– В таком случае, дорогой Карслейк, позвольте узнать, – хищно набросился на инспектора Силби, как когда-то набрасывался на свидетелей, – помните ли вы, что портсигар оказался не в моем кармане, как я предполагал, а возле кресла, на полке? – Теперь, когда вы, мистер Силби, об этом упомянули, и в самом деле вспомнил, – ответил Карслейк тоном человека, вынужденного признать, пусть и с неохотой, очевидное. – Рейсон, полагаю, вам следует принести извинения. – Подождите! – воскликнул Рейсон. – А что, если лежавший на полке портсигар – тот, из которого вы взяли сигарету, – принадлежал мистеру Силби? А портсигар Уэйна, который мистер Силби положил в карман куртки, провалился за подкладку? Представьте, что… – Что за чепуха! – презрительно расхохотался Силби и наклонился к Рейсону: – Карслейк, вы учили коллегу собирать улики? Дорогой мой! Если бы вам удалось доказать, что я положил портсигар Уэйна в карман – да еще, заметьте, полтора года назад, – мы бы сейчас здесь не беседовали. Мистер Карслейк обвинил бы меня в убийстве. Не так ли, мистер Карслейк? – Так, – подтвердил старший инспектор. В наступившей тишине с улицы донесся шум машин, а спустя пару мгновений Карслейк негромко добавил: – Может быть, мистер Силби, следует позвонить и распорядиться, чтобы вам собрали чемодан. Убийство будет раскрыто Загадка воображаемой пишущей машинки Глава 1 Бухгалтер Арнольд Хаверстон принадлежал к породе людей, которых обычно не замечают. Этот суетливый неприметный человечек, каких вокруг великое множество, привык подчинять свою жизнь строгому, раз и навсегда заведенному порядку. Одеваясь по утрам, мистер Хаверстон невольно подлаживал свои движения к шуму за дверью, где возилась служанка, тоже верная устоявшимся привычкам, как и он сам. Бухгалтер затянул узел галстука в тот миг, когда женщина покинула квартиру. Он знал, что на столе его ждет завтрак, а рядом с прибором – свежие выпуски «Таймс» и «Дейли рекорд». Мистер Хаверстон занимал довольно просторную для одинокого мужчины квартиру. Помимо неизменно пустовавшей второй спальни здесь имелись гостиная и столовая. Переступив порог столовой, Арнольд увидел заголовки «Дейли рекорд», что положило конец тяготившей его томительной неизвестности. Повернувшись, он, как всегда, плотно закрыл за собой дверь, однако в это памятное утро понедельника, вопреки обыкновению, немного помедлил, взявшись за дверную ручку. «Возможно, сейчас я узнаю из газет, что допустил нелепую ошибку, которая приведет меня на виселицу, – подумалось ему. – Выпутаться не удастся. Останется лишь достойно принять поражение». Когда скромный добропорядочный обыватель убивает своего ближнего, то, разумеется, ведет себя иначе, нежели закоренелый преступник, избравший убийство своим ремеслом, однако и того и другого редко терзает раскаяние. Что до Хаверстона, тот справился с угрызениями совести, переложив вину на жертву, на Уэббера, который самым бесстыдным образом напрашивался, чтобы его застрелили. Заметая следы преступления, Хаверстон действовал с присущей ему обстоятельностью, однако не столько из страха, сколько из морального долга перед собой. Но если все предосторожности оказались напрасными, винить в этом следовало все того же Уэббера, это мерзкое чудовище. «Домовладелец застрелен, – провозглашала «Дейли рекорд». – Положение трупа остается загадкой». – «Положение трупа остается загадкой»! Это какая-то бессмыслица! – презрительно фыркнул Арнольд и, поморщившись, заглянул в «Таймс», где происшествию уделили всего пять жалких строк, в то время как статья в «Дейли рекорд» заняла два столбца. Он внимательно прочел их дважды: вначале внимательно, затем с изумлением. – Это не загадка, а нелепость. И вдобавок ложь! – громко воскликнул Хаверстон, впившись глазами в текст заметки. Должно быть, после него в комнате Уэббера побывал кто-то еще. «Убийца проник в дом через окно и вышел через парадную дверь, о чем свидетельствуют следы на клумбе, направленные в одну сторону (фотография на обороте), и комья земли на ковре в гостиной». – Но я не забирался в окно… А впрочем, да, забрался, когда вернулся… «Дейли рекорд» изложила суть дела путано и многословно, не скупясь на цветистые фразы. В субботу утром телефонный мастер вызвал полицию в кирпичное бунгало Уэббера, стоявшее на окраине небольшой деревушки в Эссексе. Убийца приехал на машине, о чем свидетельствовали двойные борозды, оставленные в саду колесами. Оттуда цепочка следов тянулась к окну гостиной. Убитого нашли сидящим за письменным столом в столь необычной позе, что очевидцы не поверили собственным глазам. Запись в полицейском протоколе наводила на мысли о мистификации или нелепом розыгрыше. Достовернее всего выглядели снимки, сделанные полицейскими фотографами. Снимки запечатлели дородного мужчину, несомненно живого, наклонившегося вперед. Облокотившись на стол, левой рукой он прижимал к уху телефонную трубку, а правая, сжатая в кулак, указывала большим пальцем вниз, причем находилась в девяти с половиной дюймах над столом. Казалось, во время телефонного разговора к Уэбберу зашел приятель, и, продолжая говорить, тот жестом дал ему понять, что их общие надежды не оправдались, а может, указал на некий предмет на столе. Как бы там ни было, кулак и отставленный палец создавали ощущение, что речь шла о неотложном деле. Разумеется, старшего инспектора Скотленд-Ярда Карслейка, вызванного в воскресенье утром на место происшествия, немало озадачило загадочное положение тела жертвы. Так мог бы выглядеть человек, подвергшийся мгновенной заморозке, которая и послужила причиной смерти, а между тем Уэббера застрелили из пистолета. Инспектору случалось видеть тех, кого застрелили. Они ничуть не походили на замороженных. Застывший в естественной позе покойник казался живым. Его отставленный палец, повернутый вниз, готов был уткнуться в стол! При виде мертвеца на память приходила скульптура вздыбившегося коня – движение, запечатленное в камне или бронзе. – Мы пока не знаем, доктор, сказал ли что-нибудь Уэббер по телефону, – признал Карслейк. – Но нам известно, что он поднял трубку в субботу вечером, примерно в девять тридцать. Поскольку трубку так и не повесили на рычаг, телефонистка попыталась связаться с Уэббером, однако никто не ответил. Утром в дом пришел телефонный мастер и, увидев тело, вызвал местную полицию. Карслейк окинул покойника хмурым взглядом, будто усмотрел в его позе личное оскорбление. – Вы когда-нибудь видели подобное, доктор? – Ну, не совсем, разумеется! Но вы и сами знаете: трупное окоченение подчас сопровождается весьма причудливыми эффектами. – Только не в этом случае! Тело застыло в момент действия. Уэббер звонил по телефону и… Взгляните на его палец! Либо это жест отказа, либо он собирался нажать какую-то кнопку – вызвать звонком прислугу например, – но никакой кнопки на столе нет. Вдобавок в пустом доме некому было отозваться на звонок, да и нет его в комнате. К тому же трупное окоченение не может наступить внезапно – ведь так? – Да. Время окоченения во многом зависит от состояния тела. Боюсь, в нашем случае я не могу судить о продолжительности процесса: это задача для специалиста из Центрального управления. Однако не для протокола скажу: окоченение, достаточное, чтобы удержать руку в подобном положении, могло наступить не раньше чем через час после смерти. – Но вы сами сказали, что после убийства тело не перемещали! – возразил Карслейк. – Совершенно верно! Примите это за отправную точку, инспектор. Едва ли смерть наступила мгновенно. С подобным ранением жертва могла прожить семь-восемь минут, оставаясь какое-то время в сознании. Убитый был вполне способен поднести к уху телефонную трубку, но не думаю, что смог бы что-то внятно произнести. В момент смерти, – чуть помолчав, продолжил эксперт, – левая рука жертвы могла находиться в положении, которое вы сейчас видите, но правая – никоим образом. Это попросту невозможно! Правую руку непременно должно было что-то поддерживать, пока не наступило трупное окоченение. Последнюю фразу эксперт произнес решительным тоном, давая понять, что в остальном на его помощь рассчитывать не стоит. – А что вы скажете на это, сэр? – вмешался юный Ролингс, помощник Карслейка. – Убийца влезает в окно и выходит через парадную дверь, оставив ее незапертой. Потом вдруг понимает, что забыл какой-то предмет, и примерно час спустя возвращается, чтобы его забрать. Эту вещь он вытаскивает из-под руки жертвы. – Ну да, – вздохнул Карслейк. – Дело за малым: нужно лишь арестовать убийцу и спросить, чего ради он вернулся. А пока, молодой человек, обойдите-ка дом и соберите все бумаги, на которых увидите любые данные: имена, адреса… Фотографы и эксперты-криминалисты закончили предварительный осмотр места преступления и сообщили, что в гостиной обнаружили отпечатки пальцев, не принадлежащие покойному. Еще один набор отпечатков нашли в кухне, однако позднее выяснилось, что их оставила приходящая служанка. Когда унесли тело, Карслейк внимательно осмотрел весь дом. Жилище Уэббера представляло собой добротно построенное одноэтажное бунгало с красивыми коврами и хорошей мебелью – возможно, немного старомодной, но в прекрасном состоянии. Стенной сейф, похоже, не открывали. В одном из незапертых ящиков письменного стола полицейские нашли пятнадцать фунтов, а на полу – золотой портсигар. Вдобавок в кармане покойного обнаружилось еще тридцать с небольшим фунтов. Напрашивался резонный вывод, что мотивом убийства послужило не ограбление. Убедившись, что все его сотрудники заняты делом, старший инспектор Карслейк поехал на телефонную станцию и лично допросил девушку, дежурившую в вечер убийства. – Поступил вызов от абонента, и я ответила, как предписывают правила. – Телефонистка перешла на строгий официальный тон, сделав вид, будто отвечает на звонок: – Говорите, вас не слышно… – Я понял. Вы хоть что-нибудь слышали? – Нет. Только стук пишущей машинки. Вот так сюрприз! В доме Уэббера не было никакой машинки. – Как долго стучала машинка? – Думаю, не больше минуты, – отозвалась девушка своим обычным голосом. – И если это поможет, звук был какой-то странный. У меня сестра машинистка, так что я кое-что об этом знаю. – Телефонистка ненадолго задумалась. – Как будто кто-то что-то подчеркивал, но не одной сплошной линией – понимаете? – а оставляя пробелы, выделяя отдельные слова. Медицинский эксперт сказал, что Уэббер скорее всего не мог говорить. Карслейк подошел к пишущей машинке и попросил девушку: – Вы не могли бы повернуться ко мне спиной? Я попробую воспроизвести звук, который вы слышали. Он несколько раз ударил по клавише, выбранной наугад. – Ну, звучит похоже, но не совсем так… Карслейк отбил три отрывистых, три замедленных и вновь три коротких удара, передавая сигнал бедствия. – Точно! – воскликнула девушка. – Именно это я и слышала! Инспектор провел дополнительную проверку, отбив пятнадцать сигналов, и девушка безошибочно различила среди них «SOS», не подозревая, что Карслейк воспользовался азбукой Морзе. Репортеры добрались до телефонистки лишь в понедельник утром. Она охотно поведала им свою историю и сумела повторить сигнал. Разумеется, газетчики мгновенно его узнали. Девушка дала им превосходный сюжет, а они в ответ не упомянули ее имени, понимая, что излишняя разговорчивость может стоить ей работы. Из дневных выпусков газет Арнольд Хаверстон узнал, что положение тела жертвы уже не представляет загадки. «Новые факты позволяют утверждать, что убийца принес с собой в дом жертвы портативную пишущую машинку, которая могла бы навести полицию на его след. Вероятно, бежав в страхе с места преступления, он забыл о важной улике, способной его выдать, и примерно час спустя вернулся за ней. Судя по положению руки трупа, машинка стояла на письменном столе, повернутая задней стороной к покойному. Смертельно раненный Уэббер сумел удержать телефонную трубку, однако ничего сказать не мог. Положив руку на каретку пишущей машинки, он дотянулся большим пальцем до клавиатуры. Как установила полиция, умирающий пытался позвать на помощь, прибегнув к азбуке Морзе, но, к несчастью, на телефонной станции не распознали сигнал бедствия». Портативная пишущая машинка?! Хаверстон в жизни не видел портативной машинки, разве что на витрине магазина. И сигнал «SOS» тоже сущий вздор! Если полицейские поверили в эти небылицы – что ж, тем лучше: ведь это означало, что они блуждают в потемках. Полицейское расследование действительно зашло в тупик. Но ослепленный удачей Хаверстон не догадывался, что пишущая машинка, которая не сыграла ровным счетом никакой роли в преступлении и которой попросту не существовало, окажется весьма опасной уликой, когда папка с материалами следствия, неправильно озаглавленная, попадет в департамент нераскрытых дел.