Глава 2 Прочитав о пишущей машинке, Хаверстон вздохнул с облегчением: до сих пор его грызла тревога, что по рассеянности в доме Уэббера была оставлена какая-то мелочь, которая неизбежно выдаст его, словно визитная карточка. Должно быть, ему удалось замести следы, иначе полиция уже вышла бы на него, ведь после убийства прошло почти двое суток. Уэббер никак не мог оставить записку. В последний раз они встречались… дай бог памяти… да, четырнадцать лет назад. За минувшие годы Хаверстон неплохо преуспел в бухгалтерском деле. В его беспокойной кропотливости клиенты видели скорее достоинство, нежели недостаток. Человек неглупый, он был тугодумом и предпочитал тщательно взвешивать все обстоятельства, прежде чем действовать, а в последние годы стал еще немного трусоват и знал за собой этот грешок. К сорока трем годам Хаверстон приобрел привычки семидесятипятилетнего старика. Предположим, Уэббер узнал, что его выследили, и, допустим, где-то спрятал записку, что-нибудь вроде: «Если меня убьют – ищите Арнольда Хаверстона», – мог ли, к примеру, заметить, что за его машиной часто следует «хвост»? Взволнованный Хаверстон принялся листать ежедневник, бормоча себе под нос: – Сегодня седьмое апреля тысяча девятьсот тридцать шестого года. Вернемся к пятнадцатому февраля. На листке с этой датой в блокноте значилась всего одна запись: «Спичка». Память тут же подсказала, почему Хаверстон выбрал кодовое слово, понятное ему одному. Возвращаясь от одного из клиентов в Сити, он остановился возле какого-то дома и, собираясь закурить, чиркнул спичкой, когда увидел выходившего из подъезда Уэббера. Хаверстон потрясенно замер, потому что не ожидал встретить его снова и тем более здесь, полагая, что тот в Канаде и, возможно, за решеткой. В глаза ему бросилась медная табличка на двери: «Ресс и Уэббер, торговые агенты». Хаверстон вошел в здание. Контора Уэббера занимала пять комнат на первом этаже, что предполагало весьма высокую арендную плату. Табличка выглядела далеко не новой. Очевидно, Уэббер уже несколько лет как обосновался здесь и вел жизнь солидного преуспевающего дельца. У незаметного бухгалтера ушло две недели, чтобы узнать, где Уэббер ставит машину. Затем началась долгая череда неудачных попыток проследить за автомобилем. Робкий и нерешительный от природы, Хаверстон был скверным водителем. Уэббер же, разумеется, умело управлялся с машиной, поскольку был хорош везде, где требовались крепкие мускулы и нервы. Хаверстон поджидал Уэббера на пути из конторы и ехал позади, пока тот не отрывался. В конце концов след привел его в Эссекс, единственное место, где в двадцати милях от Лондона можно встретить глухую деревушку. Уединенный дом Уэббера идеально подходил для убийства, хотя тогда Хаверстону это в голову еще не пришло. Если он и собирался убить Уэббера, то не признавался себе в этом. Их последняя встреча четырнадцать лет назад закончилась дракой. Хаверстон набросился на врага с кулаками, наивно веря, что сознание собственной правоты поможет ему взять верх, ибо добро всегда побеждает. Мощный ответный удар привел его в замешательство. Уэббер был выше его на шесть дюймов и на сорок фунтов тяжелее, так что Хаверстон пролежал потом три дня в постели. «Этот негодяй может снова на меня напасть!» – вот аргумент, который дал ему возможность положить в карман револьвер, оставшийся еще со времен Первой мировой. Полнейшая глупость – замышляя убийство, брать с собой оружие, зарегистрированное на твое имя. К дому Уэббера Хаверстон прибыл около девяти. Въехав в сад, выключил фары, что выглядело несколько странно, если он собирался лишь дружески побеседовать с Уэббером минуту-другую. Парадная дверь оказалась открыта. – Добрый вечер! – холодно бросил хозяин, настороженно глядя на чужака, бесцеремонно вторгшегося в его жилище, явно не узнавая давнего знакомого. – Я хочу поговорить с вами, Уэббер. – Бог мой, да это Арнольд Хаверстон! Заходите, старина. В холле Хаверстон заметил дубовый комод, некогда принадлежавший ему – вернее, его жене, – и на мгновение смешался. Уэббер жестом пригласил его в гостиную. Хаверстон узнал ковер, письменный стол, стулья и шкаф, и это окончательно его обескуражило. – Но ведь это мебель Изобел! Собственная несдержанность заставила его немедленно пожалеть о своих словах. – Да, мне удалось ее сохранить, однако не смею оспаривать ваше моральное право вернуть себе вещи. Можете забрать все, если хотите. – Нет, спасибо. Не хочу. – Хаверстон в недоумении нахмурился, ломая голову над загадкой: природная медлительность мешала собраться с мыслями. – Мне говорили, будто вы продали мебель. – Нет, заложил: мне нужны были деньги, чтобы перебраться в Канаду, но три месяца спустя я вернулся. Мне удалось заключить выгодную сделку, и нашелся человек, готовый вложить средства. Теперь он мой старший партнер, и мы идем вперед, не оглядываясь на прошлое. Потом я еще четыре года в Канаде занимался делами фирмы, а прошлым летом приехал домой, уже навсегда. В мое отсутствие мебель хранилась на складе. – Уэббер добродушно усмехнулся. – А у вас, старина, как идут дела? Похоже, тоже неплохо? Хаверстон не сразу нашелся что сказать, но все же ответил: – Уэббер, я пришел сюда не ради светской беседы. Мне нужны ответы на некоторые вопросы. Если согласитесь исполнить мою просьбу, я не стану навязывать вам свое общество дольше необходимого. – Я готов ответить на любые вопросы, – равнодушно отозвался Уэббер, – но разыгрывать драму не собираюсь, черт побери! Прошло четырнадцать лет! Если вы желаете поговорить об этом, не станем тянуть. Хотите выпить? – Нет, спасибо. – Тогда позвольте предложить вам кофе, как того требуют приличия. Не отказывайтесь: я только что его приготовил. Он держался легко и непринужденно, как всегда; такой же обаятельный и до тошноты красивый, как в двадцать пять лет. – Хорошо. Благодарю вас, – кивнул Хаверстон и, взглянув на поднос, стоявший на письменном столе, воскликнул: – Ашуинденский фарфор! – Да. Но, боюсь, уцелело всего две чашки – вторая в кабинете. Уэббер поднялся и пошел за второй чашкой. Хаверстон узнал кофейный сервиз – свадебный подарок тестя, который сам сделал эскиз формы и рисунка для фарфорового завода «Ашуинден». Кофейник, молочник и сахарница прекрасно сохранились. Хаверстону этот сервиз никогда не нравился: казался слишком вычурным, особенно кофейник в виде башни с зубчатым венцом, широкий, тяжелый и нескладный. Металлическая крышечка молочника выскакивала на пружинке, как чертик из табакерки, стоило лишь нажать на кнопку. Поскольку Изобел очень дорожила сервизом – тот напоминал ей об отце, – Хаверстон заставил себя полюбить его, но теперь смотрел на фарфор с неприязнью, а потому почти обрадовался, когда Уэббер обронил: – Кстати, этот сервиз вовсе не такой ценный, как все мы думали. Я определил его стоимость в сто пятьдесят фунтов, но оценщики на складе отказались дать больше двадцати. Вам добавить молока? – Да, пожалуйста. Уэббер держал в одной руке кофейник, а в другой – молочник. Знакомый скачок крышки пробудил в Хаверстоне воспоминания об Изобел, и угасшая было ненависть к этому холеному красавцу вспыхнула с новой силой. Тот смотрел на него, сидя по другую сторону стола, наклонившись вперед и опершись на локоть. – Коли хотите поговорить по душам, Хаверстон, позвольте мне начать. Вы совершили ошибку, заставив Изобел забрать мебель. Вещи не давали ей забыть, что она бросила вас, и в итоге довольно скоро она оставила и меня, что кончилось плачевно для нас троих. – Плачевно для вас, Уэббер? Когда она ушла от вас и сняла квартиру? Подождите отвечать, вначале выслушайте меня. Изобел написала мне лишь однажды, после того, как переехала в ту квартиру. Среди прочих подробностей, характеризующих вас не с лучшей стороны, она упомянула, что посылает вам деньги. Я принес письмо с собой. Вот оно. – Хаверстон достал сложенный лист бумаги подвинул к Уэбберу. – Можете прочитать. – Мне это неинтересно, – заявил тот, даже не притронувшись к письму. – Можете обвинить меня в том, что я соблазнил вашу жену. Пресловутое соблазнение – чистая выдумка, но положим, что это так. Она действительно посылала мне деньги. Изобел сказала, что хочет вернуть часть суммы, которую я ей дал. – Хаверстон вздернул бровь, недоумевая, а Уэббер продолжил: – Она оставила мебель, и я собирался вернуть ее по первому требованию, поскольку не считал своей, но ее смерть распорядилась иначе. К тому времени я остался без гроша. Вы, разумеется, понятия не имеете, что это такое. А поскольку она полностью меня выпотрошила и пожелала вернуть часть денег, я принял ее предложение. – Зная, что у нее нет средств к существованию? Зная, как она достает деньги, которые отсылает вам? Зная, что она пристрастилась к наркотикам, пытаясь преодолеть отвращение к жизни? Ответом на это были слова, которые нельзя говорить о женщине тому, кто ее любил, и неважно, правдивы они или нет. – Какое, к черту, отвращение к жизни? Это вы вызывали у нее омерзение, хоть вам это, похоже, невдомек. Да ее тошнило от вас! Если бы Хаверстон замышлял убийство, то долго возился бы с револьвером и почти наверняка промахнулся, но все вышло спонтанно: поддавшись порыву, выхватил оружие и выстрелил. И вмиг им овладело странное ощущение раздвоенности: он будто наблюдал за собой со стороны, притом с явным одобрением. Положив револьвер в карман, Хаверстон погасил люстру и покинул гостиную, неспешной походкой пересек холл и открыл было парадную дверь, собираясь выйти, но свет, горевший в холле, заставил его недовольно поморщиться. Тогда он щелкнул выключателем, погрузив дом Уэббера в полную темноту, и захлопнул за собой дверь, а несколько мгновений спустя уже сидел в машине. Заведенный мотор оглушительно зарычал, и Хаверстон неторопливо двинулся в сторону Лондона, впервые за четырнадцать лет в совершенном ладу с самим собой. Он больше не чувствовал себя трусливым зайцем, жалким овощем или холодной рыбиной – мелкой душонкой, упивающейся своим несчастьем. Уэст-Энд радостно приветствовал его яркими огнями. На Пикадилли он сбросил газ и поплелся со скоростью пешехода. Молодая красотка призывно улыбнулась ему, рассчитывая привлечь внимание, и Хаверстон остановился. Девушка села в машину и показала, куда ехать. Он ушел от нее за полночь. Остывший мотор зафыркал, когда Хаверстон нажал на стартер, но со второй попытки автомобиль все же завелся. И тут его будто холодной водой окатили: «Боже милостивый! Письмо Изобел! Оно осталось на столе». К нему вернулось знакомое чувство отстраненности. Он смотрел на себя чужими глазами, не испытывая ни страха, ни угрызений совести, и понимал: письмо выдает его с головой. Решение пришло само собой: улику нужно забрать. Если полиция уже в бунгало, то имя убийцы известно и терять нечего, так что особых причин для спешки нет. Однако полиция, как выяснилось, не торопилась. Как и в прошлый раз, Арнольд оставил автомобиль в саду, подошел к двери, но открыть ее не смог. Пришлось вернуться к машине за монтировкой. Прежде чем начать поиски лома в багажнике, Хаверстон присел на подножку автомобиля подумать, как еще можно проникнуть в дом. Из-за туч выплыла луна, осветив открытое окно гостиной и подсказав тем самым выход. Перешагнув через клумбу, Арнольд влез в окно. Он пошарил по стене в поисках выключателя, но внезапно у него сдали нервы: не хотелось видеть ничего, кроме письма Изобел. Поборов минутную слабость, Хаверстон достал из кармана фонарик. Письмо он увидел сразу, поэтому тотчас погасил тонкий луч – добраться до окна можно было и без света. Перекинув ногу через подоконник, Арнольд нерешительно замер. Луч фонарика высветил не только письмо, но и кофейную чашку. Ашуинденский сервиз. Может, фарфор и не представлял особой ценности, но этот образец был оригинальным. И на заводе вполне могли сохраниться записи. Проследить цепочку не составило бы труда: от отца Изобел след тянулся к ее самоубийству, к ее любовнику Уэбберу и, наконец, к ее мужу. Хаверстон медленно повернулся и щелкнул кнопкой фонарика. Луч выхватил из темноты две чашки с блюдцами, сахарницу и молочник. Арнольд положил фонарик на стол и поставил всю посуду на поднос, едва не опрокинув кофейник. Вынести поднос через окно было невозможно, поэтому пришлось пройти через холл. На этот раз он мягко притворил за собой дверь. Поставив поднос с посудой на пол машины, Хаверстон поехал домой. Гараж при доме, переделанный из бывшей конюшни, представлял собой ряд запирающихся боксов, и никто не видел, как он нес ашуинденский сервиз к себе в квартиру. Впервые за долгие годы уснул Арнольд практически мгновенно и без сновидений проспал до полудня. Жильцам дома предоставлялось ежедневное обслуживание, но завтрак, поданный в обычное время, успел остыть и сделался совершенно несъедобным, поэтому Хаверстон решил обойтись без завтрака, а пообедать пораньше. Внезапно он вспомнил. Где кофейный сервиз? Накануне Арнольд поставил поднос на столик в холле, потом отправился в ванную и напрочь забыл про него. Фарфор он обнаружил на полке в кухне. Служанка его вымыла, и теперь Хаверстон уже не мог избавиться от сервиза – это показалось бы женщине подозрительным. Глава 3 Инспектор сыскной полиции Рейсон из департамента нераскрытых дел впервые увидел комптометр в действии примерно через год после убийства Уэббера. Явившись около полудня по вызову в контору некой финансовой компании в Сити, он обнаружил в приемной секретаршу, которая ловко управлялась со счетной машиной. Все девушки и молодые женщины независимо от происхождения и рода занятий видели в Рейсоне доброго дядюшку, которому хотелось довериться. Вот и секретарша не стала исключением: вскоре с удовольствием объясняла инспектору, как обращаться комптометром. Впрочем, Рейсона из всего сказанного интересовало только одно: – Если просто тыкать пальцем в кнопки, не понимая, как работает эта штуковина, звук будет похож на стук пишущей машинки, верно?