Колыхался на ветерке. Смывался с краев. Чуточку, пожалуй, просвечивал. Щурился несмело, оправлял рассыпчатые волосы, а они ссыпались на стороны, не могли уложиться. – В старину везде леса были, – выговорил, наконец, и замолк. Мы притихли следом. Затаенно ожидали продолжения. – Вот сказали по радио, что мы слышим свой голос не так, как другие. Может, и слова не те, смысл не тот?.. Так и присвистнули от восхищения. На свист появился зыристый мужичок с портфелем, стал пояснять на ходу: – Перед вами каженник, светлый пьяница. Не ленив, но задумчив. Утром пьет, днем спит, ночью по полям бродит, тьмы опасается. – Днем же нет ее… – всполошились мы. – Пускай тогда и гуляет. – Днем-то, – выговорил каженник, – ее больше. Несмелые его воздыхания. Душевные неустройства. Руки обвисали по бокам за полной за их ненужностью. Жить ему не полагалось нисколечко, но он жил. – Вот бы я вас спросил... Помолчал старательно. – Муха во щах – к счастью. А мясо во щах?.. – Вопрос риторический, – быстро сказал зыристый мужичок. – Можно не отвечать. Он и уплыл из видимости. А мужичок остался. – Это что за место? – потребовал мой друг. – Сказать и немедленно! – Место наше, – пояснил, – называется Затенье. Вы же видели. Вы всё видели: не утаил! Без вас нет и нас. Но без нас и вы полиняете. Спросим себя: стоит ли держаться за бессмертную душу? Нет, граждане, не стоит! Слушаем. Не отвечаем. – Имейте в виду, – заспешил. – У нас толкотня. Наплыв желающих. Не вы одни. – И ласково: – Может, столкуемся? А друг мой нагло: – Стоит корова, орать здорова. Отгадаешь – столкуемся. – Эва, – сказал. – Делов-то. Корова-истеричка. – Ошибаешься. Даю намек. Стоит корова, к стене приткнута. Орать здорова, коль пальцем ткнута. – Корова-инвалид. – Не столковались, – отрезал мой друг. – Отгадка – рояль. И мы пошли дальше. – Позовете, – вскричал. – Попросите. В пояс накланяетесь. Слинял куда-то. Нас отправляли в колхоз… …убирать урожай. Ездили до этого на картошку и на горох, на тут заартачился, новоиспеченный молодожен: куда уеду от нее, единственной, да еще на месяц? Вызвали на комсомольское бюро, и там я заявил: – Никита Сергеевич Хрущев осудил неразумное использование специалистов, которых отрывают от работы. Я молодой инженер, и в колхоз не поеду. Не нужен вам – отпустите. Сказали: – Вы его неправильно поняли, Никиту Сергеевича. А представитель парткома набычился на наглеца, выговорил с неприязнью: – Болтать вы все умеете. Посмотрим, как под танки станете бросаться. Со связкой гранат. Решение. Единогласное: – Исключить из комсомола. Ехал на трамвае, недоумевал: – Зачем же теперь под танки бросаться? Нет иного способа их подбивать? Сам себя отвечал: – Болтать вы все умеете… Так оно случилось в ту пору, подтолкнув к описанию вероятного события, – сегодняшним не уразуметь. Даже кавычки решил сохранить: дело давнее. «Стоял посреди поля мужик в ватнике, глядел на нас из-под руки. – Вот, – сказал мой догадливый друг. – Микула Селянинович собственной персоной. Бог в помощь, дядя! – Благодарствуйте, – ответил картаво и нараспев. – И вам того же. В руке у него была картофелина, на голове соломенная шляпа, на ногах боты, на носу пенсне. Мы изумились, конечно, но вида не подали. – Как урожай? – спросили дипломатично. – Сам-треть? Сам-четверть? Сам-сколько? – Урожай, – ответил, – отменный. Земля наша родит, не переставая, успевай оттаскивать. Но оттаскивать некому. Вот оно, вот оно, что я наработала: сто носилок отнесла, пятак заработала. Очистил клубень от земли, пошел на конец поля, положил в мешок, воротился не спеша назад. – Трудитесь? – спросили. – Трудимся, – ответил. – Мешок полный, не прошло и недели. Черный ворон-вороненок улетел за темный лес. Нам колхозная работа никогда не надоест. Снова пошел с картошкой. – Вы, наверно, из Москвы? – спросили вслед. – Наверно, – ответил. – Но не уверен. – У вас здесь колхоз или совхоз? – А здесь у нас, – ответил степенно, – головной институт теоретической физики. Я по тропке шла, размечталася, хорошо, что в колхоз записалася. Лихо отсморкнулся на сторону. Вернулся он не скоро. Порылся в кармане, протянул визитную карточку. «Профессор, доктор наук, член лондонской королевской академии». – Мы их в мешок кладем. Пусть знают, чью картошку едят. И похвастался: – У нас без обмана. Картошечки – одна в одну. Столицу кормим. Не пойду за Федю замуж, сколько бы ни сватали. Как прогульщика в газете его пропечатали. И дернул плечиком. – Пожелания есть? – спросили на прощание. – Поля бы заасфальтировали, – сказал академик. – Грязи невпроворот. И мы пошли дальше. – Чертовщина! – завопил мой друг. – Колдовство. Обаюн с пролазом.