– Но тыкать пальцем в кнопки вовсе не нужно! – захихикала секретарша. – Все очень просто. Можете попробовать, если хотите. – Тогда я вам кое-что покажу! – заговорщически подмигнул девушке Рейсон. – Только это секрет. Вы ведь знаете, что у меня за работа, а вам я доверяю. Он позвонил в Скотленд-Ярд и попросил к телефону Карслейка. – Говорит Рейсон. Послушайте минутку, пожалуйста! – Инспектор отстучал на кнопках комптометра три точки, три тире и опять три точки. – Ясно, – отозвался Карслейк. – Вы на мели, и вам нужны деньги. Где вы? – Прекрасная мысль, не дайте ей ускользнуть! – хохотнул Рейсон. – Я загляну к вам в кабинет сегодня днем. До скорого! Повернувшись к машине, Рейсон внимательно изучил надпись «Комптометры «Ашуин», потом переписал в блокнот название и адрес ближайшего отделения компании. Появившись в конторе фирмы, инспектор беззастенчиво представился заинтересованным покупателем и покинул здание с пачкой рекламных проспектов в портфеле. Карслейк вернулся в Скотленд-Ярд лишь к трем часам, так что у Рейсона было достаточно времени, чтобы найти папку с материалами по делу Уэббера, которое перешло к нему, после того как коронерское жюри вынесло вердикт: «Преднамеренное убийство, совершенное неустановленным лицом или группой лиц». На Рейсона неожиданно свалилась удача. Подобные моменты случайного «везения» нередко уводили его в сторону, сбивая со следа, но никогда не удивляли. В описи имущества, предоставленной складом, где хранилась мебель Уэббера, пока тот был в Канаде, значился пункт «Ашуинденский сервиз (стоимость 20 фунтов)». – Дело Уэббера, сэр! – возбужденно заговорил Рейсон, когда Карслейк пригласил его в кабинет. – Я нащупал ниточку. Пока только самый кончик, и все же это зацепка. Вы решили, что я стучал по клавишам машинки сегодня утром. Ничего подобного! Это был комптометр. – Посмотрев на выражение лица Карслейка, Рейсон счел нужным объяснить: – Это нечто вроде пишущей машинки, сэр. Помогает в арифметических расчетах. Взгляните сюда! Я достал рекламные проспекты. Вот так выглядят кнопки. Обратите внимание на название фирмы. Похоже, это важно! – Мне бы это даже в голову не пришло, – фыркнул Карслейк. – Уэббер использовал комптометр вместо пишущей машинки. И что с того? Рейсон снисходительно усмехнулся. – Вот опись вещей Уэббера, сделанная вашими сотрудниками в его доме: никаких упоминаний о комптометре! А это перечень имущества, хранившегося на складе, пока Уэббер был в Канаде. Нужный пункт я отметил крестиком. – Ашуинденский сервиз! – воскликнул Карслейк. – И комптометр «Ашуин»! Какая между ними связь? – Автомобиль «форд» и трактор «фордзон»! – с горячностью возразил Рейсон. – Возможно, это новейшая модель. – Речь идет о комптометре, верно? Так почему на складе он числился как фарфор? – не согласился Карслейк. – Пойдите-ка и расспросите свою племянницу. Она вам объяснит, что ашуинденский сервиз – это набор фарфоровой посуды, изготовленный на всемирно известном заводе. А заодно поинтересуйтесь у той телефонистки, что она слышала: стук пишущей машинки или звук соприкосновения чайной чашки с блюдцем. Только не забудьте прихватить с собой коробку шоколадных конфет. Рейсон собрал свои бумаги и вышел, с досадой размышляя: «Конечно, Карслейк хороший человек, но больно уж узколобый: не хватает ему широты взглядов. В конце концов, в мире, возможно, существует множество фирм под названием «Фордзон», о которых Генри Форд слыхом не слыхивал. Вполне вероятно, что и мистер Ашуин не подозревает о существовании фарфорового завода «Ашуинден». И кто угодно мог допустить ошибку, составляя опись». Рейсон решил заехать на склад, – предъявил там полицейское удостоверение, и его немедленно отвели к директору-распорядителю, а тот в свою очередь проводил инспектора в отдел оценки и дал указание сотрудникам всячески содействовать следствию. Рейсон пожелал посмотреть переписку с Уэббером, и начальник отдела заметил: – Помнится, Уэббер оценил стоимость сервиза в сто пятьдесят фунтов. Мы связались с фарфоровым заводом… – Значит, речь действительно идет о чашках? – удрученно проворчал инспектор, не дослушав. – О кофейном сервизе. На заводе нам сказали, что модель сочли бесперспективной и не пустили в производство. Существующий образец, возможно, представляет ценность для коллекционера, но его реальная стоимость – от двадцати до пятидесяти фунтов. «Что ж, ничего не попишешь, – огорченно вздохнул Рейсон, признавая поражение. – Комптометр тут ни при чем. Придется вернуться к исходной точке – пишущей машинке». Карслейк его обставил. Эта горькая мысль продолжала терзать Рейсона и за чашкой чая в кафе. Не желая признавать, что день прошел впустую, он с завидным упорством принялся позвякивать чашкой о блюдце в тщетной попытке воспроизвести стрекот пишущей машинки, чем не на шутку встревожил официантку. Вернувшись к себе в кабинет, он навел порядок на рабочем столе и взялся дополнить дело Уэббера новыми записями. Внезапно ему пришло в голову, что кофейный сервиз в некотором смысле занял место воображаемого комптометра. Ашуинденский фарфор значился в описи, составленной на складе, но в полицейском протоколе не упоминался! Возможно, вернувшись в Англию из Канады, Уэббер его продал. Но зачем Уэбберу продавать домашнюю утварь? Будучи холостяком, не обремененным детьми или престарелыми родственниками, он имел приличную сумму в банке и солидную долю в бизнесе. Рейсон решил побеседовать с приходящей служанкой Уэббера. – Я готовила ему завтрак каждое утро, кроме воскресенья, – сообщила та инспектору. – Обедал и ужинал он в Лондоне, так что к полудню я обычно бывала свободна. На вопрос, любил ли покойный кофе, женщина ответила: – Я не варила ему кофе, только покупала. Он сам себе его готовил, а после мыл посуду. Никогда не оставлял чашку или кофейник в раковине. Видно, боялся за свой драгоценный сервиз. Я к его фарфору и пальцем не прикасалась. Мистер Уэббер хранил его в шкафчике в гостиной. – Вы сказали полиции, что из дома ничего не пропало. Когда в понедельник утром вас впустили в бунгало, вы видели бесценный фарфор, над которым так дрожал хозяин? – Ну, вообще-то не видела, коли уж вы спросили, но я обратила внимание, что мистер Уэббер вскрыл новую пачку кофе, которую я оставила ему в субботу утром. Само собой, я решила, что бедняга выпил кофейку, как обычно, прежде чем его настигла смерть. Вот ведь какое несчастье! – Вы заметили грязные чашки в раковине в понедельник утром? – Дайте-ка подумаю… нет, пожалуй. Наверное, полицейские вымыли посуду. Знаете, я ведь сама не своя была из-за этой кошмарной истории. Выходит, Уэббер не продал сервиз и не избавился от него каким-то иным способом, однако фарфор исчез. На обратном пути Рейсон крепко задумался над этой загадкой, пытаясь связать между собой факты и выстроить в стройный ряд. Убийца приходит в дом жертвы с оружием и портативной пишущей машинкой, достает ее из футляра, стреляет в Уэббера и, в полной уверенности, что тот мертв, забирает сервиз, но забывает машинку. Жертве удается дотянуться до нее и передать сигнал бедствия. Около полуночи убийца возвращается за машинкой (а может, и за комптометром) и убирает ее в футляр. Если он не забрал сервиз сразу, то делает это теперь, как своего рода сувенир в память о совершенном преступлении. Впрочем, тогда у него были бы заняты обе руки и выбраться из дома было бы весьма затруднительно. Это нагромождение бессмыслицы подхлестнуло фантазию Рейсона, и мысли его понеслись вскачь, обгоняя друг друга. Когда факты доказывают, что доведенный до отчаяния преступник ведет себя как слабоумное дитя, это обычно означает, что в цепочку рассуждений вкралась ошибка и одно из допущений ложно. Иными словами, один из фактов перевернулся вверх тормашками. Убийца жаждал завладеть сервизом. А что, если все наоборот? Может, он вовсе и не жаждал им завладеть, а хотел уничтожить улику? На следующий день Рейсон позвонил на фарфоровый завод «Ашуинден». – Эскиз сервиза разработал для нас художник Тейн, автор многих успешных проектов, но, к сожалению, эта работа – одна из редких его неудач. Наша компания позволила ему выкупить оригинальный образец по мизерной цене. Вот фотографии и описание изделий. – Весьма оригинально! Похоже на Виндзорский замок, – заметил Рейсон, стараясь быть вежливым. – Вы не могли бы дать мне адрес мистера Тейна? – Он умер. Его вдова получает пенсию от компании. Я могу дать вам ее адрес. Навестив мать Изобел Хаверстон, инспектор услышал трагическую историю жизни и смерти девушки. В кабинет инспектора Карслейка он заглянул уже вечером. – Вы были правы, сэр. Только здесь замешан не чайный сервиз, а кофейный. Я говорю о деле Уэббера. Мне удалось его распутать. Если вы устали, я сам произведу арест. – Еще минуту назад я сказал бы, что не устал, но теперь не уверен. Карслейк потребовал подробного отчета и с интересом, едва ли не с одобрением, выслушал Рейсона и удовлетворенно кивнул. – Значит, не останови я вас вовремя, вы произвели бы арест! И что бы предъявили в качестве доказательств, позвольте вас спросить? – Рейсон угрюмо понурился, и Карслейк продолжил: – Если убийца забрал фарфор, чтобы уничтожить улику, то, разумеется, избавился от него. Думаете, он держит посуду на полке в гостиной, дожидаясь, когда вы выберете время к нему заглянуть? Ваш следующий шаг, Рейсон, – добыть отпечатки пальцев Хаверстона. Если они совпадут с отпечатками на месте убийства, мы его допросим. Пожалуй, я пойду с вами. Закончил свою отповедь Карслейк уже на полпути к квартире Хаверстона: – И еще одна неувязка! Что скажете насчет сигнала «SOS», поданного Уэббером? Решили опустить весь эпизод, связанный с пишущей машинкой, только потому, что он не укладывается в вашу версию? А положение тела жертвы? По-вашему, это несущественная деталь? Вы бы так не думали, если б видели его своими глазами. – Я повидал достаточно мертвецов в самых причудливых позах на следующий день после убийства, – проворчал Рейсон. – Вдобавок на телефонной линии могли быть помехи. Глава 4 За минувший год Хаверстон сильно изменился: начал полнеть, расплываться, его застенчивость превратилась в манерность. Служанка отвечала теперь на его приветствия холодно, поскольку слишком часто находила в квартире губную помаду и другие, еще более откровенные свидетельства образа жизни, казавшегося ей предосудительным. Дождавшись окончания коронерского дознания, Хаверстон осмелел и решил действовать. Как-то ночью он совершил поездку в Линкольншир, в Саут-Холланд, чтобы выбросить револьвер в Северное море. Избавившись от орудия преступления, он решил, что теперь ему нечего бояться. Даже если запахнет жареным, он сумеет вывернуться. Со временем Хаверстон и вовсе успокоился, почувствовав себя в безопасности. Его страхи рассеялись. Он развлекал в гостиной хорошенькую подружку, когда в дверь позвонили. Провожая в столовую Рейсона и Карслейка, Хаверстон мучительно напряг память, чтобы выстроить линию защиты. – Думаю, мистер Хаверстон, вы знали Фрэнсиса Уэббера? – начал Рейсон. – Ну, э… да. То есть когда-то мы довольно часто встречались. – Когда вы видели его в последний раз? – Около восьми часов вечера в тот день, когда он был убит, у него в доме. Хаверстон придумал этот ответ десять месяцев назад, и теперь, смело разыграв гамбит и приступив к воплощению плана А, ожидал новых вопросов. Когда полицейские озадаченно переглянулись, что полностью вписывалось в его план, продолжил: – Я не обратился в полицию, поскольку мне нечего было добавить. Кроме того, у меня имелись веские причины держаться в тени. Должно быть, вам известно, что много лет назад Уэббер сбежал с моей женой, иначе вы бы здесь не появились. – Это не оправдание, – строго возразил Карслейк. – Мы обнаружили неопознанные отпечатки пальцев, которые доставили нам немало хлопот. – Возможно, отпечатки принадлежат и мне: я был в гостиной минут пять. – Вот сейчас и проверим, – сказал Карслейк. Поскольку дело вел Рейсон, Карслейк, хотя и был старшим по званию, достал из портфеля набор для дактилоскопирования и проинструктировал Хаверстона, который прямо-таки горел желанием сотрудничать. Пока Карслейк сравнивал отпечатки Хаверстона с теми, что были оставлены на месте преступления, Рейсон поинтересовался: – Войдя в гостиную Уэббера, вы не заметили там каких-то знакомых предметов? Хаверстон понял, что полиция вышла на след ашуинденского сервиза. План защиты А предполагал, что о фарфоре речь не зайдет, поэтому вопрос инспектора автоматически привел в действие план Б, куда более рискованный. Это объяснение он записал и вызубрил наизусть еще год назад, тщательно продумав каждое слово, и был твердо уверен, что на этот раз не допустит ошибки.