– Лук – положила. Морковь – положила. Петрушку... Петрушку клала или нет? – Клали, клали‚ – подсказывал я и опять принимался за свое: про разрушения‚ восстановление, успехи по сравнению… По окончании института мы попали на завод. Игорь, Костя, Володя и я. Зима. Промерзлый трамвай. Тусклые лампочки. Стылые до окоченения ноги. Долгий перегон по пути на работу, посреди озябших пассажиров. – Граждане, проходите вперед! Впритык к чужим пальто, впритык к глазам читал Диккенса. Том за томом. – Граждане, ну пройдите вперед! Люди на подножке… Осенью нас зачислили в вечернюю школу марксизма-ленинизма. Игоря, Костю, Володю и меня. Потомились на первой лекции, в перерыве ушли и больше не появлялись до лета. В июне вызвал ответственный товарищ, спросил строго: – Почему не учились? – Аврал, – ответили со значением. – Работы до ночи для укрепления обороны страны. Мы бы рассказали, да нельзя. Государственная тайна. Он нам не поверил, но, тем не менее, заявил: – Через неделю экзамены. Сдадите их и продолжите обучение. – Мы же не бывали на лекциях. Марксизм-ленинизм не уяснили должным образом. – Оно конечно. Но вы толковые, институт кончали. Позанимаетесь неделю и сдадите на отлично. Мы даже возмутились: – Сдать-то сдадим, но глубоких знаний не будет. Основательного понимания столь важной дисциплины. Вздохнул: – Основательного, конечно, не будет, но затем постараетесь, усвоите во всей полноте. Игра была на равных. – Значит, договорились, – сказал. – Через неделю экзамены. – Нет, не договорились. Он начинал нервничать: – Вы же изучали марксизм-ленинизм. В вашем институте. Пойдете на экзамен, сдадите с первого раза. Ответили: – Мы изучали, конечно, такое не забывается. Но появились новые работы об учении Маркса-Ленина, а мы пойдем на экзамен, с ними не ознакомившись? И будем потом в глаза смотреть, в ваши глаза? Он ненавидел нас, ответственный товарищ. С отчетностью был, должно быть, завал, не мы одни увиливали, приходилось терпеть наглецов. – Ладно вам! – взмолился. – Ответите на пару вопросов, получите аттестат за окончание первого курса. Но мы были решительны. Мы – несгибаемы. – Нет, – отвергли категорически. – Липовый аттестат. Без глубоких знаний. Нам не нужен. Наконец он сдался. – Начнете сначала. Все четверо. И посмейте пропустить хоть одну лекцию. – Не вопрос, – сказали мы. – Начнем заново, изучим во всей полноте. Если, конечно, аврала не будет, работы до ночи для укрепления обороны страны. – Кстати, – спросили на прощание. – Мы изучали в институте и «Вопросы языкознания» товарища И. В. Сталина. Их не надо? Его передернуло от злости. – Их не надо. Больше мы его не видели. На лекции не ходили. Нас не трогали. Жизнь хороша своими переменами. В один из вечеров не стало бабушки… …Цили Абрамовны. Проговорила по-еврейски‚ быстро-быстро, не всякому разобрать – и ушла. Костик просыпается утром‚ бежит умываться‚ а на кухне стоит дочка ее, Софья Ароновна‚ ест прямо из кастрюли‚ и мелкие слезы часто капают в холодный украинский борщ. С бураком, капустой и репчатым луком… Без четверти девять‚ напугав соседей, во двор въехала похоронная машина. Шофер в мятом пальто с надорванными карманами и грузчик в затертом ватнике подняли гроб на нужный этаж, сверились по бумажке, позвонили. Им открыли и засуетились‚ заплакали‚ стали прощаться. Шофер с грузчиком ждали на лестничной площадке‚ покуривая папиросы, равнодушно поглядывали на привычную им суету и слезы‚ судорожные попытки задержать минуты расставания. – У нас на сегодня три рейса‚ – громко сказал шофер‚ и родственники отступили перед запланированной неотвратимостью. Они спускались медленно‚ боясь оступиться‚ – впереди шофер‚ позади грузчик‚ – обтирали спинами беленые стены‚ сипло и натужно дышали. Старушки у подъезда часто крестились‚ ребятишки перебегали с места на место‚ чтобы не пропустить самое интересное. Шофер залез в машину‚ принял гроб‚ закрепил ремнями‚ тяжело спрыгнул на землю. Стоял‚ курил‚ сплевывал‚ равнодушно оглядывал двор. – Документы взяли? – спросил. – Взяли... Развернулись около бака с мусором‚ выехали со двора и встали. Грузчик выскочил из машины‚ убежал за угол, а родственники притихли у гроба‚ недоуменно переглядывались, кто-то сморкался‚ задавленно всхлипывал. Грузчик вернулся не скоро: в руке батон‚ в кармане бутылка. – Пообедать некогда‚ – угрюмо сказал шофер‚ и они поехали дальше. Возле кладбищенских ворот мужчины подхватили гроб и‚ толкаясь‚ понесли по аллее. Один из них вытащил деньги‚ сунул шоферу. – Мало‚ – обиженно сказал тот‚ вертя бумажку между пальцами. Засуетился‚ дал еще. – Спасибочки!.. – выкрикнул грузчик‚ и машина ушла в город. На сегодня у них осталось два рейса. Вагончик старенький, моторчик слабенький, краска облупившаяся, дуга проржавевшая. И на наружном его боку затертая надпись: «Трамвайное депо имени Харона». Водитель за стеклом – глаза пристальные‚ в точку‚ ямочки на небритых щеках‚ губа кверху, как в начале улыбки – пошевелился‚ облизал мундштук‚ выдул дрожащий звук. Трогательный и влекущий. Вальс-бостон‚ мелодия разлуки: «Тихо вокруг. Это герои спят…» – У тебя все герои. А водитель на это: – Век прожил – вот и герой. Со слабым скрипом‚ со вздохом сожаления тронулся с места одинокий вагон‚ и поплыли они следом взвешенной вереницей‚ стариковские тени с бульварного кольца‚ рука в руке‚ щека к щеке‚ дыхание с дыханием.