— Варька в магазине, — разъяснил положение дел Смирнов и отправился за третьей рюмкой. — Ну, бабы! — Алик устроился в кресле и стал смотреть, как Казарян наливает ему рюмку. — За то, что все кончилось, — повторил тост Казарян, и тотчас позвонили в дверь. — Ну, что ж это такое? — Это Варька, — ответил Алик и пошел открывать, а Смирнов отправился на кухню за четвертой рюмкой. — Естественно, без меня, — обиделась Варвара, войдя и бросив набитый пластиковый пакет на диван. Смирнов молча поставил на стол четвертую рюмку, а Казарян, наполнив ее, в третий раз провозгласил, издевательски намекая на завершенный поход Варвары: — За то, что все кончилось. — А что кончилось-то? — поинтересовалась Варвара, понимая, что подобный тост не может относиться только к ней. — Успешный Санькин визит в Москву, — объяснил Казарян и заорал: — Да выпьем мы когда-нибудь или нет?!! Выпили, и Варвара все поняла: — Значит, выхлопотал увеличение пенсии, Саня? — Выхлопотал, выхлопотал, — быстро соврал Саня. — Ты документы-то оставь, — сказал Алик. — Я сам заявление напишу, а Ромка твою подпись подделает, и пусть все пойдет по инстанциям. — Так, значит, вы тут ни черта не делали! — догадалась Варвара. — Да уже все сделали, одни бумажные формальности остались, — уже и Алик врал. — Лидке об этом не говори, Варвара, — попросил Смирнов и без перехода из просителя превратился в распорядителя: — Ты, Варвара, пошевеливайся. Проверь: все ли взяла, сумки свои пересчитай, через двадцать минут отправляемся. В двадцать минут Варвара не уложилась: выехали на вокзал двумя машинами через полчаса. Стараниями московской милиции удалось откупить четырехместное купе, в которое были занесены чемоданы, сумки и прочие свертки. Пристроили багаж, гурьбой вышли на перрон. До начала путешествия Смирнова, Варвары и Ксюши к целебному морю оставалось тридцать пять минут. Вышли, образовали кружок и стали поочередно делать козу Ксюшке. И сказать друг другу вроде много чего надо, а сказать-то и нечего. Выручил генерал Ларионов, явившийся на проводы в штатском. За его спиной почтительно маячил Махов. Генерал пожал мужчинам руки (Варваре поцеловал), и, обняв Смирнова за плечи, вежливо увлек его в сторону. Смирнов не сопротивлялся, шел, помахивая легкой аристократической тростью, — самшитовую он оставил у Спиридоновых. Дошли до электровоза. — Ну, что ты мне хочешь сказать? — не вытерпел, задал вопрос первым Смирнов. — Еще раз спасибо, Саня. — Только и всего? — Да нет. Долгом своим считаю сообщить, что, благодаря тебе, вышли мы на серьезнейшую структуру, разветвленную, четко продуманную. Помаленьку выявляем ее. — Ну, и как дело идет? — В связи с самоликвидацией шефа прикрытия фигуранты колются довольно бодро: есть на кого все свалить, покойник-то опровергать не может. — Покойник, следовательно, потолок дела, по-твоему? — А ты как думаешь? — Я думаю, ты весьма доволен одним обстоятельством. — Каким это? — Тем, что покойник — покойник. Тем, что вышло все так, как ты хотел. — Ты на что-нибудь на меня в обиде, Саня? — Я никогда тебе, Сережа, не прощу, что, зная многое, ты ничего не делал, ждал. — А что я должен был делать без доказательств? — Я не люблю генеральских игр, Сережа. Во время войны я спокойно терпел жирных генералов, потому что видел: они догадываются, что без меня они — ничто. В последнее время поджарые генералы почему-то полагают, что я — ничто, пешка, которую можно двигать безболезненно, куда надо им, генералам. Не ошибайся на этот счет, генерал. — На твой счет, Саня, я никогда не ошибался. — Ну и ладушки. Пойдем к нашим. Генерал грустно посмотрел на Смирнова и решился: — Саня, зачем теперь тебе машинка, а? Сдай ее от греха… Смирнов возликовал: удивленно распахнул глаза, заулыбался, как младенец: — Какая еще машинка, Сережа? — Парабеллум. — Нету у меня никакого парабеллума. — Есть. — Нету. Я тебе официально заявляю: нету, — сказав это, Смирнов подмигнул генералу. — Ну, а если неофициально, то я пока разоружаться не собираюсь, генерал, мы еще с тобой не подписывали соглашения по РСД и РМД. — Значит, вооружен и очень опасен? — догадался Ларионов. — Именно. И ты старайся не забывать об этом. Они вернулись к вагону за десять минут до отхода поезда. Стали прощаться. Алик с Варварой, естественно, разругались напоследок, их тут же помирили, и Варвара с Ксюшкой на руках ушла в купе. — Александр Иванович, — подал голос Махов, — а чем вы там на юге заниматься будете? Ведь скучно, наверное, просто так жить. — Просто так — спокойно, без унижающих тебя мелких забот, без суеты от идиотических проблем быта — жить совсем не скучно, Леня, — сказал Алик. — Я пансионат для отдыхающих открою, — успокоил Смирнов Махова, — уютные и удобные комнаты, вкусное и разнообразное трехразовое питание, ненавязчивое и внимательное обслуживание дорогих гостей. И назову этот пансионат «Привал странников». — Пассажиры, прошу в вагон, — приказала проводница, и Смирнов ступил на площадку. Поезд медленно тронулся. Четверо пошли вместе с ним, но скоро стали отставать. Смирнов высунулся из-за плеча проводницы и приветственно поднял вверх свою роскошную палку. ВЕЧНЫЙ ШАХ Из девятнадцатого, из гражданской войны вырвался на обширную поляну всадник. Придуманный художником Васнецовым витязь в шишковатом суконном шлеме и гимнастерке с алыми разговорами на борзом коне мчался сквозь взрывы. Комьями взлетала, образуя неряшливые фонтаны, земля, пучился, клубился, стелился серо-желтый дым. Взрыв рядом, совсем рядом, еще один… Всадник вроде бы ушел от них, но вдруг передние ноги коня подсеклись, и он мордой, крутым лбом ткнулся в траву, а потом завалился набок. Все его четыре ноги судорожно дернулись дважды и мертво застыли. — Стоп! — заорал в матюгальник режиссер. В кино все наоборот. По команде «стоп» все сорвались с места. Съемочная группа — кому надо и кому не надо — бежала к месту незапланированного падения всадника. Витязь, слава Богу, поднимался с земли. Первым к нему подбежал за все отвечающий директор, подбежал и констатировал облегченно: — Живой… — и удивился, разглядев витязя. — А ты кто такой? — Конюх, — признался витязь. Был тот витязь сопливым мальчишечкой лет шестнадцати-семнадцати. Бессмысленно вытирая ладони о гимнастерку, он моргал глазенками и тряс губами. Когда вокруг образовалась небольшая толпа, подошел режиссер. Толпа почтительно расступилась, и дала возможность режиссеру полюбоваться на витязя. — Это еще что такое? — гневно и угрожающе осведомился режиссер и, поднеся любимый свой матюгальник к устам, распорядился на всю округу: — Руководителя трюковой группы ко мне! Не смущали отставного гэбистского полковника осуждающие взгляды киношников. Он шел через поле, не торопясь, беспечно помахивал тонким ореховым прутиком. Подошел, щелкнув прутиком по блестящему голенищу, предложился: — Слушаю вас, Андрей Георгиевич.