— Зачем мне это нужно? — Тогда объясни, почему и куда копаешь, — предложил Алик. Смирнов начал издалека: — Помните, у меня собачка была, Бетькой звали. Замечательная была собачка, добрая, умная, к миру расположенная, всех любила. Единственное, что ее приводило в ярость — аномалии. Помню, однажды гуляли мы с ней в скверике нашем, а там парочка одна, вместо того, чтобы на скамейке сидеть, на травке расположилась. Так Бетька, миролюбивая Бетька, такой скандал учинила! Всякая аномалия — непорядок, а непорядок терпеть нельзя. Налицо явный непорядок. Открывается кафе, только для того, чтобы закрыться, милиционеры с крыш падают… — Зачем тебе все это, Саня? — перебил его Казарян. — Я же объясняю: я, как Бетька, в ярость впадаю от аномалий. — И больше ничего сказать не можешь? — Пока ничего. — Ну, хоть соображения ума имеются? — Соображения ума имеются. — Мы чем можем помочь? — вступил в разговор Алик. — Кстати, я узнавал в ОДТС, — сказал Казарян. — Заказов на сторону по искусственному кирпичу цех не выполнял. — Значит, ворованный, — решил Смирнов. — Концов, следовательно, не найдешь. — Так чем же мы тебе можем помочь? — повторил свой вопрос Алик. — Подождите пока, ребятки. Пусть вначале свечусь я один. Наконец он застал Ночевкина. Одуревший к концу дежурства младший лейтенант долго пялился на Смирнова, пока не сообразил, кто перед ним. Сообразил и обрадовался своей сообразительности: — Так мне о вас лейтенант Перфилов говорил! — И что он обо мне говорил? — Что вы интересовались, кто последний с Юрой Трындиным разговаривал. Так это я разговаривал. — Тогда у меня к тебе, лейтенант, несколько вопросов. Первый: говорил Трындин тебе, что получил анонимное письмо о наркотиках? — Нет. — А о наркотиках вообще в этот день разговор был? — В этот день не было. А вообще-то он этими делами очень интересовался. Я капитану Махову из МУРа об этом уже рассказывал. — С Маховым я побеседую про наркотики. А ты мне об этом дне расскажи поподробнее. Ну, вспомни, вспомни, Ночевкин! У тебя же хорошая память! — Не жалуюсь, — согласился Ночевкин и обратился к своей хорошей памяти. — Первый раз он забежал к нам часов в двенадцать, начальника спрашивал, а начальника не было. Тогда он решил в райисполком сходить… — Куда, куда? — перебил его Смирнов. — В райисполком, — повторил Ночевкин. — Справки кое-какие навести. — Ну, и?.. — Ну, и пошел. Через час вернулся и опять начальника спросил. А начальник все еще с совещания не возвращался. Тогда Трындин решил пообедать и по участку прогуляться. Больше я его не видел. А в пять все это случилось. — Подробности, подробности, Ночевкин! Что он о визите в райисполком говорил? — Говорил, что чертовщина какая-то получается, путаница, не понять ничего… — А что он хотел понять? — Кто его знает. Наверное, об этом с начальником хотел посоветоваться. — Страна Советов, — сказал Смирнов. — Спасибо тебе, Ночевкин. — Так помог чем-нибудь? — обрадовался старший лейтенант. — Еще как! Суббота была, ленивая летняя суббота. Алик уехал на дачу, к жене своей, умильной бабке Варе, которая пасла там свою любимую внучку Ксюшку. Уехал временным, на два дня, подпаском. И для Романа суббота была святым армянским семейным днем. Так что приходилось гулять в одиночестве. Смирнов доколдыбал до центра. У чумового «Детского Мира», на остановке сорок восьмого троллейбуса с устрашающей табличкой «Посадки нет», пользуясь видимыми признаками своей инвалидности, влез в салон, выбрал местечко посимпатичнее (справа по ходу у окна) и стал ждать водилу, который ушел отмечаться. Кипела вокруг московская толпа, в которой не было москвичей, и это была — Москва. Пришел водила из контрактованных, судя по неумелому франтовству, — тоже Москва. Троллейбус повернул на Кузнецком мосту и через Большую Лубянку поплыл к Сретенке. Москва, Москва! Мещанская, Крестовский мост, Ярославское шоссе. Вот и сельскохозяйственная выставка. К входу в полуцилиндр «Космоса» Смирнов добирался довольно долго — не по его ногам стала эффектная лестница. У входа бдел швейцар. Но на что-то хитрое имеется кое-что с винтом. Смирнов извлек книжечку. Книжечка была красного сафьяна с золотом. Такие простым смертным не дают. Швейцар Смирнова пропустил. Колбасился в вестибюле кое-какой иностранец — деловой, пробегали чрезвычайно озабоченные наши отечественные дамочки, благоухая французской парфюмерией, безмерно загруженные работой; вольно раскинулся в креслах многочисленный, из всех трех республик Кавказ, рационально использующий заслуженный отдых. Бар искал самостоятельно, без расспросов. Нашел-таки в конце концов по табличкам, благо, знал, как слово «бар» по-иностранному пишется. Мило, очень мило, главное — малолюдно. Не время еще, не вечер; лишь в углу настойчиво наливалась шампанским четверка молодых громадных скандинавов, да за стойкой тихо грустил под импровизацию Дейва Брубека искомый Денис. Повезло на этот раз. Только вот опять на высокий стульчик лезть. А на полках-то, на полках! И советское, и заграничное, и полное, и початое, — пей, не хочу! Хорошо быть иностранцем! Денис вопросительно, не узнавая, посмотрел на Смирнова. — Налей коньяка сотку. И водички запить, — сделал заказ Смирнов. Денис без улыбки (не уважал аборигенов) заказ мгновенно выполнил. Смирнов споловинил, запил водичкой и приступил к демонстративному разглядыванию Дениса. — Что-нибудь еще? — не выдержал Денис. — Не узнаешь? — спросил Смирнов. — А почему я вас должен узнавать? Вы — киноартист? — изысканно хамя, вопросом на вопрос ответил поднаторевший во всем бармен. Смирнов извлек из кармана мятую пачку «Беломора», коробок спичек, закурил. Морщась от плебейского дыма, Денис придвинул к брошенной на стойку пачке фирменную мальборовскую пепельницу. Воспользовавшись барменовской любезностью, Смирнов осторожно уронил в пепельницу обгоревшую кривую спичку и сказал назидательно: — Ты, как высокий профессионал, клиента с первого раза срисовывать должен. — Я, как высокий профессионал, должен обслужить клиента быстро и вежливо. И все. — Следовательно, со мной разговаривать не хочешь? — А, собственно, о чем? — О «Привале странников», например. — Я туризмом не увлекаюсь. — И глазом не моргнул. Ушлый паренек. — А чем ты увлекаешься, если не секрет? Не нумизмат ли? — В каком смысле? — В самом прямом. Как любитель и коллекционер денежных знаков. — Смирнов допил сотку и ухмыльнулся, обнажив хищную искусственную челюсть. — Налей-ка еще сто. — Мне кажется, что вам достаточно, но что ж? — Денис тоже улыбнулся и артистично налил. — Ты еще и консультант, — отметил Смирнов, придвигая стакан. — Извините, я на минуту отлучусь, — сообщил Денис и исчез за незаметной дверью в деревянной стойке. Смирнов самую малость поскучал один, а потом от нечего делать обернулся к гуляющим скандинавам: любопытно было, чем они там занимаются. Самый здоровый и белесый тотчас поймал его взгляд и приветственно поднял полный фужер. Смирнов салютовал стаканом. Тогда скандинавы — все — вскричали: — Гип-гип ура! А Смирнов ответил: — Давайте, ребятки, давайте! Поняли друг друга и продолжили занятия. Каждый — свое: скандинавы — открывать очередную бутылку, Смирнов — двигать пепельницу по стойке. Вернулся Денис. Спросил холодно: — Чем еще могу быть полезен? — Рассказом о «Привале странников». — Я вас не понимаю, гражданин.