* * * Ян взял несколько яблок и еще немного прошелся по рядам, выбирая закуску. – Да, с продуктами у вас так себе… У нас там… Аня посмотрела на него умоляюще, и он замолчал. Свободной рукой Ян толкал впереди себя тележку, у которой западало колесико, и она немного вихляла. Незаметно они набрали больше, чем нужно: кроме вина и яблок был сыр, виноград, хлеб, что-то еще. Пакет получился увесистым. Ян подхватил его и понес домой. И Аня представила себе, что так может быть всегда. Она вспомнила, как когда-то давно осваивала слинг – непомерное трехметровое полотно, которым она приматывала к себе новорожденную Лилю. Научиться было непросто. Сначала она долго изучала инструкцию, в которой была сотня вариантов намотки в разных положениях – вертикально, горизонтально, по диагонали. Тренировалась завязывать крепкие, почти морские узлы. Оказалось очень удобно ходить так в магазин или ездить в транспорте: руки были совершенно свободны. Аня могла набрать сколько угодно продуктов, а потом идти, балансируя пакетами – по одному в каждой руке. Пакет был в левой руке, пакет был в правой руке, на спине морской узел, на груди – плотно примотанное «лягушечкой» тело. – Ян, а ты ведь на самом деле проездом, да? – спросила она, подбирая слова. – Когда ты?.. – Ночью. Завтра в Турцию, на яхтинг. Аня промолчала. Когда они вернулись домой, Ян прошел в кухню и поставил пакет возле стола. И вдруг увидел, что у стола не хватает ножки, вместо которой столешницу подпирает обувная полка с кучей книг. – «Мир сказок», – прочел Ян вслух верхнюю обложку. – Где ножка? – Отвалилась, – пожала плечами Аня. – Я недавно купила новую, но все руки не доходили прикрутить. – И как я не заметил раньше, – удивился Ян и покачал головой. – Неси ножку, сейчас сделаю. Аня принесла ножку, винтики и отвертку и молча смотрела, как ловко он управляется с инструментами. – Я когда-то мебелью занимался, – сказал Ян. – Серьезно? – удивилась Аня. – Знаешь, мне всегда хотелось, чтобы мой муж умел делать мебель. Такая дурацкая тайная фантазия. Ян мотнул головой и поставил стол на все четыре ножки. Аня начала разбирать по местам книги, а Ян прошел в коридор, встал возле вешалки и обратил внимание, что вся вешалка перекошена. Осмотрев ее, он обнаружил, что крепление расшаталось и деревянный дюбель выворачивается под тяжестью одежды. Вынося обувную полку из кухни в коридор, Аня увидела, как Ян смотрит на вешалку, и заморгала. – Ты что, можешь починить все, что у меня сломано?.. – Здесь трещина, – сказал Ян. – Нужен столярный клей. И время. У них не было ни того, ни другого. Ян застыл у вешалки, растерянно глядя на Аню. Она опустила глаза и стала молча ставить обувь обратно на полку, вернувшуюся на место. Ян сел рядом с ней на корточки и стал помогать ей. Поставил на верхний ярус розовые сандалии («двадцать девятый размер» – прочел он на подошве) и привалился к стене. На двери было большое зеркало. Ян посмотрел в него и увидел Анино отражение: она сидела в окружении десятка разных ботинок и как раз взяла в руки какие-то туфли, собираясь поставить их на место, но увидела взгляд из зеркала и тоже посмотрела. Они замерли, и туфля в Аниных руках нагрелась, стала скользкой от вспотевших ладоней и упала. Ян поднял ее и поставил на полку. – 4– – Гдже ест твое сэрце, о, гдже ест твое глупе сэрце…[96] Ян отставил гитару и опустил глаза. – Новая песня? – Не слухай мне…[97] Он поднес зажигалку к трубке и закурил. Потом выпустил в воздух несколько крупных колец дыма. – Ты знаешь, что, когда мы курим, в этот момент боги лучше слышат наши желания? Аня встала и обошла его со спины. – Жаль, что это нам не поможет. – Не смей ни о чем жалеть. – Даже об этом?.. Аня открыла окно и закурила. Она уже уложила Иду – на этот раз в детской, чтобы оставить свободной большую кровать. – Ты правда любишь меня? – Так. Это правда. Они провели вместе весь день, и сейчас, глядя на посеревшую улицу за окном, Аня находила эту серость неуместной и неумолимой – как слова Яна, как его приближающийся отъезд. Все одновременно рассыпа`лось и вставало на свои места. Аня начала понимать, что ничего не изменится: Ян уедет, а вешалка в коридоре останется сломанной. Стоя у окна и затягиваясь сигаретой, Аня будто затылком видела этот вывернутый дюбель. Ей казалось, что это не вешалка, а какое-то старое домашнее животное, безмолвное, как черепаха с лопнувшим панцирем. Но нет ни столярного клея – закрыть деревянную трещину, ни медицинского – стянуть что-то другое, внутреннее. – А вешалку можно починить, если в трещину воткнуть что-то? Ну, щепочку там, или бумажку. Может, тогда дюбель будет держаться? Ян странно взглянул на нее, дернул плечом и стал собираться. – Подожди. Аня подошла к нему вплотную, не давая зачехлить гитару. – Уже пора выходить?.. Вместо ответа Ян схватил ее на руки, и понес в комнату, и раздел. Он входил в ее тело, а Ане казалось, что в дверном проеме стоит Рута и держит в руках пузырек с серной кислотой. Ян целовал Ане грудь, живот, бедра, а Рута подходила к кровати, на ощупь, в темноте, вытягивая руки вперед. Аня кончила, дрожа всем телом, и тут же кончил Ян, и простынь стала мокрой, и Аня испугалась, что влага сейчас зашипит, растворяя их тела и разъедая прутья кровати. Она встала, чувствуя себя наполовину растворенной, и тихо сказала: – Я поеду с тобой. – Будешь ночевать в аэропорту? – Да. – А дети?.. – К утру вернусь. Если что, Лиля позвонит. – Естещь шалона[98]. – Да. Ян сидел на кровати и смотрел на дымящуюся простынь. Аня прошла в коридор, включила в ванной свет. Луч упал на стену, осветив бабочку. – «Anaea nessus», – беззвучно сказала Аня. * * * Они лежали на вершине холма Тишины и смотрели в черно-белое небо. – Долина бабочек, – сказал Ян. – Красиво, – сказала Аня и вытянула руку. С неба слетел маленький белый лепесток, похожий на шелуху штукатурки, и упал ей на руку. На том месте, где он был раньше, образовался голубой просвет, сквозь который протянулся узкий блестящий луч. Луч ложился чуть выше Аниного живота. – Смотри, – улыбнулся Ян и поцеловал луч. – Твое солнечное сплетение теперь солнечное во всех смыслах! Аня рассмеялась. Они лежали совершенно голые, если не считать того, что на разные части тела то и дело опускались бабочки, словно черные пятна. Это было щекотно, и Аня без конца смеялась, и тогда бабочки вспархивали и поднимались в воздух. Черно-белые пятнашки продолжались без конца. – Отрадно слышать твой смех, – сказал Ян. – Вот куда нужно приходить, когда жьле[99]. – Значит, сюда можно? – Можно. – Ну и то хлеб. Ай, смотри, куда уселась!