— Ну вот, — прошептал комиссар, сидя в салоне, где все еще витал странный запах ее табака, — кажется, ты уже по самую шею в этом дерьме. Если Посланникам когда-нибудь удастся изловить убийцу, опередив полицию, убийцей вполне может оказаться молодая женщина, похожая на Рашель, а может, и она сама, — в общем, кто-то способный взмахнуть мечом над плахой. «Ибо возмездие за грех — смерть», — сказала Стефани Деснос, цитируя святого апостола Павла[99]. Даже если Рашель и выглядела моложе своих лет, на душе у нее явно лежал тяжкий груз, очень тяжкий. Это был гнет библейских руин, пережитков былых времен, заповедей Ветхого Завета. Под ее внешней красотой и молодостью скрывалось грозное доисторическое существо, которое ничто не могло сбить с намеченного пути. Ньеман тоже вышел из машины, и дождь тут же щедро обрызгал его лицо. Толпа вокруг часовни уже поредела. Журналисты разъехались, Посланники и наемные рабочие явно готовились вернуться к работе. Не успел майор сделать и трех шагов, как перед ним опять возникла Деснос: — Тело привезли в Бразон, скоро начнут делать вскрытие. — Только не говори мне, что это Циммерман… — У них никого другого не нашлось, а прокурор одобрил его кандидатуру. Ньеман уже готов был дать волю ярости, но сдержался, сочтя неуместным момент для ссоры: они ведь помирились всего несколько часов назад. — Из-за этого типа мы уже один раз потеряли драгоценное время, — все-таки буркнул он. — Если бы мы тогда узнали, что камень… Но тут Ньеман заметил в толпе сезонников Ивану, которая пристально наблюдала за ними обоими. — Ладно, — заключил он. — Продолжай в том же духе. — Слушаюсь. — А я пока съезжу в Бразон и поспрашиваю кюре, что он думает об этих буквах — MLK. Я почти уверен, что они имеют какое-то отношение к Библии. Может, это даже из древнееврейского… — Почему вы так думаете? — Потому что в древнееврейском языке гласные на письме не обозначались, — ответил Ньеман и одарил ее улыбкой. — Как видишь, можно быть старым хрычом и при этом знать кое-какие серьезные вещи. И он указал ей на жандармов и криминалистов, теснившихся под деревьями в тусклом свете дождливого дня. — Ну а как твоя операция «Улитка» — продвигается? Деснос густо покраснела. — Ладно, я шучу, — с улыбкой сказал майор. — После кюре съездим вместе в Бразон и нанесем визит Циммерману. — А зачем мне ехать с вами? — Помешаешь мне набить ему морду. — Знаете, иногда я спрашиваю себя: может, вы еще не вышли из подросткового возраста? Ньеман не ответил: Ивана украдкой дала ему знак пройти за часовню, в подлесок, где комиссар со Шницлером недавно изображали заговорщиков. Он кивнул. Беседа внедренного агента со своим начальником средь бела дня, в окружении жандармов и Посланников, — ничего себе номер! 55 Подойдя к тропинке, Ньеман углядел слева пригорок, который жандармы еще не успели обследовать, взобрался на него, прошел вглубь рощи, между деревьями, словно ему приспичило облегчиться в уединенном местечке, и спустился по откосу с другой стороны, оскальзываясь на палых листьях и мокрой земле. Он был уверен, что Ивана ждет его там, внизу. Наконец он обнаружил крошечную лужайку и тут же услышал за спиной шорох чужих шагов. Более осторожных. Ивана… На самом деле она шла следом за ним. В первый момент ему почудилось, что это Рашель: в рабочем платье они были похожи как две капли воды. — Поздравляю! Вы устроили грандиозное шоу, — сказала она, с трудом переводя дыхание. — Я тут ни при чем. Понятия не имею, как это просочилось в прессу. Наверняка кто-то из жандармов проболтался. — Среди Посланников слух распространился уже в семь утра. Все побросали секаторы и рванули к часовне. Ну и как у вас дела? — Я все предоставил жандармам. — Не думаю, что тут помогут обычные методы. — Заранее ничего нельзя сказать. А у тебя что нового? Ивана с бесстрастным видом выдала настоящую сенсацию: молодая женщина, с которой она завязала дружбу, была не кто-нибудь, а сама Рашель Кёниг. — Просто невероятно, как до меня это сразу не дошло, — добавила она. — Ну, я знаю другие названия для таких промахов. — Ладно, не начинайте. Эта женщина — самая что ни на есть ординарная анабаптистка, которая не видит дальше своего носа, вернее, дальше своей Библии. Через нее я хотела побольше разузнать об их секте, а ее личная судьба меня не интересовала. Ивана глубоко заблуждалась: Рашель была далеко не ординарной личностью, и комиссар это ясно чуял. Ее истовая вера достигала опасного градуса. Ньеман повидал на своем веку немало террористов и угадывал в этой женщине ту же смесь мистического ослепления и преступного коварства. — Что она знает о тебе? Только не говори мне, что ты открыла ей правду! Ивана помолчала. Из ее губ вылетал легкий пар, принимавший зеленоватый оттенок на фоне мха и листвы. Похоже, ей было не по себе. — Нет, не открыла, — наконец сказала она. — Знаете, это ведь Рашель спасла меня после бегства из Хранилища. Если бы не она, со мной, наверно, случилось бы то же, что с Марселем. — Что же ты ей наговорила? — Что я журналистка и пишу репортаж про их Обитель. Ну слава богу, это не так уж страшно, хотя Рашель наверняка трудно провести. Теперь пора было заканчивать с этим маскарадом. Однако Ньеман все еще не решался приказать Иване скинуть рабочую одежду. Дождь вокруг них закончился, над землей курился легкий туман, словно почва выдыхала пар с запахом сухой листвы и помета. — Так ты для этого хотела меня видеть? — Не только. Сегодня утром я еще кое-что поняла. И она уставилась своими зелеными глазами прямо в зрачки Ньемана. Этот взгляд пронзил ему сердце, и он, как это часто бывало в таких случаях, явственно вспомнил шарики своих детских игр, их стеклянные переливы и прозрачную глубину, казалось таившую в себе все загадки мироздания. Ему даже воочию послышался их тяжелый перестук на дне школьной сумки. — Якоб и Рашель не только состояли в браке, они также приходились друг другу братом и сестрой. — Что ты болтаешь?! — У них одинаковое родимое пятно на левом локте. И тут Ньеману в мгновенной вспышке памяти привиделась странная темная саламандра на бледной женской коже. — Проверьте, если хотите, — у Якоба точно такое же пятно, как у нее. А если они не брат и сестра, значит отец и дочь. Ньеман с самого начала подозревал нечто подобное. Он еще не забыл странную историю Поля Парида, «инородца», выдворенного из этого кровосмесительного сообщества. Можно ли было застукать их на этих противоестественных союзах? Вряд ли. Посланники тщательно оформляли все свои документы гражданского состояния. И сообщали в мэрию Бразона только то, что считали нужным. За пределами Обители никто не знал, кем они приходятся друг другу. И то, что ему сообщила Ивана, ценилось на вес золота: в свое время он сможет разыграть эту карту. — Ну и что дальше? — бросила Ивана. — Нужно расшифровать инициалы на груди Якоба и определить значение того куска угля. — Вы собираетесь снова нагрянуть в Обитель со своими «пукалками»? — Конечно. И допросить с пристрастием всех подряд. — Они не будут вам отвечать. И не прекратят работу. У них осталось лишь несколько часов, чтобы закончить сбор урожая. Позвольте им сделать это! Сговорились они все, что ли?! И тем не менее Ивана была права: только она одна еще могла вытянуть правду из Рашель… или из других членов секты, кто знает? Может быть, скорбь и слезы поколебали их твердую волю — так дождь способен размочить глянцевые афиши… Ньеман расстегнул кобуру и протянул Иване свой «глок»: — Возьми хотя бы это. — Вы что — смеетесь? — Я не отпущу тебя к ним без оружия. — Вот это-то и будет настоящим объявлением войны.