– Mo chuisle… Уже засыпая, он сказал, прикрыв Аню одеялом: – Утром я уеду работать. – Да, я помню… – Я уеду очень рано, а вернусь около пяти вечера. Я оставлю тебе там немного злотых. Сходи погуляй, купи себе что-нибудь. – Хорошо. Аня поцеловала его и закрыла глаза. – 13– Когда Аня проснулась, его уже не было, только на стуле у кровати висела голубая рубашка. Она надела ее и прошла в прихожую. На барной стойке, отделявшей кухню, лежало несколько купюр с изображением каких-то усатых-бородатых королей и орлом, смотрящим влево. Она с любопытством осмотрела каждую, а потом вышла из дома и подставила солнцу лицо. Солнце заполнило ее целиком, пронизывая насквозь. Она огляделась и рассмеялась – было совершенно все равно, куда идти, она здесь ничего не знала, никого не понимала, но вокруг было отчаянно красиво. И Аня чувствовала, что вся эта красота принадлежит ей. Перед ней стелился проспект, мощенный красными кирпичами, и она вспомнила Элли из сказки. Но кирпичи были красными, а образ Элли сегодня совсем не вязался с тем, как чувствовала себя Аня. Тем не менее она пошла вперед, тихонько напевая: – Мы в город Изумрудный идем дорогой тру-у-удной… Над ней, словно большие зеленые зонты, колыхались кроны деревьев. Она смотрела на эти деревья, на этот проспект, на эти смешные вывески и шла вперед. – Идем дорогой трудной, дорогой непрямо-о-ой[79]… Аня свернула за угол. Она искала какое-нибудь кафе. На ней была длинная бордовая юбка, ниспадающая тяжелыми складками, и легкое фиолетовое пальто. Волосы убраны наверх, в ушах длинные звонкие серьги. Она чувствовала, как изменилась ее походка, как выпрямилась спина, и шла грациозно и легко. Она чувствовала себя королевой этого города. Войдя в кафе, Аня подошла к стойке и попросила кофе. Сейчас она была абсолютно уверена: ей можно все. Можно говорить на любом языке, заказывать любое блюдо, садиться на любое место. В кафе звучала музыка, пела Элла Фицджеральд, и Аня представила, что все здесь поют и танцуют. Что официант, поднося ей кофе, встает на одно колено с вытянутым на руке подносом, и она берет в руки чашку, а он встает и, расшаркиваясь, возвращается к барной стойке. В проходе со шваброй в руках танцует пожилая уборщица, за соседним столиком молодая семья с ребенком исполняет партию хора. Администратор кафе поет главную арию о красоте их блюд, вспорхнув на столик у входа. Блюда красивые. Люди красивые. Аня красивая. Они поют для нее. Позавтракав, она пошла прогуляться. У нее еще были деньги, и она не понимала, сколько их у нее, и не хотела этого понимать, и была от этого страшно богата. Злотые рубли, полученные на сдачу, звенели в ее кармане. Она сама будто звенела и была полностью золотой. Она вошла в какую-то галерею и купила небольшую глиняную тарелочку с надписью «Białystok». Денег оставалось уже немного, и Аня просто пошла гулять по городу, среди аллей, причудливых розовых зданий, и ей улыбались встречные люди. Устав, она вернулась домой. Приложила таблетку ключа к замку и вошла. Отперла дверь. Тут же, в коридоре, донага разделась, надела голубую рубашку Яна, прошла в спальню, легла и мгновенно заснула. Ей приснился сон, как она пришла в гости к однокласснице Лене, и они весело болтали, обсуждая уроки географии, а Лена наливала чай. И вдруг Аня отвлекла ее чем-то, совершенно случайно, а Лена – тоже совершенно случайно – уронила чайник, полный кипятка, себе на колени. Аня вскочила, не зная, что делать, а Лена так закричала, что волосы на голове зашевелились. Прибежала Ленина мама и отнесла дочь на руках в кровать, хотя та была отнюдь не маленькой – ей было лет тринадцать, и она была довольно плотной, рослой, но мама схватила ее и понесла. Она уложила Лену, разрезала на ней джинсы и сняла, не трогая штанины на ошпаренных местах, а потом медленно-медленно отлепила пристывшую ткань, открывая бордовые пузыри. Мама положила что-то сверху, а потом ушла ненадолго и вернулась с картошкой, нарезанной тонкими ломтями, и стала укладывать на Ленины ноги – внахлест, как выкладывают яблоки на пирог. Лена продолжала громко плакать, и лицо ее было опухшим, покрасневшим и мокрым от слез, будто какой-то глупый пожарный ошибся или зло пошутил и направил воду из шланга не куда было надо, а на лицо. Лена плакала, а мама причитала: – Боже мой, Леночка, как же это ты, что же ты… У Ани было такое чувство, будто это она вылила чайник Лене на колени. * * * Через какое-то время ее разбудил стук. Она открыла глаза и поняла, что стучали в окошко за ее спиной. Аня раскрыла шторы и увидела Яна. На окне была чугунная витая решетка, и он стоял за ней, улыбаясь, и смотрел в окно. Аня распахнула створки и, насколько смогла, просунула сквозь прутья решетки лицо и поцеловала Яна. Он же впился в нее губами и долго не отпускал, и было смешно и неудобно, и Аня начала смеяться, но Ян продолжал ее целовать, протянув сквозь решетку руки и обхватив ее голову. А потом отпустил и вошел в дом. Она встретила его на пороге, босая и в одной рубашке. Ян снова поцеловал ее. – Устал? – Так. Мне придется поспать пару часов, а потом мы погуляем. – Поспи нормально, не пару часов. Погуляем ночью. Только оставь мне еще немного местных денег – я пока схожу за продуктами и что-нибудь приготовлю. Ян дал ей денег и лег. – Только рыбу не покупай, – шепнул он, засыпая. Аня оделась и пошла искать магазин. Она вышла из дома, оглядывая город, словно новые владения. Где-то должен быть магазин. Его пришлось поискать и немного поспрашивать прохожих, потому что интернета в телефоне не было и карта не загружалась. Она выбрала хорошее мясо, зелень, хлеб, масло и еще что-то – и вернулась домой. Включила на кухне негромкую музыку и, подпевая, занялась ужином. Аня резала мясо с чувством радости и легкости. Вообще она раньше не любила готовить, считая это рутинной обязанностью, но сейчас это было чем-то сакральным. Аня стояла на кухне и вершила таинство: готовила тушеное мясо со спагетти. Когда Ян проснулся, она позвала его и поставила перед ним тарелку. – Приятного аппетита. Он же вдруг застыл, глядя на эту тарелку с горячим, дымящимся мясом, посыпанным рубленой петрушкой, со спящими на дне спагетти, и сказал: – То якищь цуд[80]… Аня непритворно удивилась. – Почему?.. Ты ешь, пожалуйста. Это еда, Ян, знакомься. Еда, это Ян. Ну вот, теперь вы познакомились, и можно приступать, – шутливо сказала Аня. – Рута никогда не готовит. Я даже не помню ничего подобного. Аня обескураженно опустилась на стул, посмотрела на него и сказала: – А я не помню, чтобы мужчина оставил мне денег и сказал: «Пойди погуляй, купи себе что-нибудь». Они сидели и смотрели друг на друга. – Ты знаешь, Ян… – сказала она тихо. – Я, может быть, конечно, не права, но мне кажется, что это нормально, когда мужчина дает деньги, а женщина готовит еду. – Ты права. Он замер на секунду и взял вилку. – Боже мой, как вкусно! Аня рассмеялась. Наевшись, они пошли гулять. Рука Яна постоянно касалась Аниной головы, трогая волосы, которые росли по сантиметру в минуту и падали под ноги прохожим. Аня сорвала по пути веточку можжевельника и, смеясь, засунула ее себе в рот: «Смотри, я голубь мира!» – и взлетела на мост. Ян подлетел к ней и встал рядом, и они сфотографировались на мосту, а потом стояли и смотрели на воду, в которой тонули огни Белостока. В реке отражались купола храмов, махины торговых центров, звезды и огромная оранжевая луна. – Мне кажется, я смогу нарисовать это по памяти, – сказала Аня. Ее голова превратилась в машину, камеру-обскуру, непрерывно и четко воспроизводящую картинку. Она слушала шепот Яна, склонившегося над ней, беспокойные крики птиц вдалеке и песни, доносящиеся с набережной, и уши ее являли собой совершенное звукозаписывающее устройство. – Я не могу ничего тебе обещать, – сказал Ян. – Я знаю. Но, что бы ты ни решил, я приму твое решение. А потом добавила, глядя на воду: – Я думаю, что смогу быть в этом городе счастливой, – и вдруг почувствовала себя несчастной, и потянула Яна вперед, уводя с моста. Они спустились вниз по улице и окунулись в шум толпы, ночную жизнь центральной городской улицы, где все смеялось и блестело. – Смотри, здесь, кажется, кафе. Аня увидела какой-то каменный закуток с неприметной вывеской. – И правда, – удивился Ян. – Надо же, я никогда его не замечал. Кафе было уютным, маленьким, там звучала музыка, и они начали танцевать. Аня кружилась в объятиях Яна, понимая, что все кончается. Но я никогда не смогу жить без тебя, Я не смогу: Не уходи, я буду плакать. Она запрокидывала голову, смеясь, и уже видела, как трогается автобус, а Ян стоит на обочине. Успокойся, у нас остается так мало времени,