Потом у нее в голове забрезжила догадка. Изувеченное тело оказалось здесь не случайно. Этот труп был посланием, и оно предназначалось ей. Те, кто это сделал, знали, что она заодно с Марселем. Знали, что она никакая не сезонница. Знали, что вчера они вместе побывали в Хранилище. И last but not least[85] — знали, что у подножия этого дуба она прятала свой смартфон. Ивана попятилась и, опустившись на холодную глинистую землю, усыпанную мертвой листвой, замерла, с пустым взглядом и такой же пустой головой, перед этим несчастным, у которого отняли и жизнь, и достоинство. Долго она сидела так, забыв о времени и чувствуя только, как ее одежду и тело медленно пропитывает сырость; она даже не боялась, что ее застанут здесь и ее постигнет участь Марселя. Наконец Ивана очнулась от этой летаргии и подобрала оброненный телефон. Несмотря на закоченевшие пальцы, ей все же удалось выключить свет, убавить звук и набрать номер. Каким-то чудом аппарат ожил. Но зарядка стояла на последней черточке. Теперь нажать на вызов: Ньеман… — Алло? Хрипловатый, знакомый, родной голос. В нескольких словах, заикаясь и всхлипывая, она описала ему ситуацию. — Успокойся. Но Ивана, рыдая, упорно пыталась объяснить, что все произошло по ее вине, что именно она заставила Марселя участвовать в этом, что… — Успокойся, — повторил Ньеман. А она все твердила и твердила: Хранилище… обломки свода… Посланники… — и к ней постепенно возвращалось дыхание, речь обретала привычный ритм. — Хватит! — заорал Ньеман. — Где ты сейчас? Ивана описала ему местность. За пределами Обители, не вторгаясь в Диоцез, жандармы могли передвигаться вполне свободно. — Я сейчас приеду со своими людьми. Оставайся на месте. — Нет. — Как это «нет»? — Я возвращаюсь в лагерь. — Даже речи быть не может! Хватит дурить! — Пока они меня официально не разоблачили, я буду продолжать. — Ты мне только что сказала, что полностью засветилась и что этот труп — твой смертный приговор! — Я еще не знаю. Мне неизвестно, кто убил Марселя. Мне неизвестно, что у них есть против меня. Мне даже неизвестно, кто это сделал — Посланники или еще какие-то фанатики. Наступило короткое молчание. Ньеман, видимо, взвешивал, есть ли у него шансы переубедить ее. Эти шансы были равны нулю. И он сдался. — О’кей, но только держи мобильник при себе. Я тебе позвоню, как только мы прибудем на место. Ивана не решилась ему отказать. Она понимала, что продолжать игру в одиночку слишком рискованно и нужно поддерживать связь с Ньеманом. К тому же ей не удалось бы подыскать нужные аргументы, она едва дышала и с трудом говорила. Панический страх буквально раздавил ее, сплющил сердце, превратив его в маленький — не больше персиковой косточки — черный комочек. — Как скоро? — Максимум через тридцать минут. — И как же вы объясните эту находку? Ньеман рассмеялся — свирепым и горьким смехом человека Обмани-Смерть[86]: — А кто посмеет требовать от меня объяснений? 45 — Вели им выключить фары и погасить маячки. Ньеман старался действовать максимально осторожно, чтобы не подвести Ивану и поймать с поличным убийц Марселя. Слишком уж много суеты было вокруг первого трупа. Теперь он хотел застать их врасплох, предъявив неопровержимые факты. Но сперва — разведка на местности… Он ехал вместе с Деснос впереди, в ее машине. Стефани, не выпуская руля, включила левой рукой рацию и отдала приказ. И они увидели в зеркале заднего вида, как машины и фургоны растаяли в ночной темноте, словно подводные лодки в морской пучине. Акция должна была пройти втихую. Деснос тоже погасила фары. Когда глаза привыкли к темноте, Ньеман увидел по обе стороны дороги симметричные ряды виноградных лоз, слабо мерцавшие в туманной ночной мгле. Труп, обнаруженный Иваной, стал фактом откровенной религиозной жестокости за пределами Диоцеза. И Ньеман ожидал чего-то подобного со смешанными чувствами опасения и нетерпения. Над этой Обителью постоянно витал запах железа и разложения, запах металлических экскрементов… — Подъезжаем, майор, — бросила Деснос, когда они миновали палатки сезонников и ограду. Она дышала с трудом, прерывисто, была в экипировке для спецопераций: ворот куртки застегнут, грудь туго стянута бронежилетом. Ньеман прочел ей краткое наставление, словно кюре — прихожанке, почти шепотом, подчеркивая каждый слог и заключив приказом: «Ни слова остальным!» Они затормозили на обочине дороги, проехав чуть дальше подлеска, описанного Иваной. В этом месте их не могли заметить ни Посланники, ни даже сезонные рабочие. Ньеман бросил взгляд в зеркало заднего вида: жандармы выпрыгивали из фургона, стараясь сохранять равновесие. Стражи порядка крепко сжимали свои FAMAS[87], как цепляются за пожарную лестницу. Здесь же были и техники Лехмана — парни из Лиона, которым никак не удавалось уехать; в своих белых комбинезонах они сейчас походили на людей в пижамах. Ньеман и Деснос вышли из машины. Виноградники остались позади, теперь перед ними простирались поля и рощи. Уже задувал по-настоящему зимний ветер, и люди ежились от холода. Трава колыхалась, точно водоросли на дне моря, кусты судорожно вздрагивали, деревья гнулись от верхушек до самых корней… — Вон туда, — указал Ньеман. Стефани искоса взглянула на шефа, словно спрашивая: откуда у него эта информация? И кто его оповестил о случившемся? Но тот молча двинулся вперед, чтобы избежать расспросов. Они пересекли пастбище, пригибаясь и рассекая ветер, хотя, похоже, это он рассекал их. На краю изумрудно-зеленого поля темнел подлесок. Или, скорее, рощица — если судить по высоте деревьев. Ньеман на ходу анализировал ситуацию. Марселя пытали не с целью вытянуть из него какую-то информацию, а скорее желая убедиться, что он ничего не знает и не понимает. И с той же целью отсекли ему пальцы. А Ивана? Почему палачи всего лишь напугали ее, вместо того чтобы допросить с пристрастием? Неужели они дознались, что она связана с полицией? На опушке все остановились — чисто рефлекторно, как делают глубокий вдох перед прыжком в воду. Ньеман поднял глаза и взглянул на луну — простой перламутрово-желтый кружочек на черном шелке небосвода, — потом посмотрел на Деснос: та держала свой автомат, как ее учили, протянув указательный палец вдоль приклада. Наверняка никогда не пользовалась им, разве что на учебных стрельбах или на экзаменах перед присвоением очередного звания. Ньеман вынул револьвер из кобуры и дослал пулю в ствол, показывая пример остальным. Ему ответило щелканье затворов, и от этого звука его пробрала дрожь. Ладно, командир пока еще жив… — Как только войдем в лес, включайте фонари. И первым углубился в темный промежуток между деревьями. Идти было нелегко. Какие-то колючки цеплялись за его ноги, царапали плечи, хлестали по лицу. Он представлял, каково было Иване одной в этом зловещем лесу. Да еще в состоянии шока, рядом с трупом… Настоящая современная героиня. Здесь растительность была такой густой, что она сопротивлялась ветру и в какой-то степени защищала идущих. Но при этом не пропускала света, и Ньеман шел почти вслепую, все замедляя и замедляя шаг. Всем остальным, двигавшимся вереницей за ним следом, наверняка приходилось не легче. Настоящая африканская экспедиция, с солдатами и носильщиками, в самом сердце джунглей… Но вот наконец и лужайка. И дуб, с его мшистым стволом и вздыбленными корнями, описанный Иваной. Все было на месте — и дерево, и мох на его стволе, и ветви. Все, кроме главного — трупа. 46 — Это невозможно! — А я тебе повторяю, что стою под этим самым дубом, и тут нет даже намека на труп. Голос Иваны был еле слышен. Наверняка затаилась в каком-то углу, чтобы ответить на его вызов. — Но вы мне хоть верите? — А ты как думаешь? Просто это было послание для тебя и только для тебя. А теперь тело вернулось в небытие. — Вы будете его искать? — Конечно, но на успех не надеюсь. Я приеду за тобой. Хватит, кончен бал.