– Мы встретимся с Катаняном в понедельник и поговорим о твоей роли. – Ты обещаешь? – Я обещаю сделать всё возможное. – Ты сказал, что у меня будет эта роль. – Нет. – Обещал! Вчера, когда мы обедали. «А ведь и правда сказал… Проклятый язык!» Курить захотелось сильнее. – Я поторопился, – промямлил Платон. – Ты уже пообещал роль другой актрисе? Той рыжей сучке? Твоей новой шлюхе? Я видела вас на премьере. Только у тебя могло хватить глупости притащить в приличное общество эту лахудру! «Той самой глупости, которой когда-то мне хватило, чтобы притащить в общество тебя…» – Говори, ты пообещал ей роль, да? Ты её будешь продвигать Катаняну? Почему он терпит? По той простой, в общем, причине, что Нинель оказалась, может, и не очень умной, зато невероятно хваткой девушкой. Выйдя за Платона, она не запрыгала от счастья, решив, что жизнь удалась, а продолжила «искать варианты» и очень скоро оказалась в постели одного из его главных спонсоров – Платон и глазом не успел моргнуть, как выяснилось, что его жена вновь выходит замуж и «нужно как можно скорее решить с разводом, милый». Разошлись мирно, бизнесмен остался в числе деловых партнёров Платона, но за это приходилось использовать связи в мире кино и добывать новой жене старого спонсора роли в кинопроектах. Причём не любые, а те, которые Нинель желала. Платон чувствовал себя последней тряпкой, но роли добывал исправно. Глупость, конечно, но бывает и хуже. Дождь усилился, однако «дворники» справлялись, даже работая на минимальной частоте – Платон не любил, когда они мельтешат перед глазами. Он остановился у ворот «Сухарей», мысленно обругал себя за то, что заболтался и слишком поздно надавил на кнопку брелока, и решительно свернул разговор: – Нина, я приехал. И даю слово, что в понедельник вопрос будет закрыт. – Для всех будет лучше, если ты не ошибёшься, – холодно бросила бывшая и отключилась. Платон выругался. Но только убедившись, что Нинель повесила трубку: нельзя посылать по матери новую жену старого спонсора. Особняк Ады – Платон называл все дома в «Сухарях» особняками – располагался ближе к перекрёстку, чем особняк Платона, который он прагматично сдавал. Но в который не собирался заезжать, поскольку арендаторы предупредили, что вернутся из отпуска лишь в начале ноября. Что же касается особняка Ады, то он был двухэтажным, выстроенным из красного кирпича, материала, который в девяностых годах пользовался особенной популярностью в Подмосковье и, наверное, по всей России. Красотой он, безусловно, проигрывал стильному соседу справа, однако мог похвастаться двумя достоинствами: был просторным, с изрядным количеством комнат и обладал большой, обращённой к лесу террасой, на которой взрослые периодически устраивали вечеринки, в том числе – с грилем. Но это случалось не часто и по вечерам, зато всё остальное время терраса принадлежала их компании: Аде, Платону, Илье и Руслану, и здесь они провели множество прекрасных часов. Дом и лес надёжно ограждали террасу от ветра, в случае дождя выдвигались маркизы, дети «на воздухе» и при этом «на виду» – что ещё нужно? И единственным недостатком этого замечательного места было то, что у соседки справа тоже была терраса. Тоже открытая, тоже выходящая к лесу, не очень большая и расположенная на уровне второго этажа. Соседка проводила на ней много времени, и дети постоянно ощущали на себе её недобрый взгляд. Ведьмин взгляд. Со временем ощущение переросло в уверенность, они поверили, что живущая по соседству старуха – злая колдунья, а когда дети во что-то поверили, переубедить их практически невозможно. Даже когда они взрослеют. К тому же Розалия – так звали соседку – до старости сохранила антрацитово-чёрные волосы, что вкупе с крючковатым носом, белой кожей и любовью к тёмной одежде придавало ей мистический вид. Завершала картину большая чёрная собака, которая всегда сопровождала старуху. – Добрый день! – Илья? – изумился Платон. – Ты что здесь делаешь? – Бархин тоже не стал скрывать удивления. – Не ожидал? – Не то чтобы не ожидал – не думал, что ты приедешь. – А я приехал. – Зачем? – А ты здесь зачем? – Мне Адька позвонила. Брелока от ворот особняка у Платона не было, он позвонил Аде, попросил открыть, думал, выйдет она, а увидел Илью. А поскольку они были старыми друзьями, не стал скрывать, что не обрадовался. – Тебе? – Вижу, вы начали делиться впечатлениями, – усмехнулась вышедшая на крыльцо женщина. – Ты ему позвонила? – повернулся к женщине Платон. В его голосе проскользнули ревнивые нотки. – Ему? – Добрый день, Тоша. – Ты ему позвонила? Ада подняла брови, показывая, что Платон ведёт себя неправильно. Он сбился, пару раз вздохнул и обиженно произнёс: – Привет. – Но тут же вернулся к прежнему тону: – Ты ему позвонила? – Да. – Почему ему? – Мне стало плохо. – И ты позвонила ему? – Может, ты будешь называть меня по имени? – недовольно спросил Илья. – Ну, так, для разнообразия. – Тоша, ты не ответил на звонок, поэтому я оставила сообщение и позвонила Илье. К тому же я не знала, в Москве ты или нет. – Я давал большое интервью неделю назад! – Прости, Тоша, я не особенно слежу за светской хроникой. Платон развёл руками и перевёл взгляд на Бархина. – На меня не смотри, – улыбнулся Илья. – Я в отличие от тебя трубку снял. После его слов на лице Платона появилось такое выражение наивной растерянности – совершенно детское, – что Бархин не удержался и подначил друга: – Как теперь жить, да? – Да! – с неожиданной горячностью воскликнул Платон. – Да! Тысячу раз да! Для кого-то же это делается: интервью, рецензии, статьи… Для вас! А вы не смотрите и не читаете. И не интересуетесь. – Гм… – Илья предположил, что старый друг почувствовал себя дураком из-за того, что не снял трубку, а потом явился без звонка, и слегка сбился, услышав, что возмутило Платона. К тому же Бархин не считал уместным обсуждать подобные темы во дворе, но, увидев, что Ада с улыбкой застёгивает куртку, понял, что разговора не избежать. – Прости, дружище, твой сериал я смотрел. И фильм, который ты снял в этом году… – Потому что я позвал тебя на премьеру! – Я бы и без премьеры посмотрел. Но за интервью не слежу – я ведь знаю всё, что ты можешь сказать. – А вдруг не всё? – Если ты о чём-то не рассказываешь, значит, это не важно. Ада рассмеялась. И её приятный, бархатистый смех привлёк внимание Платона. – Ты могла мне позвонить, – обиженным тоном произнёс он. – Я звонила. – И я приехал. Вот. – Через два дня. – И что, вы меня выгоните? – Как мы можем тебя выгнать, Тоша? Мы очень рады твоему приезду. – Не все рады. – Хватит изображать блудного сына. – Ада раскрыла объятия. – Иди сюда. Платон поднялся на крыльцо, обнял и поцеловал женщину в губы. И дальнейший разговор продолжился на кухне, где ему сделали кофе и нарезали пару бутербродов.