— Колотун, что ли? — Легкий, — признался Казарян. — С отвычки. Жека принес кофе и встал в стороне, ожидая похвалы за качество. Смирнов отхлебнул малый глоток кофе и оценил по достоинству: — Отлично, Женюрка. И — быстренько — убытки. — Уговор дороже денег, — народной мудростью намекнул на обещанное Жека. Смирнов поставил чашечку на блюдце и полез в карман. Объявив последний номер, музыканты отыграли его и стали симулировать подготовку к уходу. Следовательно, одиннадцать. Но все так быстро не кончается: от широко гуляющего столика уже шел к сцене гражданин с купюрой. Подошел, пошептался с руководителем, и оркестранты, как бы с неохотой, вновь разошлись по своим рабочим местам. «А потому, потому, потому, что светофор зеленый!» — заверещал солист. Они допили кофе. — Пошли, — предложил Казарян, и они пошли. На лестнице Алик сказал с тоскливой надеждой: — Дыхалки бы хватило… Галя шла впереди, метрах в десяти, направляясь к железнодорожной платформе, у которой, среди таксомоторов — местных и московских — стояла казаряновская «восьмерка». От продуктовой палатки наперерез им, не торопясь, двинулось несколько человек. — Шестеро, — подсчитал вслух, негромко, Алик. Шестеро пропустили Галю и перекрыли путь старичкам. Грамотно, вполне грамотно. Троим у платформы оборону держать еще можно, а посреди пустой площади — задачка. — Саня, ты между нами, — напомнил Алик. Шестеро приближались. Все в светлом, как положено ныне молодым. А человека в черном с ними не было. — Что надо? — спросил у шестерки Казарян. Шестеро молча надвигались. Паренек покрепче встретился взглядом со Смирновым и встал в стойку. Каратист, мать его за ногу. Второй паренек неосторожно — до возможности контакта — сблизился с Казаряном и тотчас схлопотал башмаком в голень, левой снизу — в солнечное, правой за волосы и навстречу резко поднятому колену. За волосы же Казарян откинул второго в сторону. Пошел каратист. Только бы не левша. Смирнов чуть раньше уклонился влево, каратист правой ногой мощно лягнул пустоту и на мгновение замер в неустойчивом равновесии, открыв беззащитную спину. Смирнов жестоко и в полную силу ударил каратиста палкой по почкам. Лег каратист. — Паленый! — крикнул обиженно кто-то из оставшейся четверки, и паленый сей же миг возник неизвестно откуда. — Достань его, Алик! — попросил Смирнов, и Алик сказал обрадованно, призывая паленого к себе: — Красавец ты мой! Явился наконец! Человек в черном ощерил безгубый рот и, сделав шаг вперед, показал, что будет бить правой — обманка для фрайеров. Алик, обозначив правый уклон, тут же резко ушел влево и достал паленого правым крюком в печень. И — пока не упал — прямым в подбородок. Все. Израсходовал оба своих полноценных удара. Но для паленого этого было достаточно. Он лежал рядом с каратистом. Обработанный Казаряном, правда, уже сидел, держась за разбитое лицо. Четверо пятились от старичков, старательно демонстрируя, что, хотя и пятятся, но нападут. Не сейчас, но вот-вот. Казарян кинул себя вперед последним своим прямым ударом и достал одного. Завыв мотором, «восьмерка» на первой скорости, рывками, двинулась к полю битвы. — С ручняка сними, дура! — заорал Казарян. Галя услышала и машина остановилась рядом с ними. Казарян распахнул дверцу: — Быстро, быстро. Алик и Саня, беззвучно матерясь, пролезли на заднее сиденье. Вдалеке, наконец-то, забулькал милицейский свисток. — Да поедешь ты? — страшным голосом заорал Казарян на Галю, и они поехали. Переезд через фрязинскую ветку был закрыт: издалека стучала приближающаяся электричка Казарян открыл дверцу, обошел капот и сказал Гале: — Подвинься. Сзади подкатил таксомотор и гуднул. Казарян обернулся. Таксист через окошко показывал большой палец. — Что же не помог? — мрачно спросил Казарян. — Не успел. Пока монтировку искал, вы уже дело сделали. — Долго искал. Казарян влез за руль. Пошарил по карманам, нашел коробочку, поел блестящих шариков. Пробежала электричка, уютно светя желтыми окнами. Подняли шлагбаум. На Ярославском шоссе Казарян дал девяносто и виртуозно засвистал пугачевскую «Делу — время, делу — время, потехе — час!». Галя вдруг, как тот, что сидел на площади, прикрыла лицо ладонями. — Пристегнись, — сказал Казарян. Галя отняла руки от лица, щелкнула ремнем безопасности. Казарян добавил: — И успокойся. — Как вы можете, как вы можете так! — запричитала она и опять закрылась ладонями. — Не понял, — строго заметил Казарян. Галя снова отняла руки от лица, посмотрела на него, обернулась и быстро глянула на Алика с Саней. — Вы — мясники! Вы понимаете, что вы — мясники, убийцы? — Не понимаем, — всерьез отозвался Смирнов. — А, да что с вами разговаривать! — Галя махнула руками и заплакала. — Ты получше поплачь, — посоветовал Казарян. — Помогает. Галя заплакала в голос, а Алик спросил у Смирнова: — Ты за этим в Москву приехал, развлечься? Скучно там, у моря? — Дурак ты, Алька, — ответил ему Смирнов. — Ловко ты этого каратиста достал, — вспомнил Казарян. — Мне один капитан-десантник, афган, про этих каратистов все точно объяснил. Вся эта хренотень — набор штампов. У хорошего каратиста их шестнадцать, у приличного — восемь, а у таких вот — четыре, не больше. И обязательно с копыта начинают. Так что достать такого — дело нехитрое. — А ножки ослабли. И в коленях — мандраже, — проанализировал свое состояние Алик. — Сам же говорил — нас теперь на два удара хватает. И все. Следовательно, ты использовался полностью. — Да, ребятки, старость — не радость! — любимым своим трюизмом откликнулся Смирнов. — Старички, — про себя решила притихшая уже Галя. — Богобоязненные старички. — И хихикнула. Казарян покосился на нее и спросил: — Отошла? — Симпатично погуляли. Развеялись слегка. Въехали в Москву. Довезли Галю до ее дома, а сами поехали к Алику. Умываясь в ванной, Алик увидел себя в зеркале и огорченным криком задал вопрос Смирнову и Казаряну, устало возлежащим в креслах перед выключенным телевизором: — Когда же я себе личность так покарябал? — Во-первых, известно когда, — ответил Казарян. — А во-вторых, не ты, а паренек, которого ты достал. Он падал, ручками от огорчения взмахнул слегка и тебя задел. — Да… А мне в понедельник записываться на телевидении, — сообщил, войдя в столовую Алик, и вальяжно рухнул на диван. — Загримируют, — мрачно успокоил его Смирнов. — Загримировать они, конечно, загримируют, а что я завтра на даче Варьке скажу? — Скажешь, что очередная дамочка в порыве безудержной страсти… — вяло пошутил Казарян. — Мимо тещиного дома я без шуток не хожу, — вспомнил известную частушку Алик. Помолчали недолго. Алик не выдержал, спросил: — Что это было, Саня? — А я не знаю, — с идиотским смешком ответил Смирнов. — Темнишь? — попытался догадаться Казарян.