– Ида, прекрати. Этот звук начал страшно раздражать Аню. Голова разболелась, и каждый присвист отзывался тяжелым эхом. Ей казалось, что следующая капля молока станет для нее последней. – С-с-фс-с-сь… – Ида… – Еще одну печеньку… С-с-с-с-фсь!.. – Да чтоб тебя! Изнемогая от усталости, уже плохо контролируя голос, Аня почти взвизгнула. Словно разбуженный ее криком, вошел Пух и медленно пошел через кухню. Детский столик для рисования стоял почти в центре маленькой кухни, возле плиты. Ида сидела, сосредоточенно обсасывая очередное печенье, и, наконец, с шумом втянула в себя остаток молока. – Что ты за свинья? Вся в папочку… При упоминании папочки Ида встала и улыбнулась. По правой ноге медленно стекала капля молока. Из последних сил сдерживаясь, чтобы не ударить дочь, Аня отвернулась, в бешенстве стукнув ладонью по холодильнику – как раз в тот момент, когда Пух остановился у плиты. Стукнув по холодильнику, Аня будто нажала на какую-то кнопку, выпускающую наружу всю усталость, всю злость – и не только свою: в ее руке, казалось, сконцентрировалась вся агрессия, копившаяся в доме много лет. И, ударив один раз, Аня больше не могла остановиться и громко, тупо лупила в одну точку, отчего холодильник жалобно задребезжал, а Ида перепугалась и захныкала. Но Аню это только разозлило, и она стукнула еще раз, уже очень сильно, – и остановилась, потому что перестала вдруг чувствовать руку. Когда кот вдруг кинулся на Иду и вцепился зубами в ее ногу, Аня, застыв в изумлении, разглядывала свою ладонь. Ида закричала. Аня обернулась. Подскочила и попыталась отцепить кота, но Пух впился в маленькую голую ногу, рыча и дыбясь, и отрываться не собирался. Тогда Аня взяла его за морду и стала разжимать челюсти руками, но и это казалось почти невозможным: еще несколько секунд клыки были погружены глубоко под кожу, в самое мясо. Ида истошно кричала, из-под пальцев Ани бежала кровь. Каким-то неимоверным усилием Ане удалось разомкнуть Пуху пасть. В ту же секунду он зарычал, как бешеная собака, и переключился на Аню. Ей нужно было сделать ровно три движения: взять Иду, развернуться назад, делая шаг, и посадить Иду на диван, чтобы хоть немного обезопасить. Всего три движения. Доля секунды. Раз: Аня берет Иду за подмышки. Кот впивается в Анину ногу, прорывая штанину. Два: Аня разворачивается и одновременно сильно трясет ногой. Кот, не разжимая клыков, погружает в нее все когти сразу, и, когда она делает шаг в сторону дивана, ей кажется, что Пух просто заживо ее жрет. Три: Аня сажает Иду на диванчик, оборачивается и видит разодранную штанину, кровь, забрызгавшую пол, и разъяренную морду кота, готовящегося к прыжку. Она поняла, что Пух собирается прыгнуть ей на лицо. Заслонив Иду, Аня успела прикрыть лицо руками, и он вцепился в руки, потом отскочил, как мяч, и кинулся снова, уже в плечо, явно пытаясь пробиться к ребенку на диване. Аня закричала: – Ида, встань! Встань на ножки и стой! Больше она сказать ничего не успела, потому что кот снова бросился в лицо, полоснув когтями щеку. Аня тщетно пыталась отразить его атаки, с каждым прыжком получая только новый порез, и совершенно ничем не могла ответить. Увидев, что кот направляется к столу, она залезла под стол и закрыла собой диван. Ида за спиной продолжала кричать. Между атаками были секундные промежутки, и в это время Аня только успевала искать вокруг глазами, за что бы уцепиться. Если бы под столом каким-то образом оказался нож, Аня вонзила бы его в кота. Но ножа не было. Там не было ничего. И тут каким-то периферийным зрением Аня увидела белую шаль, лежащую на ящике для овощей. В ту секунду, когда кот расцепил когти после очередного нападения, она быстро протянула руку в сторону. Но не дотянулась. Пух снова кинулся, кусая ее за шею. Тогда Аня спружинила всем телом сразу, каждой мышцей, словно сама стала кошкой, – и вскинулась влево, почти подлетев, и схватила шаль – как раз когда кот готовился совершить прыжок на диван. – И-и-ида-а-а!.. Аня подкинула шаль в сторону кота, видя его прыжок словно в замедленной съемке, в репите, – когда-то в детстве Тая брала ее с собой в театральный кружок, и там показывали сценки в технике репита, где все дети медленно-медленно двигались, дробя каждый поворот тела, каждое движение головы. Аня подкинула шаль в сторону кота, видя напряженные мускулы его ног, которые плавно отпружинили от пола, и тело поплыло вверх – мощно и грациозно. И видела летящую белую шаль, перекручивающуюся в воздухе. Видела, наконец, как кот прижимает уши к голове и на морде дергаются мышцы, обнажаются клыки, и шаль касается его холки, плавно накрывая все его существо. Он запутался всего на секунду. Но этого было достаточно. Аня быстро соединила концы шали, образовав живой беснующийся узел, и потащила его из кухни, через коридор, мимо маленькой комнаты, в которой – слава Богу! – крепко спала Лиля, через большую комнату, на балкон, и – вниз, вниз, вниз… У них был второй этаж. Аня знала, что он не разобьется. Она закрыла балконную дверь, ворвалась в кухню и прижала к себе истошно ревущую Иду. – Все, все закончилось, тише, маленькая моя, тише… На правой голени Иды чернел след от укуса, будто обмазанный вишневым вареньем. Аня обработала и забинтовала рану. Успокоила Иду, и та сразу заснула, продолжая всхлипывать, но постепенно затихла. Аня прикрыла дверь в комнату, вернулась в кухню и растерянно огляделась. На столике лежал перевернутый стакан, из которого продолжало капать молоко, образуя на полу розовые подтеки. * * * Влад вернулся на следующий день. Услышав о случившемся, обнял и пожалел Иду. Мрачно покачал головой, глядя на Аню. Аня пошла в магазин. Огибая дом, она бросила случайный взгляд в сторону. У дома был высокий цокольный этаж с маленькими окошками – заложенными кирпичами и зарешеченными. Между кирпичной кладкой и решеткой был промежуток. Аня была уверена, что кот просто сбежал. Но сейчас она увидела его в одном из этих промежутков. Она подошла к окошку. Пух лежал за решеткой, вжавшись в кирпичи, весь мокрый и трясущийся. От него явственно пахло мочой. Аня вернулась домой. Взяла его миски. Принесла и поставила рядом с ним, на землю. Постояла и медленно пошла в сторону магазина. Купив все необходимое, она снова подошла на то же место. Пух лежал в той же позе. Миски были не тронуты. Дома она сказала: – Я не могу вернуть его сюда. – Естественно, – сказал Влад. – Но я не могу оставить его там. Он посмотрел на нее. – Ну, значит, надо усыплять. – А может, ты… – Но Влад уже надел наушники. Аня опустила глаза. Она застыла на какое-то время, а потом медленно встала, взяла переноску и вышла из квартиры. Подойдя к зарешеченному окошку, она легко извлекла Пуха и без сопротивления усадила в переноску. Он будто знал, куда и зачем его собираются нести. Аня шла к ветеринарке, не понимая, что это было. Почему так случилось? Ей казалось, что кот просто вобрал в себя всю злость, накопившуюся в доме, всю агрессию, распределенную по кухне густым незримым слоем. Словно на подушечки кошачьих лап налипло что-то черное, овеществленное, вошло в его кровь и овладело сознанием. Словно обитавшей в квартире ненависти нужно было конкретное воплощение – и кот не выдержал. В некотором смысле к моменту нападения это был уже не кот, а эпицентр катаклизма – страшного, превышающего размеры квартиры, почти общечеловеческого. Аня шла к ветеринарке, не зная, как это будет. Она не знала, что сначала животному вкалывают инъекцию, после которой отправляют вместе с хозяином в маленькую белую комнатку, где нужно высидеть вместе, с глазу на глаз, какое-то время – минут пятнадцать, может, больше. И там начинают происходить странные вещи, о которых никто заранее не предупреждает. Ни о том, что сначала животное начинает трясти, как в приступе эпилепсии, и оно буквально плачет – из глаз текут крупные, почти человеческие слезы, изо рта вырывается вой, – ни о том, что после этого животное начинает блевать длинной зеленой струей, бьющей в противоположную стену. – Доктор! Доктор, помогите! Помогите! К открывшейся двери подошла молодая медсестра. – Чего вы кричите? – Что с ним? – С ним все нормально. Он умирает. Скоро он успокоится и обмякнет. Тогда медсестра возьмет его в руки, положит на стол и сделает еще один укол, после которого как-то нереально быстро – и совсем навсегда – открытые глаза затянет белой пленкой. А потом Аня возьмет в руки сумку-переноску, в которой лежит мертвый кот, ставший сразу как-то тяжелее, и будет долго-долго нести его домой. В подъезде она замешкается. Она встанет, глядя перед собой невидящим взглядом, вспоминая еще одну историю от мамы, тоже из детства, как ее любимую собаку съели черви и как детально она помнит песочную насыпь и серую шерсть, кишащую белой движущейся массой. Аня не решится занести переноску в квартиру и оставит ее под лестницей. А через два часа придет машина, из которой выйдет совсем юный какой-то паренек в униформе и резиновых перчатках, совсем мальчик, и достанет тело из переноски. Аня заберет сумку и застынет с ней в руках, поразившись, как этот мальчик похож на ее папу в юности, – будто он сошел со страниц папиного дембельского альбома. И он возьмет тело Пуха и понесет куда-то. И Аня побежит за ним с сумкой в руках, чувствуя себя маленькой девочкой, думая, что сейчас она узнает какую-то тайну, что-то самое важное в жизни, сейчас она увидит, куда их всех все время несут… Мальчик дойдет до припаркованной у соседнего подъезда грузовой машины, крикнет водителю, что снова забыл мешок, и водитель подаст ему что-то черное через окно. Мальчик с папиным лицом встряхнет это одной рукой, и мешок развернется, точно парус, в который Пуха словно завернули, а не бросили.