Я должна была хранить тайну тёти Вайолет, если надеялась ещё когда-нибудь её увидеть. – Детка, – спросил папа, оторвавшись от своего занятия, – ты уверена? Ты очень поможешь офицерам, если что-нибудь вспомнишь. Я заметила, что его трясёт и он изо всех сил старается остановить эту дрожь. Я знала, что в тот момент он собирал по молекулам все силы, чтобы сохранить эту тайну для всех нас. Повернувшись, я увидела маму, рыдающую в углу, и трёх агентов вокруг неё. Теперь, уже повзрослев, я вспоминаю эту сцену и понимаю, насколько мы все были изолированы в нашем собственном восприятии горя. Мама, которая думала тогда и, наверное, думает до сих пор, что её сестра погибла. Папа, может быть, тоже, хотя я подозреваю, что в тот день он понял: у нас с Тоби другое горе, мы знаем, что Вайолет жива, но мы никогда её не увидим, – потому что папа не настолько зациклен на отрицании, как мама. И всё же в тот момент он должен был взять себя в руки перед федеральными агентами. – А где она сейчас? – спросила я, обернувшись. – Где тётя Вайолет? Агент Комплекс посмотрела на папу, а он опустил глаза в пол, выложенный тосканской плиткой, и лишь спустя несколько минут вновь поднял их на меня. – Скорее всего, погибла вчера ночью при взрыве. Мне очень жаль. Я втянула шею, подняла плечи до ушей, как делала всегда, обороняясь. Тоби спрыгнул с табурета и пробежал мимо собравшихся в гостиной и по коридору в свою спальню. Но я заставила себя не двигаться с места, потому что мне нужен был ещё один факт. – Они нашли её тело? Агент Комплекс внимательно посмотрела на меня, моргнула, и я поняла: она знает, что я что-то знаю. Медленно, глядя мне в глаза, будто пытаясь что-то выяснить, она ответила: – Нет. Прежде чем она смогла проверить свою теорию, я как могла изобразила шок и рванула вслед за рыдающим Тоби. Захлопнула за собой дверь спальни с табличкой «Отец Эммануил» и всю дальнейшую жизнь продолжала отрицать какие-либо сведения о планах тети Вайолет. Федералы провели несколько пресс-конференций по поводу уничтожения компании «Маркхэм», отметили, что никто не пострадал, кроме самой преступницы, Вайолет Винет. Они называли её чокнутым конспирологом, они арестовали уборщика, который с готовностью признался, что во всём виновата тётя Вайолет, а он лишь пошёл у неё на поводу. Пока тянулись все эти первые пресс-конференции, я начала подозревать, что федералы врали насчёт смерти тёти Вайолет, чтобы сдержать ситуацию и успокоить общественность. Закрыть дело. Но я поняла по тому только, как моргнула агент Комплекс и как долго она тянула с ответом на вопрос, нашли ли они тело тёти Вайолет, я поняла – они считают, что ей удалось сбежать. Агенту Комплекс сейчас шестьдесят два года, и она на пенсии, но по-прежнему каждые два-три года навещает меня, надеясь вынюхать, не слышала ли я что-нибудь. Теперь она говорит, что взрыв в Маркхэме – «ускользнувшее дело» и что сейчас, даже на пенсии, ей всё еще «любопытно». Те агенты, что унаследовали её нераскрытое дело, тоже порой звонят мне и задают вопросы, изображая хороших копов. Звонят журналисты, звонят исследователи, звонят документалисты. Я никому из них не сказала ни слова о том, что тётя Вайолет навещала нас, пока мне не исполнилось пятнадцать, а Тоби – одиннадцать. Он тоже держит язык за зубами. Первый раз она пришла ко мне тоже в полнолуние, спустя где-то месяцев восемь после взрыва. Летучие мыши-ведьмы той ночью вновь кружились за стеклом, поэтому, когда она постучала в окно моей спальни, я вновь рассказала самой себе фантастическую историю о том, как летучая мышь стала настоящей ведьмой. Я вздрогнула и спряталась под одеяло, но тут снова раздался стук. Я высунула голову, увидела лицо тёти Вайолет, подняла стекло. Она стояла на приставной лестнице, обычно лежавшей в папином флигеле. – Отец Эммануил, – сказала она, – я ищу покаяния. Это была одна из наших шуток. Я улыбнулась и едва не расплакалась от счастья. Хотя её длинные светлые волосы теперь стали короткими и чёрными, хотя на ней был зелёный комбинезон дворника с бейджиком «Рина», это была она, тётя Вайолет. Меня лишь немного смутили её фиолетовые глаза. – Что у тебя с глазами? – Это красные контактные линзы. С синим дают такое сочетание – жутковато, да? Надо ещё над этим поработать. – Тётя Вайолет, – прошептала я. – Ты жива? Ты не призрак? Ты … – Тсс, – сказала она и оглянулась через плечо. – Послушай, девочка моя, я не чёртово привидение, и ты в них не веришь – забыла? Я такая же настоящая, как эта чёртова лестница. Всегда доверяй своему восприятию и своим инстинктам, я тебе это говорила сотни раз. Ты же всё помнишь, правда? Никогда в них не сомневайся. Никому не позволяй сбить тебя с толку. Ясно? – Да, тётя Вайолет. – Теперь слушай. Я заскочила на минутку, чтобы сказать, что люблю тебя и что ещё вернусь. Не забывай, это наш секрет. Мне нужно спрятаться, что очевидно. Но я приду ещё. Не знаю когда. Мне нужно, чтобы ты об этом знала. – Я скучаю, – призналась я и изо всех сил напрягла живот, чтобы голос не задрожал, и вытаращила глаза, чтобы они не наполнились слезами. Порой я думаю, не повлиял ли этот эпизод на мою способность сдерживать эмоции в зале суда. – Ты самая храбрая и умная девочка во всём мире, и я так тобой горжусь. Вот, – она положила камешек мне на подоконник. – Каждый раз, когда я буду к тебе приходить, я буду оставлять доказательство, что я здесь была. Не забывай, как сильно я тебя люблю и насколько всё это реально. – Хорошо, тётя Вайолет. Она послала мне воздушный поцелуй и скрылась, прихватив с собой лестницу. Теперь у меня на подоконнике пятнадцать камешков. Я перевозила их в общежитие колледжа, в общежитие университета, в свою первую квартиру, во вторую квартиру, а теперь и в пентхаус. Она приходила пятнадцать раз и каждый раз клала мне на подоконник камешек, и Тоби тоже. Но с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, новых камешков так и не появилось. Не знаю, где она сегодня и жива ли она, но я бесконечно по ней скучаю. Я не рассказывала о ней никому, кроме Лены, потому что Лена – особенная, и её мне тоже приходится держать в тайне. И ещё мне придётся рассказать Генри, если дальше будем не он и я, а мы. Глава двадцать шестая Утром Тоби приносит мне кофе. – Виктория сделала тебе капучино в той машине, что у тебя стащила. Я беру у него горячую, ярко-красную кружку, делаю глоток и улыбаюсь. – Значит, она настоящий босс, – говорит он. Я вижу, что ему нравится Виктория, но не в том смысле, в каком бы ей хотелось. Так я и предсказывала. – Угу, – отвечаю я. – Ей я могу доверить свою жизнь. – Она хорошая, я это чувствую. Она велела тебе передать, что все обработано, что бы это ни значило. Все уже рассматривают какие-то документы, не знаю, что они там творят. Они внизу, в комнате, которую называют штабом, – я так понимаю, это обеденный зал? – Спасибо, Тоби. Я медленно подползаю к краю кровати, сажусь, свешиваю ноги с высокого матраса, наклоняюсь, чтобы отдышаться. Я смотрю, как он поддерживает меня, будто он каркасная структура, а я – шаткое здание, которое вот-вот рухнет. – Ты что, всю ночь торчал в моей комнате? – удивляюсь я. – Дом ведь окружён охранниками. – Видишь ли, сестричка, я боюсь за твоё сотрясение. Ты не можешь впасть в кому. Я держусь за его руку. – Это я должна за тобой присматривать, братишка. – Мы ведь оба знаем, что ты не старшая, а я не младший, правда? – Да, – отвечаю я, – после всего пережитого мы, можно сказать, близнецы. Мне не нужно разъяснять, что я имею в виду наше детство, потерю дорогого для нас обоих человека и бремя общей тайны, которое на нас так рано взвалили. – Спасибо, что приехал. Мне так жаль, что тебе приходится иметь дело с этим всем. Он молча кивает, задумчиво глядя в пол, подперев ладонью гладко выбритый подбородок, а потом и вовсе поворачивается ко мне спиной. Я смотрю на его длинную тень, которую солнце отбрасывает от высокого окна по всему деревянному полу в двадцать футов длиной. Его тень – мираж, растянутый образ его сложной, многогранной души, лежащий у нас под ногами. Он вновь поворачивается ко мне, внимательно изучает, переводит взгляд на моё лицо. Швы под повязкой покалывают. – Дело вот в чём, – наконец говорит он. – Наверное, я не понимаю всего, во что ты ввязалась, но я пытаюсь наверстать упущенное. Сюда приходила Лена, и, кстати сказать, я понял, почему вы с ней дружите. Вчера вечером она пыталась кое-что мне объяснить. Я замечаю, что он встречается со мной взглядом, когда произносит её имя, и чёрт возьми, его голубые глаза вспыхивают. Я знала, что так и произойдёт, стоит им только встретиться. – Хорошо, – говорю я, скорее соскальзывая, чем спрыгивая с высокой кровати, и медленно направляясь в ванную. – И? – И, ну, ты же знаешь, мой главный приоритет – обеспечить твою безопасность. Я не могу потерять тебя, как мы потеряли Вайолет, Грета. Я смотрю на него понимающе, заговорщически. Между нами теперь моя тень, которая тянется к его босым ногам, а позади Тоби – его тень, которая тянется к двери. Можно пройти всю эту комнату, следуя по мосту наших взаимосвязанных душ. Может быть, река под нашим мостом – тётя Вайолет. Я не собираюсь спорить с Тоби о том, что он будет делать дальше, потому что в данный момент я вижу себя его глазами, и если бы мы поменялись местами, моей единственной заботой было бы его защитить. К чёрту всю коррупцию в мире. Я чувствую, что мы сейчас подбрасываем очень важную монету, и Тоби контролирует ситуацию. Если он скажет, что нужно оставить эту невыполнимую миссию позади и двигаться дальше, я так и сделаю. Я могла потерять Лену и Генри. Всё зашло слишком далеко. Я не буду рисковать Тоби. – Послушай, Тоби. Я так тебя люблю, и я не могу тебя потерять. Я должна была понять это давным-давно. Нам нужно перестать вести себя как запуганные отшельники. Нам нужно стать достаточно смелыми, чтобы держаться вместе. Я сделаю всё, что ты скажешь. Если скажешь, что нужно уйти, я уйду. Я не хочу больше никому причинять боль, особенно тебе. Кажется, он чувствует облегчение оттого, что я передала ему бразды, вожжи, называйте как хотите. Кажется, он рад, что я решила так поступить, хотя это решение вызвано лишь страхом потери. Кажется, он согласен с этим выводом, на который у нас обоих ушло слишком много лет. Я вижу всё это в его глазах, когда он смотрит в мои, и ему снова шесть, а мне десять, и наш дом битком набит полицейскими, и у нас одна боль на двоих. – В том-то и дело, Грета, – говорит он. – Мы с Леной… – Он выдерживает паузу, и честное слово, изо всех сил пытается сдержать улыбку, когда произносит имя Лены. Боже мой! Какого чёрта? Так быстро? А я знала. Я с самого начала знала, что они влюбятся друг в друга. – Вчера вечером это обсудили, и сначала я пытался с ней спорить. Но она права. Ты не можешь всё это бросить, и никто из нас не может. Всё зашло слишком далеко, и нужно действовать дальше. Мы не собираемся рушить мир или оставлять большую вмятину, но у нас есть шанс на круги по воде, а ты знаешь, что для меня значит рябь. Мне очень хочется рассмеяться, но я держусь, потому что от смеха мой череп будто пронзает сотня копий. Он подходит ближе, чтобы уложить меня обратно в кровать, но я поднимаю руку, слабо улыбаюсь и говорю: – Ещё бы мне не знать, что для тебя значит рябь. Самая продаваемая книга Тоби по философии (он продал пятьдесят экземпляров, в основном своим ученикам) называется «Рябь разговора». В ней он рассуждает о природе существования и о том, как одно слово в одном разговоре между двумя людьми может приобрести широкий и глубокий смысл для целых поколений, и это доказывает наше существование. В общем, довольно тяжёлая и сложная книга по философии языка, но мне нравится в ней следующий пассаж: «Слова действительно могут изменить нас, определить нас, побудить к действию, изменить и сплести пути мира или же по-прежнему остаться неуслышанными теми, кто не желает их слышать». – Хорошо, братик. Замётано. Мы идём вперёд. Но не покидаем этот дом. И стараемся делать всё, что нам говорит служба безопасности Эл Рэ. – Ты им полностью доверяешь, да? Они крутые? – Не то слово. Уж поверь, у меня была возможность их оценить. – Хорошо. Мы идём вперёд. Но мы будем осторожны, и ты не смотришь в чёртовы гаджеты. Я перенёс мягкое кресло в дальний угол штаба, подальше от экранов. Там ты и будешь сидеть и координировать свои действия с командой. Давай одевайся, и я провожу тебя вниз. А пока подожду тут. В дверях ванной я долго смотрю на него с любовью и благодарностью, а потом не выдерживаю и всё-таки ухмыляюсь. – Да, кстати, Тоби, я видела, как твои глаза заблестели при упоминании Лены. Это на случай, если ты подумал, будто я не видела. Он поджимает губы, поднимает брови.