— Узнаешь здесь главу 3 Бытия — про Адама и Еву? Ивана прямо-таки кожей чувствовала почти враждебное нетерпение, одолевавшее Ньемана. Негативные флюиды от него разносились по всей комнате. Пока что отшельник не сообщил ничего нового. — В левой части «креста» Ланц изобразил Вавилонскую башню, глава 11 Бытия. Никто из слушателей даже не взглянул на фотографию. — А напротив, справа, — продолжал немытый пророк, — представлена глава 27 — история соперничества Иакова и его брата. И наконец, внизу мы видим сцену смерти Рахили, рассказанную в главе 35. — И это все, что ты нашел?! — взорвался наконец Ньеман. — Да эти штуки всем давным-давно известны! — Потерпи немного. И отшельник снова провел пальцами по радиографическим снимкам, как гадальщик по картам Таро. — На первый взгляд, выбор сюжетов кажется нелогичным. Некоторые из этих сцен, например смерть Рахили, практически никогда не изображались в церквях. По крайней мере, я не знаю другого примера в мире, где эти четыре картины были бы собраны под одной крышей. — Ну и что? — Значит, послание скрыто в чем-то другом. И оно таится в цифрах. — В цифрах? Вот тут-то Ивана и вздрогнула. Этот «Дед Мороз» угадал верно. Ей вспомнились слова Рашель: «Главное не то, что изображено, а то, что НЕ изображено. Но вам никогда не раскрыть нашу тайну». — Бытие, глава 3, затем 11, затем 27 и, наконец, 35. Все эти эпизоды были взяты из Бытия с интервалом в восемь глав. — И эта цифра 8 что-то означает? — Никоим образом. — Эрик, ты можешь изъясняться покороче, мать твою?! Облат умиротворяющим жестом поднял руку. Сейчас он напоминал песочные часы, чьи песчинки мерно и неторопливо ссыпаются вниз. — Слушай меня внимательно, — приказал он. — Я повторяю: все эти сцены, начиная с сотворения человека, выбирались с интервалом в восемь глав. Однако даже ребенок мог бы заметить, что интервал между вторым и третьим изображениями составляет не восемь глав, а шестнадцать. — И что? — Значит, одной главы не хватает. Той самой главы, которая входит в эту систему, но которую Отто Ланц не изобразил. — И ЧТО ЖЕ ЭТО? Антуан ткнул пальцем в пустое центральное пространство между четырьмя сторонами «креста»: — Недостающий образ, тот, которому полагалось бы находиться в центре фрески, соответствует главе 19 Бытия. — И о чем же в ней повествуется? — О гибели Содома и Гоморры. — А какая связь между ними и Посланниками? — В этой части истории — никакой, но есть продолжение… Ньеман нагнулся к облату, положив ладони на стол. Иване была знакома эта поза: как правило, она говорила о том, что майор заставляет себя сдерживаться, чтобы не отвесить оплеуху подозреваемому. — Ну разродись же наконец! Внезапно, неожиданно для всех, Антуан встал и застыл в молитвенной позе, склонив голову и прижав руки к груди. — А продолжение — это история Лота. И тут им пришлось выслушать целый эпизод из Ветхого Завета. — Лот, — начал отшельник, — был племянником Авраама. Он жил в Содоме со своею женой. И вот однажды он оказал гостеприимство двум ангелам, посланникам Господним. Вечером жители города явились посмотреть на пришельцев, без сомнения намереваясь совершить над ними насилие. Лот же не допустил этого и даже предложил святотатцам обесчестить вместо них обеих своих дочерей. Но содомляне стояли на своем, и тогда Господь поразил их слепотой. А затем объявил Лоту, что намерен истребить Содом, а также соседний город Гоморру, огнем и серой. Лот едва успел покинуть Содом вместе с женой и дочерьми. К несчастью, жена его обернулась, чтобы взглянуть на город, объятый пламенем, и тотчас обратилась в соляной столп… Теперь Антуан расхаживал по комнате, угрожающе воздев кверху палец, словно призывал проклятия на чью-то голову. — Главное, Всемогущий запретил им смотреть назад, на грехи Содома, на Божью кару… Ибо отныне все это было Его делом. Ньеман шагнул к облату, без сомнения намереваясь схватить его за шиворот и встряхнуть. — Прояви терпение, Ньеман, — невозмутимо промолвил тот. — Тогда Лот укрылся вместе со своими дочерьми в пещере. И вот однажды ночью дочери его, горюя о том, что им не найти мужчин в пустынной этой местности и не продолжить род, напоили отца своего вином и по очереди соединились с ним. От этих двух кровосмесительных связей и пошли два рода — Моавитяне и Аммонитяне. Ньеман так грохнул кулаком по столу, что Ивана и Деснос подпрыгнули. — Ну и чем же это может быть нам интересно? Антуан усмехнулся: — Народы, родившиеся от инцеста: это ни о чем тебе не говорит? Ньеман встал перед отшельником: — Да, мы знаем, что Посланники практикуют инцест, притом уже несколько веков. Это мерзко, это противоестественно, но данная история слишком стара, чтобы стать мотивом убийств, ты хоть это понимаешь? — Позволь мне закончить. Лот стал для них неким образцом. Выражаясь точнее, я думаю, что Посланники уподобляют себя одному из двух народов, произошедшим от его дочерей, — Аммонитянам. Во всяком случае, это тот пример, который Отто Ланц решил продемонстрировать им через эту фреску… ненаписанную фреску. — Почему ты решил, что это именно Аммонитяне? — Потому что они поклонялись особому божеству — Молоху, а на иврите это имя пишется одними согласными — МLK[125]. Ивана вздрогнула: вот оно, настоящее объяснение! — Молох… — повторил Ньеман. — Это бог, которому приносили в жертву детей? — Вот именно. И тут Ивану осенило: — А в Библии говорится, каким образом приносили эту жертву? — Через огонь. 71 Ньеман раздавал приказы на стоянке жандармерии. Срочно мобилизовать всех пожарных. Из Бразона, из Гебвиллера, из Кольмара. Потушить костры и обследовать каждый из них, чтобы найти тела погибших и спасти тех, кто еще жив. После чего засадить в тюрьму всех негодяев и держать там, пока не подохнут. Жандармы недоверчиво переглядывались, стоя в дыму, который становился все гуще. Но время поджимало, и сейчас было не до объяснений. Об этом напоминал пепел, который дождем сыпался им на головы. Пока люди рассаживались по машинам и фургонам, Ивана подошла к Ньеману и тронула его за плечо: — Послушайте, мне тут вспомнилась одна штука. — Что именно? — Сегодня вечером я видела, как Посланники тащили через поля мешки с древесным углем для костров. Вот чем объясняется кусок угля во рту мертвецов. Этим убийца напоминал о сути жертвоприношения. — А ты раньше не могла сообразить? — Вы уж меня простите, Ньеман, я до сих пор не пришла в себя от запаха виноградного сусла. Он помедлил с минуту, чтобы рассмотреть девушку, и ему почудилось, что он смотрит в зеркало на самого себя. Они оба много чего повидали в своей проклятой полицейской жизни, но их терпению уже пришел конец. — Давай садись в машину, поедем вместе. — Нет. — Ну что ты еще выдумала?! Вокруг них порхали хлопья пепла.