– Цо зробилащь?[86] Ответь! Распахнув дверцу шкафчика под раковиной, она показала черную кастрюлю и обгоревший кусок рукава. – Поважне?[87] – улыбнулся Ян. – Ты не сердишься на меня?.. – удивилась Аня и шмыгнула носом. – И всего-то? Да гори она огнем, эта рубашка! Он рассмеялся, и Аня нервно усмехнулась. – Прости меня, – сказал Ян. – Я уехал вчера ночевать к маме, а сегодня уроджины[88] у младшей, Агнешки. Аня стояла, глядя на обгоревшее донышко кастрюли. – В воскресенье начнутся съемки, я на двенадцать дней уйду в леса, подумаю… Шестеро детей – это ведь не шутки. Ян словно причислил Аниных детей к своим, и она растерялась. Он смотрел на нее очень серьезно, и Аня, не выдержав, отвернулась к окну, – а потом, словно о чем-то вспомнив, взяла что-то с подоконника. – Смотри, – сказала Аня и показала Яну раскрытую ладонь, на которой лежали две маленькие пуговки. – Я поняла, как все можно исправить. Думаю, что завтра я себе… – Когда я понял, что ты надумала себе вчера, – перебил ее Ян, – это было как микросмерть. Одна пуговка была прозрачно-зеленой, а другая желто-коричневой. Аня посмотрела Яну в глаза и ахнула: цвета пуговиц в точности повторяли цвета его глаз. Она моргнула, и он исчез. Аня обескураженно посмотрела вокруг и побрела в комнату, чтобы взять заготовки для сережек – маленькие серебряные гвоздики и две заглушки. – 16– Сначала их было тринадцать. Тринадцать круглых отшлифованных стекляшек с отверстием по центру. Одни часы были уже готовы – еще до поездки на «Ми-стерео». Теперь Аня стояла в мастерской, глядя на шкаф, к стенке которого она прислонила часовой корпус. Часы стояли под углом и мерно тикали. Аня слушала перестук внутреннего механизма, скрытого за витражом, смотрела на круглый циферблат и видела за ним живое сердце. Оно билось где-то – будто не за стеклом, а внутри, между слоями витражной пленки, или под оболочкой ленты, или еще глубже – в самом стекле. Аня перевела взгляд ниже, на стопку бесцветных заготовок. Их оставалось двенадцать. Ровно столько же дней Ян будет на съемках. Без связи. А значит, не сможет ей написать. Хотя и сказал, что по возможности попытается. Она открыла выдвижной ящик тумбы у рабочего стола и достала пакет с лежащими внутри черными коробочками механизмов. Взяла один из них и приложила к груди. Коробочка молчала: без батарейки она не могла работать. Аня молчала тоже. Из нее словно вынули батарейку, и что-то внутри остановилось. Но руки еще двигались по инерции, как первую секунду еще завершает начатый оборот красная секундная стрелка. Аня взяла готовые часы и вытащила батарейку. Стрелки остановились. Она задумчиво посмотрела на них и вставила батарейку на место. Ход возобновился – но Аня понимала, что время в них было уже неточным. Время было испорчено, как забытая на столе еда. Как яблоко, поклеванное птицами и брошенное под деревом. Его можно было починить, все всегда исправить, на самом деле, можно. Но невозможно отринуть факт вмешательства в механизм, насильственного вращения стрелок, – которые шли бы сами по себе – точно и, возможно, еще очень долго… Если бы кому-то не понадобилось вытащить батарейку. Дома у Ани уже были такие часы, только не круглые. На кухонном фасаде она сделала циферблат. Иногда батарейки садились, и их приходилось заменять. Каждый раз при этом нужно было лапать стекло руками, оставляя на поверхности отпечатки, расшатывать механизм – слегка, совсем незаметно. Совсем незаметно гнулись и расшатывались стрелки. Но это было незаметно только на первый взгляд. Она еще раз вынула батарейку. Это действие требовало некоторого усилия, и она увидела, что маленькая металлическая скобочка, призванная удерживать батарейку на месте, еле заметно погнулась. Всякий раз, когда Ян будет выходить из сети – со словами «пока», «мне пора», «я ухожу» или вообще молча, – а потом возвращаться с какой-нибудь незначительной фразой и выходить снова и снова, – всякий раз в Аниной грудной клетке будет незаметно сгибаться какая-то маленькая металлическая скобочка, удерживающая ее сердце на месте. И одному богу известно, сколько таких движений в разные стороны выдержит ее механизм. У нее зазвонил телефон. Аня взяла трубку, внимательно выслушала и записала техзадание. У нее был новый заказ. На его обработку уйдет несколько дней, а потом… – А потом я буду делать часы, – сказала себе Аня и взяла бумагу под шаблоны, временно отложив заказ. Она успеет заняться им позже. Конечно, если поторопится. * * * Влад достал из гитарного чехла стопку текстов и поставил на пюпитр. Аня торопливо глотнула чая, готовясь петь, и нечаянно обожглась. – Хочешь пива? – спросил Влад у сидящего рядом Арнольда. Арнольд, подтягивая колок на виолончели, тряхнул кудрями. – Нет, спасибо. – Ну что, начнем? – спросила Аня. Она самостоятельно организовала их следующий концерт. Выбрала клуб, простроила программу. Влад убедил ее, что нужно сделать платный вход. – А что, если никто не придет? – спросила она тогда. – Придут. Надо просто нормальную рекламу сделать. Аня согласилась. Теперь она нервничала. Влад взял листок с программой и случайно пролил на него пиво. – А-а, черт, извини… – Ничего. Давайте уже начнем. Она забрала листок и встряхнула его. Влад взял аккорд и провел по струнам, но почему-то сразу остановился и рассмеялся. – Простите, я, кажется, пьян. Давайте еще раз. Арнольд остановил смычок и сказал: – Это непрофессионально. – Да ладно… – Если ты не уважаешь Аню, уважай хотя бы нас. – Я вас уважаю! Хотите пива? Арнольд резко провел смычком по струнам. Виолончель издала какой-то дребезжащий звук. Арнольд внезапно поднялся и стал зачехлять инструмент. Аня опешила. – Прости, – сказал ей Арнольд и приспустил на смычке волос. – Но Влад не музыкант. Не настоящий музыкант по меньшей мере. * * * Они подошли к Древу, и Ян сковырнул со ствола маленькую застывшую каплю. – Кропельки джэва[89]. Смола. Аня покачала головой. – Это уже не смола. Это камедь. Она посмотрела на еще прозрачные капли, покрывающие кору. Их цвет был точно таким же, как на одной из сережек. Она откинула волосы и кокетливо склонила лицо. – Тебе нравится? Серьги сверкнули под солнцем, как две разноцветные бусинки, заключенные в стекло. Ян улыбнулся. – Очень красиво. Аня сделала книксен. – Благодарю вас, сэр. Мне очень приятно. Она рассмеялась, а потом замолчала, прислонившись к стволу и глядя в небо. – Ты знаешь, что у витражей тоже есть слезы? Ян удивился.