— А, стрелок! — узнал Сырцова генерал. — Срочно садись в машину и на угол Турчанинова и Кропоткинской набережной. Пять минут назад патруль сто седьмого отделения обнаружил там пустую и покореженную «Ниву». Алик, номер твоей машины какой? — Восемнадцать — тридцать семь, — упавшим голосом доложил тот. — Все. С Санькой беда. — Номер запомнил, Сырцов? Тут недалеко, у Крымского моста, на все-про-все тебе десять минут. Сырцов выскочил из квартиры, как ошпаренный. — Можно и не проверять, — сказал Алик. — Это он, его похитили. — Допустим, это он, допустим, его похитили, — условно согласился с этой версией Ларионов. — Проиграем ситуацию: почему он ехал на набережную или с набережной? — Он не мог ехать по набережной, следовательно, и с набережной тоже, — впервые косвенно вступил в нормальный диалог с генералом Казарян, — с набережной ему незачем сворачивать в Турчанинов, с набережной — в наш переулок, и все дела. Вероятнее всего, что он свернул с Остоженки. По причинам, уже изложенным, он не мог ехать из центра. Абсурд, бессмыслица, он спешил успеть к двум и обязательно свернул бы в наш переулок. Он ехал по Комсомольскому и, въезжая на Остоженку, был вынужден спуститься по Турчанинову. Какое-то препятствие помешало ему продолжить путь по прямой. — Может, автомобильная авария? — подал голос Махов. — Аварии не было, иначе она была бы оговорена в сводке, — не дал ему договорить решительный генерал. — Если это был Саня, то единственно, что могло его заставить изменить маршрут, это фальшивый пост ГАИ. Теперь осталось узнать самую малость: Саня ли это? — Это Саня, это Саня, это Саня, — повторял Алик. — Замолчи!!! — заорал Казарян, и Алик замолк. — У меня к вам вопрос, — обратился к Мине Ларионов. — Михаил Самойлович, кажется? Так вот, Михаил Самойлович, вы, по моим сведениям, с гражданином, сидящим рядом с вами, дважды консультировали по вопросам изобразительного искусства представителей милиции в каком-то помещении. — Ай да Махов, ну и ловкач! Теперь это называется проверить охрану «Привала странников»! Ты что, Сереге из автомата звонил? — бесцеремонно прервал не свое начальство Казарян, требуя ответа от замордованного всеми Махова, который за спиной генерала на казаряновскую тираду развел руками — ну, вышло так, куда уж денешься… — Ты можешь помолчать, Рома? — ласково поинтересовался генерал. — Теперь могу, — выразил согласие молчать Казарян. — Что же это за помещение? — продолжил беседу с Миней генерал. — Обыкновенное милицейское помещение, — скамейки, дежурный за барьером, телефоны, решетки на окнах… — вспоминал Миня. — И прямо там вы консультировали? — Нет, нас провели в комнату, скорее, в камеру, а не комнату, где на полу стояли прислоненные к стенкам картины. — Я не про картины, я про помещение. А снаружи как все это выглядело? Как все это выглядело снаружи, Миня описать не успел. Раздался дверной звонок, и через мгновенье в комнате объявился Сырцов со смирновской палкой в руках. Смирнова вытащили из «лендровера» и поставили на ноги. С трудом поворачивая голову, он огляделся: справа, за неряшливым валом пыльного кустарника, были уходящие вдаль, тускло поблескивающие рельсами бесчисленные железнодорожные пути, а слева, вдоль путей, тянулись бесконечные бетонные заборы громадных заводов. Там, где остановился «лендровер», был разрыв между заборами, в котором притулился неизвестно как сохранившийся дом купеческий — каменный первый и деревянный второй этажи. Один из тех, кто привез сюда Смирнова, делая больно смирновскому рту, рывком сорвал пластырь и спросил: — Оклемался, полковник? — Оклемался, — ответил за Смирнова второй. — Ишь, глазенками зыркает! — Тогда пошли, — решил первый и сильно лягнул ногой смирновскую задницу, тем самым давая ему направление к дому с внушающими доверие мило освещенными окнами. За деревянным барьером поднялся здоровенный мужик в форме майора милиции и обрадовался чрезвычайно: — Словили-таки! — Словили, — с тихой гордостью подтвердил первый и кинул на стойку барьера смирновский парабеллум. — Держи его пугач, из которого он мне два баллона продырявил. — Господи, старье какое! — здоровенный майор, с презрением выпятив здоровенную челюсть, небрежно подбросил пистолет на руке, а потом так же небрежно кинул его в ящик стола. — Ты мне руки освободи и дай это старье, — подал голос Смирнов и, осмотрев присутствующих в помещении, — посчитал. Добавил: — Обоймы как раз хватит. — А он — шутник! — опять обрадовался майор. — И я шутник, сейчас вместе и пошутим. Он открыл дверь за барьером и махнул головой, показывая, что Смирнова надо вести туда, за дверь. Смирнова ввели в большую — метров сорок — камеру, вся меблировка которой состояла из откидной железной койки, железной скамьи, прибитой к стене, и железной табуретки, привинченной к полу. Двое поставили Смирнова посредине камеры, у табуретки, и остались при нем. Шестеро, как члены секции в спортивном зале, расположились на длинной скамейке. Майор подошел к Смирнову вплотную и заглянул в глаза. Сейчас спросит и ударит в солнечное сплетение, они всегда так начинают. Соберись, не впервой. Точно поймать момент удара и напрячься в этот момент. Но до чего же челюсть отвратительная! — У меня к тебе, полковник, один вопрос: где ты спрятал Ферапонтова? — И тут же ударил. Смирнов на прогнувшихся ногах сделал вялый шаг назад, майор попытался схватить его за грудки, но Смирнов всем телом кинул голову вперед, целясь лбом в отвратительный подбородок. Майор рухнул. Маленькое, но удовольствие! Его бросили на пол и стали бить ногами. Миня Мосин направился было к своему «вольво», но Ларионов сказал: — Поедете со мной, Мосин. Если что, будете указывать дорогу. Миня покорно влез в ларионовскую черную «Волгу» рядом с шофером. Махов крикнул Ларионову из отъезжающей оперативной «Волги», в которой, в качестве запасного Сусанина, был Денис: — Мы вас ждем на месте сбора у Крестьянской заставы! Ларионов открыл дверцу машины, чтобы сесть и ехать, но вдруг увидел, как в «восьмерке» устраиваются Казарян и Алик. — Позвольте вас спросить, куда это вы собрались?! — грозно спросил Ларионов. — Туда же, куда и вы, — спокойно ответствовал Казарян. — Как я устал от тебя, Рома! — Ларионов грузно сел на заднее сиденье и приказал шоферу: — Поехали. Ему водицей спрыснули лицо, волоком подтащили к откидной койке и усадили на нее. Майор к этому времени вроде пришел в себя, но говорил с трудом: — Где Ферапонтов, сучий потрох?! Скажешь, где Ферапонтов, — кончат сейчас же. Не скажешь — забьют к утру. Слабым быть противно, жалким быть противно. После обработки Смирнов Цицероном тоже не был: — А не пошел бы ты… — Володя, готовь прибор, — приказал майор и объяснил Смирнову: — Сейчас займемся электротерапией. Хорошенький такой паренек по имени Володя принес из дежурного помещения моток изолированной проволоки и какую-то хреновину солидного промышленного вида. Видимо, реостат. Размотал проволоку, одним концом подсоединил к койке, другой конец — со штепселем — воткнул в розетку и склонился над прибором. Повертел какие-то переключатели, пожаловался: — Что-то плохо контачит. — Это тебе не Таньке титьки крутить, — посочувствовал ему Смирнов. Володя оторвался от прибора, подошел к Смирнову и дал ему по морде. — Дело делай, — недовольно сказал майор, и Володя возвратился к прибору. Майор приказал сидящим на скамейке: — Свяжите его! Трое повалили Смирнова на койку, расстегнув наручники, привязали закинутые за голову руки, прикрутили к краю койки ноги. — Ну, что у тебя, Володя? — майор торопил. — Порядок, полный порядок, — с профессиональным достоинством отозвался тот. — Тогда действуй. Трое отошли от Смирнова. Володя передвинул рычажок. Закрепленное ногами и руками тело Смирнова вытянулось тугой дугой. — Отпусти, — распорядился майор. Володя вернул рычажок на исходное, смирновское тело опало. Майор полюбопытствовал: — Что скажешь, начальник? — Подонок. Палач. Мразь, — был ответ. — Володя, — не скомандовал — попросил майор.