– Я присмотрюсь к Джо, – обещает Эл Рэ. Я запихиваю телефон обратно в поясную сумку, поправляю шляпу, снова надеваю солнцезащитные очки поверх прогрессивных и наконец выхожу из-за колонны. Это станция оранжевой ветки, которую не любит никто; может быть, она считается даже противнее всеми презираемой зелёной ветки. Почему так? Потому что на всех станциях воняет, и кажется, ни одна из ржавых консервных банок, из которых состоят так называемые поезда, не ремонтировалась с тех пор, как тут высадились паломники и начались суды над ведьмами. Расписание соответствующее; верить, что сумеешь влезть в вагон и устроиться так, чтобы никто не раздавил тебя всмятку и не разбил лицо рюкзаком, – всё равно что уволиться с работы в надежде на выигрыш в лотерею. Просить бостонских политиков отсыпать денежек на модернизиацию инфраструктуры, развитие современных технологий, хорошее освещение и безопасность, чтобы простые люди, в том числе женщины, могли вовремя и без рисков доехать куда им нужно, – как агитировать местных фанатов болеть за янки. Никто не может даже примерно сказать, сколько изнасилований, домогательств и преследований имеют место быть на этих плохо освещённых, недоукомплектованных станциях и в вагонах. Не думаю, что я сумею досчитать до такой цифры. Вот и за мной по этой станции, где визжат колёса и воняет жжёным кофе, дымом и всеми ароматами толпы, крадётся один из Пентхаусменов. Я наступаю на свежую жвачку и с трудом вытаскиваю увязший ботинок. Глядя на дорожные знаки, спускаюсь по тёмной, грязной лестнице из коричневого кирпича, построенной за десятилетия до моего рождения, к вагону с ржавой оранжевой буквой «Т», чтобы он швырял меня по тёмному туннелю, полному крыс, к перекрёстку Даунтаун. Там я пересяду на красную ветку до Южного вокзала. Внизу лестницы я небрежно поворачиваюсь и убеждаюсь, что Пентхаусмен видел, как я спускалась. Он пытается сделать вид, что не следит за мной. Я совершенно точно уверена, что это он. Визг железных колёс – такой громкий, что я затыкаю уши. Но это хорошо, потому что подъезжает поезд, а он-то мне и нужен. Конечно, платформа полна людей. Бизнесмены в костюмах, экскурсанты из библиотеки, женщины с колясками, музыкальный коллектив в костюмах из «Звуков музыки» и с громоздкими инструментами наперевес. И заполняющие всё вокруг, как тёмная материя, вездесущие студенты колледжей с непременно трещащими по швам рюкзаками. Много-много возможностей затеряться в толпе. Двери поезда открываются, он уже битком набит стоящими людьми того же типа, что и на перроне. Музыканты пробираются к запасному выходу, и, к счастью, я занимаю отличное место у главного выхода, втиснувшись между рюкзаками, телами и колясками. В этой толпе не разглядеть, смог ли Пентхаусмен протолкнуться в вагон. Машинист захлопывает двери, и тут же раздаётся женский крик – в дверях застрял рюкзак. Двери открываются с громким механическим треском и лязгом. – Выметайся! – кричит машинист, но она не выметается. Эта короткая пьеса проходит в бостонском метро по сотне раз в день. Он снова закрывает двери и тут же запускает поезд, будто это космическая ракета. Наша неуклюжая толпа шатается и едва не падает. – Эй, приятель, поменьше газа! – кричит какой-то парень машинисту. – Иди в задницу, – отвечает машинист. Я крепко держусь за шест из так называемой нержавеющей стали, но я уверена, что на самом деле он сплошняком состоит из микробов гриппа и штаммов вирусов, гепатита С и чёрной чумы. Духота невыносима, мои ягодицы взмокли в спортивных штанах, ноги плавают в лужах пота. Я до сих пор не разглядела, здесь ли Пентхаусмен. Водитель поворачивает направо, я падаю на колени к женщине на сиденье, рядом с которым стою. Не сомневаюсь, что она не слышит моих извинений за визгом железных колёс, таким, будто рядом с нами мчится реактивный самолет. Выпрямившись и подняв глаза, я вижу, как тёмные стороны покрытого грязью туннеля исчезают в чёрном пятне. Мы подъезжаем к остановке «Тафтс Медикал», народу становится больше. Вновь взлетаем, вновь падаем. Шатаемся на остановке «Чайна-таун». Пара человек выходит, но набивается ещё целая толпа. До сих пор его не вижу. Людей слишком много, а я не такого высокого роста, чтобы видеть поверх их голов. Мои ноги в этих резиновых сапогах промокли от пота. Я могу заболеть. Огни Даунтаун-Кроссинг тускло освещают наше приближение. Пластиковые пакеты шуршат по полу рельсов. Я представляю, как толстые крысы быстро снуют, чтобы избежать железных колёс. С каждым резким толчком адской машины я стараюсь медленно приближаться к дверям, потому что не могу пропустить эту остановку. Не знаю, успею ли, потому что толпа студентов с рюкзаками не даёт мне пройти, и никто из них не двигается. Я толкаю одного из них локтем в руку; он смотрит на мою шляпу и усмехается, но не двигается. Я втыкаю ему в ногу каблук резинового сапога, он говорит – у тебя чего, глаза на сиськах? – а его друзья ржут как идиоты. Никто не шевелится. И вот мы резко останавливаемся, я падаю прямо на него, он говорит: Боже, леди! – но не делает ни шага вперёд, зато поворачивается, и его проклятый рюкзак, видимо, набитый всеми возможными книгами, какие продаёт его колледж, с силой бьёт меня в лицо, сбивая солнцезащитные очки и сильно вонзаясь в нос. Я корчусь от удара, потираю больную челюсть и нос, поправляю солнцезащитные очки. И я всё ещё глубоко в этой массе. По своему опыту знаю, что водитель не даст мне отсрочки на выход. Несколько человек выходят, почти победоносно, как сперматозоиды, пробившие яйцеклетку, злорадствуя перед миллиардами неудачников. Я смотрю сквозь руки, ягодицы и туловища и вижу руку машиниста на рычаге; он собирается закрыть дверь. Я прочно застряла посреди этих чёртовых рюкзаков. Я хочу крикнуть машинисту, но не кричу, потому что лучше всего было бы избавиться от Пентхаусмена в трясине оранжевой ветки – если он действительно где-то в этом море. Впрочем, я не возражаю, и если он последует в Даунтаун-Кроссинг, потому что я собираюсь вести двойную игру в конечном пункте назначения: на Южном вокзале. Но оказывается, мне не нужно кричать, потому что господь посылает мне ангела в лице мамаши с коляской. – Эй, приятель, притормози! – кричит она. – Мне нужно выйти, и у меня ребёнок! Машинист оборачивается, хмурится и кричит: – Освободите даме выход! Я просил не толпиться! За мной едут другие поезда! Вообще-то нет. А если да, то они такие же битком набитые. – Иди в задницу, – советует тот самый парень, которому недавно идти в задницу велел машинист. Его приятели смеются. Машинист показывает им средний палец. Политики получают откаты, а мы здесь вынуждены выживать. Мамаша с коляской выходит, прокладывая путь и мне. Я пересаживалась на красную ветку на перекрёстке в центре города много раз, потому что это самый быстрый путь к Южному вокзалу, откуда я предпочитаю ехать до Нью-Йорка. Тут тоже сводящая с ума толкучка, все пихаются и снуют туда-сюда, но по крайней мере так быстрее, чем петлять по улицам Бостона, построенным безо всякой логики. Я бегу, чтобы успеть на поезд до Южного вокзала, и запрыгиваю туда ровно в последнюю секунду. Обернувшись, вижу в окно соседнего вагона, что Пентхаусмен смотрит прямо на меня. А он хорош, думаю я. Мне даже хочется отдать ему честь, но я, конечно, этого не делаю. Я отвожу глаза и продолжаю делать вид, что не замечаю его присутствия. Я вся взмокла, отчаянно обмахиваюсь рукой. Я пытаюсь заставить себя просто сосредоточиться на плане, на двойной игре, и не думать ни о чём другом. Я это усвоила, теперь оно со мной. Я снова слышу в голове голос тёти Вайолет: ты это усвоила, девочка, теперь оно с тобой. Она говорила мне это по любому поводу. Словарных диктантов, танцевальных выступлений, книжных обзоров, заполнения справок, чего угодно. Она говорила это, видя моё будущее, предполагая, что когда-нибудь я, как и она, окажусь в бегах. Ты это усвоила, девочка, теперь оно с тобой. Не дай никому себя поймать. На каждой остановке заходит куда больше людей, чем выходит. Сдаётся мне, сегодня весь, мать его, мир едет на Южный вокзал. Когда мы наконец добираемся до места назначения, я выпрыгиваю из дверей, не оглядываясь на Пентхаусмена, и двигаюсь в направлении самого сердца вокзала. Представьте себе авиационный ангар такой высоты и размера. Представьте, что есть несколько точек входа и выхода и они находятся среди постоянного потока людей, входящих и выходящих через главный вход со стороны улицы или в конце путей, напротив которого или чуть в длину непременно располагается футбольное поле. Представьте, что едва вы выходите, вас сразу же встречает мексиканский ресторан с одной стороны и аптека с другой. Кроме того, всё пространство усеяно киосками до такой степени, что, будь вы одним из голубей, смотрящих вниз с высоты, вы увидели бы неровный круг книжных лавок (открытых для внутренней части станции), газетных киосков, ларьков с пончиками, кренделями и прочим фастфудом, пабов и цветочных магазинов. Посреди всего этого великолепия возвышается чёрный электрический щит, который постоянно щёлкает, отмечая прибытие и отправление поездов. Под ним выстроились столы и стулья, тоже битком набитые. Здесь, возле чёрной доски, между ларьком с пончиками и пабом, я и останавливаюсь. Проходит десять долгих минут, а я нигде не вижу ни Пентхаусмена, ни его коллег. Но я уверена, они где-то рядом и просто очень хорошо скрываются, потому что их миссия, вне всякого сомнения, – отслеживать, куда я иду, в надежде, что я возвращаюсь в конспиративную квартиру, где хранятся все данные. Вся эта болтология между Тимом Котоном и Эл Рэ насчёт завтрашней встречи в «КоКо» как юрист с юристами ничего не значит. Никто не даст мне передышки. Смотрю на время на табло. Прошло двенадцать минут. Нервно нарезаю круги, чтобы увидеть все двери вокруг станции. И наконец вот они. Впереди, у входа со стороны трассы рядом с книжной лавкой. Их точно нельзя пропустить. Я ещё раз мысленно благодарю Паркола за коробку с костюмами. Лена оделась как монахиня в полном облачении. За спиной у неё рюкзак, набитый, как я надеюсь, сменной одеждой. Брэд одет, как Брэд, в свои любимые брюки цвета хаки и белую рубашку, но дополнил образ цилиндром высотой в два фута. Самера пятится поодаль, спрятавшись в тени книжной лавки, и на ней не надето ничего выдающегося. Я понимаю, почему она пошла на такой риск: видимо, никто до сих пор не знает, что она в команде. Нам необходима как она сама, так и её журналистское удостоверение, потому что, даже если Генри сможет использовать свое положение, чтобы получить доступ к древним архивным файлам, нам могут потребоваться документы пресс-службы, чтобы сделать подходящие копии с помощью мощных копировальных аппаратов, не тех базовых и стандартных, какими владеет Тенкилл. В Нью-Йорке у нас не будет ни свободной минуты. Впрочем, возможно, я подготовилась слишком сильно. Возможно, даже настолько, что не уменьшила, а увеличила риск. Я размахиваю руками, чтобы Брэд и Лена меня увидели. Они приближаются. – Мило, – говорю я, когда они доходят до меня. Рыбачка, монахиня и джентльмен в цилиндре. На деюсь, Самеру так никто и не заметит. Мы с Леной и Брэдом плечом к плечу стоим между ларьком с пончиками, куда тянется очередь человек в двадцать, и станционным пабом, отгороженным декоративным железным забором. Впереди маячит значок приближающегося поезда. Подняв голову, я вижу, что следующий поезд в Нью-Йорк отходит через полчаса, но необходимо забронировать и оплатить места заранее, так что нужно купить билеты на вокзале, а не надеяться, что мы сможем сделать это онлайн, уже сев в поезд. Я звоню Самере на мобильный. – Можешь купить четыре билета до Нью-Йорка? Нам нужны имена, связанные с моим анонимным ООО. – Лена уже дала мне карточку ООО и назвала несколько имён. Если им понадобится подтверждение покупателя, то и моё имя сойдёт, – говорит она и идет вдоль боковой стены от книжной лавки к углу кассы, где продаются билеты. Вот тогда я и замечаю ещё нескольких Менов у билетных автоматов самообслуживания перед дверьми к окнам полного обслуживания. Самера незаметно проскальзывает за ними. Я опредёленно собой не владею, но изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Мужчины, кажется, оглядываются по сторонам, учитывая, что их головы вертятся. Глаз не видно за солнцезащитными очками. Жалкий камуфляж. Очевидно, они нас видели. Не могли не видеть. На этот раз они одеты не в чёрное с ног до головы – на всех троих брюки цвета хаки с очень прямыми стрелками и тёмно-синие рубашки-поло, которые, как я полагаю, они взяли в какой-нибудь раздевалке, где собираются городские мерзавцы, потому что у таких мерзавцев должна быть где-то общая раздевалка, грязная и лишённая всякой привлекательности. Они выглядят как Кены. От их ушей к рубашкам тянутся те же провода. И я не сомневаюсь, что Пентхаусмен где-то позади нас и даёт Кенам указания. – Не смотрите туда. У нас компания. У автоматов с билетами, – говорю я, глядя прямо перед собой, на знак поезда. – Чёрт, – бормочет Лена. – Но это может быть и хорошо. – Верно, – язвительно отвечает Лена. – Надо отвлечь этих приятелей и избавиться от них. И у меня есть план. Я собираюсь сказать Брэду, чтобы он укрылся в аптеке у главного входа позади нас, но перед нами выскакивает мужчина, закрывая нам вид на людей, сидящих за столами под доской. Он пьян, весел и едва стоит на ногах – видимо, выкатился из паба, в котором торчал с самого открытия, с одиннадцати часов. Сейчас около полудня. Его щеки разрумянились, круглый нос покраснел, от него разит пивом «Сэмюэл Адамс». Нацепив красный костюм и белую бороду, он мог бы отлично сойти за Санту. – Эй, я вам щас анекдот расскажу, – говорит он гулким голосом с сильным бостонским акцентом, смотрит на меня, обеими чуть дрожащими руками обводит моё тело в воздухе и говорит: – Рыбак, – и, тем же жестом очертив фигуру Лены, – монашка, – и глядя на Брэда, помолчав какое-то время, резко мотает головой так, что она едва не отрывается, заканчивает: – И Багз Банни заходят в бар. Не знаю, в чём соль этого анекдота, но Лена хихикает, что, учитывая обстоятельства и её беспокойство из-за Парка, скорее всего, нервное. Так или иначе, с помощью этого громкого пьяного типа, голос которого звучит как мегафон в акустике объемного звука этого вокзала, мы, безусловно, устроили всем бесплатное развлечение. На нас смотрят люди на стульях под табличкой, люди за столиками в пабе, люди в очереди за пончиками. И что немаловажно, Кены у автоматов – тоже. Я оглядываюсь и вижу, что Самера с билетами в руках идёт к газетному киоску. Я пихаю локтем Лену и бормочу сквозь зубы: – Второй уровень. Брэд, иди в аптеку и постарайся, чтобы никто не прилип к твоей заднице. Если прилипнет, избавься от него и от шляпы тоже. Я так понимаю, под этой белой рубашкой у тебя ещё одна, другого цвета? – Да. Всё понял. – Брэд быстро уходит. Как я и полагала, Кены не сдвинулись с места, потому что им поручено выслеживать меня и Лену. Я понятия не имею, следит ли за Брэдом ещё кто-нибудь, но скорее всего, да. Летом я недооценила Брэда, и я оказалась неправа. Думаю, он это понял, учитывая его экспертную проверку меня в моём собственном кабинете, его маневры, спасшие нам жизнь в переулке Ньюбери, и тот факт, что он сумел украсть жёсткий диск из запертого сейфа. Нам опасно разлучаться, хотя в то же время полезно – так внимание этих типов рассеется. Я уже собираюсь тащить Лену туда, куда нам нужно, когда шутник открывает глаза. – Рыбак, – шатаясь, бормочет он, указывая то на меня, то на Лену, – и монашка … Полицейский хлопает его сзади по плечу. – Ральф, – говорит он, – хватит, парень, пойдём. Сварим тебе кофе. Пока копы уводят бедного, пьяного, смешного Ральфа, мы с Леной направляемся в дамскую комнату. Бросив быстрый косой взгляд, я обращаю внимание, что Кены отходят от билетных автоматов и следуют за нами. Это опасно. Я могу жестоко просчитаться, и они могут без проблем ворваться в туалет. Глядя на вход на станцию, я вижу, как Брэд заходит в аптеку, и, конечно, Пентхаусмен в чёрном следует за ним. Так что уловка Брэда выкурила его из норы. Надеюсь, этот план сработает. Нам вчетвером опасно разделяться на железнодорожной станции в несколько акров. Опасно для нас с Леной запираться в замкнутом пространстве, в коридоре без дверей. Но нам нужно обмануть этих типов. Они не могут знать, на каком поезде мы поедем. Они не могут следовать в Нью-Йорк. Хотя я, возможно, могла бы воспользоваться шансом избежать двойной игры и попытаться скрыться при посадке на поезд до Нью-Йорка, но тогда я уже не контролировала бы ситуацию. Неизвестно, как бы она сложилась, и риск ошибиться был бы высок, учитывая, что Пентхаусмен нашёл меня на станции «Бэк-Бэй», несмотря даже на все уловки потрясающего парня Ника Кейджа. Так что остаётся одно – действовать по плану. Кажется, теперь вся моя жизнь будет проходить в мерзких вокзальных туалетах. Не так я себе представляла будни шпиона в бегах. Я бы предпочла версию бондианы и секс с многочисленными горячими мужчинами посреди боевых сцен. Но на деле всё иначе. Такова реальность. Дамская комната битком набита пассажирами. Несколько мам стоят у столика для смены подгузников, три пожилые дамы со значками путешествуют с туристической группой «Маршрут свободы». В углу огромного зеркала, пунктуальные и расторопные, за что ваша покорная слуга им щедро платит, ждут София и Мелани Бамп из офиса Эл Рэ. Это я попросила Эл Рэ отправить сюда Софию и ещё кого-нибудь из помощниц, и Эл Рэ выполнила мою просьбу. Роль Брэда она никому из помощников не доверила. Мы с Леной подходим к ним. Никто из нас не говорит ни слова, потому что я уже всё обговорила с Эл Рэ, когда звонила ей с Бэк-Бэй. Лене я по дороге успела шепнуть, что мы с этими женщинами обменяемся одеждой. Я беру рюкзак у Лены. София входит в кабинку, я – в соседнюю. Мелани Бамп и Лена крепко держатся за раковины. Раздевшись, я просовываю под перегородку свою одежду, включая зёленые сапоги и большие солнцезащитные очки. Бедняжка София. Всё-таки ей пришлось нацепить мой наряд. Выходим. Теперь я в длинном светлом парике, чёрном платье на молнии, шлёпанцах и запасных очках для дали, ну а София собралась на рыбалку. Представляю, с каким отвращением она натянула эти чёртовы потные сапоги. Мелани Бамп и Лена занимают наши места. Лена выходит в рыжем парике и сарафане в цветочек. Мелани – монахиня с рюкзаком, набитым их с Софией деловыми костюмами. Глядя в зеркало и стряхивая с лица несуществующие крошки, София говорит мне так тихо, чтобы Мелани не услышала: – Эл Рэ просмотрела электронную почту Джо. Ещё до того, как вы пришли, он подавал резюме в «КоКо». Похоже, увидев вас, он решил передать им информацию о том, как вы шли на парковку и как были одеты, в надежде повысить шансы на успех. Но Эл Рэ с этим разберётся. Она говорит, чтобы вы берегли себя и действовали как можно скорее. – Ясно. Спасибо вам за это. – Это лучше, чем работать над отчётом о санкциях. Я никогда не забуду этого дела. С этими словами София выходит из туалета, за ней следом Мелани Бамп. Обе низко опустили головы, одна в панаме и солнцезащитных очках, другая в апостольнике. Мы с Леной выглядываем в щёлку двери и смотрим, как Кены следуют за ними к главному входу напротив железнодорожных путей, куда нужно идти и нам. У главного входа, на стыке нескольких сливающихся серпантинов, я вижу именно то, что и ожидала: София и Мелани благополучно садятся в ожидающий автомобиль, а Кены свистят водителю, чтобы тот срочно вёз их за девушками. На подземную парковку Эл Рэ Кенов не пропустят, так что со своей частью двойного обмана мы справились. Теперь нужно, чтобы справился и Брэд. Я смотрю в окно аптеки на привычные плакаты и логотипы, и моя надежда умирает. Пентхаусмен схватил Брэда за руку и вытолкал из аптеки. Растерянный, подавленный и по-прежнему в цилиндре, Брэд пытается вывернуться, но Пентхаусмен мёртвой хваткой сжимает его бицепс. Брэда тянут за руку вперёд с такой силой, что его шляпа сваливается и катится по наклонному полу к дверям. Я не знаю, что делать дальше. Я не знаю, как его спасти. Я вообще ничем не могу ему помочь, и его, вероятнее всего, будут пытать, чтобы выведать местонахождение нашего убежища, а потом, вполне возможно, убьют. – Твою же мать, – бормочет Лена. Пентхаусмен толкает Брэда к обочине, и, к счастью, не замечает нас в новых нарядах и париках. Но я не знаю, ни как отвлечь его, ни как срезать путь. Он тащит бедолагу мимо фудкорта, люди как ни в чём не бывало снуют туда-сюда. «Макдоналдс» в дальнем конце переполнен. Я лишь надеюсь, что у Брэда есть какой-нибудь план побега. Мы с Леной движемся к нему, как блохи к меху, хотя нам следовало бы прислушаться к инстинкту самосохранения, отчаянно воющему в моей голове, и отступить. Мы же не обученные агенты МИ-6. Чёрт, я даже драться не умею, и моя лодыжка горит от боли, а перевязать её нельзя и ходить нужно как нормальный человек, не хромая – и то и другое, без сомнения, ещё впоследствии даст о себе знать. Я на три шага опережаю Лену, когда понимаю, что её нет рядом. Обернувшись, я вижу её в руках другого Пентхаусмена. Я чувствую, что он через солнечные очки смотрит прямо на меня. – Ты всерьёз думала, тупая сука, что мы купимся на твой фокус с переодеванием? Иди к нам, спокойно и красиво, иначе мы вколем твоей подруге в спину парализующий укол. Прищурившись, я вижу, что одной рукой он впился в Ленину руку, а в другой сжимает крошечную, но, вполне возможно, смертельную иглу, которую показывает мне и прижимает к позвоночнику Лены между складками платья в цветочек. – Иди, – повторяет он, – спокойно и красиво. Мы с моим другом будем ждать тебя у ларька с кренделями. Скажи своей подруге, чтобы так не тряслась. Вызовешь копа – игла соскользнёт. Будешь идти не так, как мне нравится, игла соскользнёт. – Лена, успокойся, – прошу я. Мы идём к Пентхаусмену, схватившему Брэда, и никто из этих по уши занятых, ничего не замечающих туристов не обращает на нас внимания. Все настолько погружены в себя или в свои гаджеты, что сам собой напрашивается ответ на вопрос, почему так высока статистика торговцев людьми, творящих своё чёрное дело у всех на виду, в поездах, самолетах и автобусах, в мотелях и отелях известных брендов. Никто ни на кого не смотрит. К тому же наши Пентхаусмены выглядят как любые другие мужчины в компании бостонских цыпочек. Лена дрожит. Только бы игла не соскользнула. Яд может быть смертельным. Выхода нет. Я не могу кричать. Не могу вызвать копа. Он может всадить в неё иглу, и всё будет кончено. Я уверена, у них тут рядом машина, в которой они смоются. Так что я вновь облажалась, думая, будто смогу обмануть обученных убийц, у каждого из которых по нескольку глаз, как у мух. Мы как раз подходим к ларьку с кренделями, когда наш Пентхаусмен говорит: – А теперь слушай. У нас есть ещё один шприц для твоего мальчика. Мы сейчас покидаем станцию, а ты ведёшь нас туда, где хранятся данные. Всё ясно?