расчищают путь от дверей до тротуара, где припаркован "Порше", чтобы папарацци не могли приблизиться к нам. Очевидно, Чейз не преувеличивал значение имени Крофт. В мгновение ока я снова на ногах, пока он открывает пассажирскую дверь, но прежде чем я успеваю сориентироваться, он снова поднимает меня, укладывает моё тело на сиденье и закрывает меня внутри машины. Я слышу, как он благодарит офицеров, смотрю, как он обходит машину спереди и садится на водительское сиденье. Едва его дверь захлопнулась, как двигатель заводится, и мы уже отъезжаем от тротуара, оставляя позади обломки моей прежней жизни. Я не оглядываюсь. ГЛАВА 22 ВОЖДЕЛЕННЫЙ — Пей. Чейз впихивает мне в руку небольшой стакан с янтарной жидкостью, затем устраивается на диване напротив меня. В лофте темно, только свет от мягкого пламени в газовом камине освещает пространство. Тёмные тени танцуют на точёных чертах лица Чейза, придавая ему затравленный вид. Не то чтобы это было ему нужно, после событий сегодняшнего вечера он и так выглядит достаточно измученным. Крепко обхватывая пальцами стакан, я подношу его к губам и делаю нерешительный глоток. Тёплый ожог скотча скользит по моему горлу и распространяется по пустому желудку, мгновенно успокаивая меня. — Сам не будешь? — спрашиваю я, глядя на него через огонь. Он качает головой. — Я не очень часто пью. Я киваю, вспоминая его рассказ о Ванессе. Сначала выпивка была просто для развлечения, но потом… это превратилось в нечто большее. Что-то более тёмное. Я смотрю на стакан в своих руках. — Тебя не побеспокоит, если я пью? — Нет. Я делаю ещё один глоток, чувствуя себя менее хлюпкой, чем за последние несколько часов, когда алкоголь распространяется по моему организму. — Джемма. Я поднимаю глаза, когда он произносит моё имя. — Мы позаботимся об этом, — его слова — обещание. — Нокс имеет дело с полицией, и он лучший в своём деле. Кто бы это ни сделал, Нокс узнает. — Вряд ли, нужно искать очень далеко, — мрачно бормочу я. Наступает тишина, и через мгновение Чейз грубо откашливается. — Ты знаешь, кто это сделал? Я опускаю глаза, невзлюбив его пугающе-напряженный взгляд.