Мод наняла новых слуг, и все пошло привычным заведенным порядком, так четко отлаженным, что Банстед следовал ему не задумываясь и едва ли подозревал о его существовании. На Рождество в доме собрались родственники Мод и школьные друзья Родерика, но через неделю после Пасхи прошлое напомнило о себе, и не Банстеду, а Мод. Миссис Банстед никак не могла оправиться после простуды и вот уже несколько дней завтракала в постели. Разбирая утреннюю почту, она увидела письмо с почтовым штемпелем Паддингтона, полное чудовищных грамматических ошибок. «Здравствуйте, сэр! Пишу вам, потому как та дама…» Мод схватила конверт. Автор послания не воспользовался обращением «эсквайр», как обычно поступают слуги. Буквы с затейливыми завитушками сбили Мод с толку, и она вскрыла письмо, адресованное Джеральду, ошибочно приняв слово «мистер» за «миссис», но поняв ошибку, тем не менее прочитала письмо до конца. «Пишу вам, потому как та дама, которую я принимала за миссис Реннет, оказалась на самом деле женщиной, случайно застреленной у вас в доме, о чем мистер Реннет сказал мне только на прошлой неделе. Притом сам не заплатил за комнату и оставил меня на бобах, хотя его вины в этом нет. Еще он сказал, что сложил все ее вещи в кованый сундук. Говорит, я могу продать их в счет платы за комнату. Но та дама задолжала мне всего три фунта двенадцать шиллингов, а я гляжу, что ее добро стоит куда больше. Вот я и подумала: может, по закону вещи на самом деле принадлежат мистеру Банстеду, если это он их купил. У меня сроду не было неприятностей с законом, так что я лучше отошлю тот сундук вам, сэр, наложенным платежом. Я ни о чем не прошу, сэр, но если б вы прислали мне три фунта двенадцать шиллингов, уж я была бы вам страсть как благодарна. Примите мое уважение, миссис Марта Лейн». Мод трижды перечитала письмо, прежде чем уяснила его смысл, и глубоко задумалась, оценивая положение зорким взглядом женщины с развитым чувством благопристойности. С одной стороны, речь шла о бедной квартирной хозяйке, нуждавшейся в деньгах, которые ей недоплатили. С другой – о чемодане с вещами погибшей девушки, которые, не представляя особой ценности для Джеральда, могли лишь вызвать у него мучительное ощущение неловкости. «Я обещала ему забыть прошлые обиды. Что было, то быльем поросло. Он успокоился, остепенился, и наша жизнь наладилась. Не нужно ворошить старое». У Мод слова никогда не расходились с делом, какие бы неудобства ни приходилось ей терпеть. Она отослала телеграфом миссис Лейн три фунта двенадцать шиллингов, а затем отправилась в полицейский участок и, показав суперинтенданту письмо, объяснила, почему вскрыла конверт. – Моему мужу пришлось пережить тяжелое испытание, мистер Холл. Он дорого заплатил за свое недомыслие. Я не хочу, чтобы он узнал об этом письме, как и о злосчастном сундуке. Двумя годами ранее Мод оказала услугу жене суперинтенданта, и сейчас была готова напомнить ему об этом, если потребуется. – Дело в том, миссис Банстед, что теперь, когда вы показали мне письмо, я вынужден сообщить о сундуке в Скотленд-Ярд. Возможно, для проформы они захотят осмотреть вещи покойной. – Я подозревала, что возникнут подобные осложнения, потому-то и отправилась прямо к вам, мистер Холл. Мне хотелось бы, чтобы этот сундук на станции забрали вы. Разумеется, издержки я оплачу. Делайте с ним все, что необходимо, а затем уничтожьте содержимое или продайте на какой-нибудь благотворительной ярмарке в помощь семьям погибших полицейских. Словом, распоряжайтесь этими вещами, как вам заблагорассудится; главное – не тревожьте моего несчастного мужа, он достаточно настрадался. Пожалуйста, я прошу вас, не нужно, чтобы этот сундук привезли в наш дом. Неделю спустя сундук открыл инспектор Рейсон из департамента нераскрытых дел. Среди вещей покойной Пташки, помимо вороха одежды весьма приличного качества, он обнаружил большой запечатанный конверт с почтовым штемпелем Оксфорда, адресованный миссис Реннет. Внутри лежало три обычных конверта, также нераспечатанных, для мисс Чагфорд, с указанием адреса ее оксфордской квартиры. В одном из невскрытых конвертов оказалось письмо, написанное секретаршей Банстеда под его диктовку, то самое, о котором упоминалось в ходе следствия. Прокатившись на такси к миссис Лейн, хозяйке квартиры в Паддингтоне, и совершив путешествие в Оксфорд, где он нагнал страху на Эми Фентон и заставил ее сказать правду, Рейсон явился в кабинет Карслейка с докладом. – Чагфорд путалась и с другими мужчинами помимо Банстеда. Чаще всего она встречалась с полунищим художником по имени Реннет, снимавшим каморку в Паддингтоне. Когда Чагфорд уезжала к нему, ее подружка Фентон пересылала ей приходящие письма, складывая их в один большой конверт. Во вторник Чагфорд, узнав от Фентон о звонке Банстеда, взяла с собой револьвер, перед тем как отправиться к Реннету в Паддингтон. Она боялась, что Банстед явится на оксфордскую квартиру и заберет оружие. Фентон соврала на дознании, что пролежала все утро в постели: она поднялась в обычное время и, не зная, что Чагфорд собирается вернуться в тот же день, отослала ее корреспонденцию в Паддингтон в общем конверте, как обычно. Среди отправленных писем было и это. Карслейк прочитал письмо, написанное под диктовку секретаршей Банстеда, и поинтересовался: – Что-нибудь еще? – А что еще вам нужно? – возмутился Рейсон. – Разве не видите, что козырь у нас в руках, сэр?! – Нет, не вижу. Вы выяснили, что Чагфорд не получала письма Банстеда. И какое это имеет отношение к выстрелу? – Выстрел значения не имеет. На дознании Банстед заявил, будто девушка упомянула о письме, написанном его секретаршей… – Возможно, он сам рассказал ей о письме. Банстед мог спросить: «Ты получила письмо, написанное моей секретаршей?» В любом случае он будет утверждать, что сказал ей… хотя, разумеется, он ничего нам не скажет, поскольку мы не станем досаждать ему подобными вопросами! – Карслейк кашлянул и принял строгий вид старшего офицера. – Не хочу читать вам нотации, Рейсон, но вы тратите впустую массу времени, добросовестно и кропотливо выполняя совершенно бессмысленную работу потому лишь, что упрямо отказываетесь изучать нормы доказательственного права. Возьмем, к примеру, этот случай. Вам следует знать: какие бы горы лжи ни нагромоздил Банстед на дознании, они ни черта не стоят, пока вы не сможете доказать, что он лгал о том самом револьвере в той самой гостиной! А вы мне говорите, что выстрел значения не имеет! – На полу в холле обнаружили следы пудры, – неуверенно отозвался Рейсон. – Я читал об этом в протоколе. Вы хотите сообщить, что нашли такие же следы на крыше? Рейсон вернулся к себе в кабинет и раздраженно подумал, что на сей раз Карслейк перешел все границы. В душе он неплохой малый, но уж больно твердолобый, сухой формалист, ревнивый как черт – прямо-таки панически боится, как бы его кто не переплюнул, у кого воображение побогаче, например, Рейсон… Инспектор между тем считал воображение главным своим достоинством. Начав с письма Банстеда и следов пудры на полу в холле, он выстроил некую версию, которая самому ему показалась вполне убедительной, и отправился с ней в департамент научно-судебной экспертизы. Оттуда его тоже выпроводили, хотя и значительно вежливее, чем из кабинета Карслейка. Неделю спустя он снова предстал перед старшим инспектором, но уже ухмыляясь во весь рот. – Я насчет дела Банстеда… вернее, покойной Чагфорд. Вы когда-нибудь слыхали об осмокаолине? – Похоже на тарабарщину. Так о чем речь? – О случайном выстреле во время борьбы, сэр! – Ухмылка Рейсона стала шире. – Банстед у меня в кабинете, и я пришел попросить вас, сэр, уделить мне минутку, чтобы можно было наконец завершить это дело. Округлая крышка бюро в кабинете Рейсона была опущена. Инспектор представил Карслейка Банстеду, который смотрел на полицейских спокойным, равнодушным взглядом. Карслейк не на шутку встревожился. Очередная выходка Рейсона грозила обернуться возмутительным скандалом. – Мистер Банстед, я попросил старшего инспектора присутствовать, поскольку должен задать вам несколько очень важных вопросов. Как вам, наверное, известно, вы не обязаны отвечать. Вы можете пригласить своего адвоката или защищать себя сами. Карслейк скривился: «защищать себя сами»! Даже новичок не допустил бы подобной ошибки. Разумеется, Банстед такого не спустит. – Защищать себя? – эхом отозвался Карслейк, натянуто улыбаясь. – Ну, пока речь не идет о суде. – Конечно, речь идет об убийстве той потаскушки! Все, что вы скажете, мистер Банстед, может быть использовано против вас в суде. Хотите в чем-нибудь признаться? Банстед перевел взгляд на багрового от гнева Карслейка, готового вот-вот взорваться. – Признаться? О да! Я глубоко возмущен вашим обращением со мной, но желаю внести ясность. Мне нечего добавить к моим показаниям, сделанным в ходе судебного следствия. Отказываться от своих слов я тоже не намерен. – Вот и славно, – беззаботно пропел Рейсон. – На дознании вы заявили, что последовали за девушкой в гостиную, где она открыла сумочку, достала револьвер… и дальше началась передряга. Верно? – Мне нечего добавить или опровергнуть, – отрезал Банстед. – Зато я многое могу рассказать, – с удовольствием продолжил Рейсон. – Вот тут у меня пробы, взятые с вашего револьвера. То есть результаты анализа мелких частиц вещества, найденного на оружии. Их изучали под микроскопом и всякое такое. Пробы взяли с дула, рукояти и камор барабана. Научно подтвержденные результаты! Вы, случайно, не знаете, что это значит? Вручив Банстеду какой-то листок и повернувшись к Карслейку, инспектор театральным шепотом объявил: – Осмокаолин. – Осмокаолин, барий, рисовый крахмал… ну да! – Банстед не удержался от смеха. – Или я жестоко ошибаюсь, или это химические компоненты обыкновенной пудры, которую продают в магазинах. – Верно! – подтвердил Рейсон и зловеще добавил: – Пробы взяты с дула, с рукояти и с камор барабана, мистер Банстед. – Этот вопрос поднимался на дознании, и я… – На дознании речь шла о дуле револьвера. А как могла эта чертова пудра попасть в каморы барабана, не могли бы вы объяснить? Банстед откинулся на спинку стула. Добрых полминуты в кабинете стояла тишина, потом Рейсон с грохотом поднял крышку своего бюро. Там лежал револьвер Банстеда и сумочка, в которой Пташка его принесла. Схватив револьвер, Рейсон нажал на рычаг и откинул вниз ствол, открыв барабан. – Взгляните на эти каморы – все шесть сверкают чистотой, верно? Так и должно быть. Я собственноручно их протер. – Достав из кармана шесть холостых патронов, он вставил их в гнезда, потом закрыл барабан и протянул оружие Банстеду. – Вот заряженный револьвер. А это сумка, в которой мисс Чагфорд принесла его. Вот вам баночка с пудрой. Она в пять раз больше той, что принадлежала покойной. Высыпьте всю пудру в сумочку, мистер Банстед, положите туда револьвер и хорошенько потрясите сумку. Если хоть одна частица пудры попадет в каморы барабана теперь, когда в них лежат патроны, то вы выйдете из этого кабинета свободным человеком, а мой начальник принесет вам свои извинения. Банстед даже не попытался взять револьвер у Рейсона. Его взгляд не отрывался от сумочки. Перед ним с необычайной ясностью возникло лицо Пташки… А инспектор тем временем продолжал молоть языком: – Это невозможно, мистер Банстед, сколько бы вы ни старались. Я сам пробовал и, поверьте, посвятил этому занятию не один час. Но взгляните сюда! – Рейсон вытряхнул на пол патроны из барабана. – Положите в сумочку револьвер с пустым барабаном, и глазом моргнуть не успеете, как получите следы старого доброго осмокаолина в четырех каморах. Мисс Чагфорд не получила ваше письмо с отказом финансировать покупку дома, поэтому пришла довольная и счастливая, с улыбкой на лице. Вы вынули револьвер из ее сумочки, как только она вошла в холл, и немного пудры просыпалось на пол. Она первой прошла в гостиную, поэтому не видела, как вы зарядили револьвер… – Да, да! – раздраженно выкрикнул Банстед в наступившей тишине, поглаживая сумочку, будто лаская. – Мне следовало знать, что из ее когтей не вырвешься. Убийство ценой девять фунтов Глава 1 Некоторые предрассудки на редкость живучи. Многие верят в так называемый «гипнотический взгляд», способный подавлять волю другого человека, толкая его на самые опрометчивые поступки. Якобы мужчина, наделенный подобным даром, может подчинить себе любого, в особенности состоятельную женщину. Гипнотический взгляд приписывали Джозефу Смиту, утопившему в ванне не одну невесту. Из недавних примеров можно вспомнить Хита, который варварски лишил жизни двух женщин за один месяц. В середине тридцатых годов такие же слухи ходили о Джеймсе Гледди, неотесанном развязном молодчике, который умело пользовался своей мужской привлекательностью. Нелепые россказни о мистическом даре были лишь попыткой объяснить, как такому проходимцу удалось жениться на девушке из почтенного и богатого семейства, которая, по всей видимости, верила, что жених принадлежит к ее кругу. В медовый месяц молодоженам пришлось расстаться на полгода, пока новоиспеченный муж отбывал наказание – вскрылась его афера с фальшивым чеком. Однако не будем останавливаться на мелких мошенничествах Джеймса. Перенесемся лучше немного вперед и понаблюдаем за парой на третьем году супружества. Возьмем субботнее утро мая 1934 года в конторе благотворительного фонда защиты животных, где жена Гледди, Маргарет, работала секретарем директора. К тому времени Джеймс уже промотал все ее деньги, и ей пришлось содержать семью. Учреждение занимало несколько комнат в цокольном этаже одного из лучших зданий недалеко от Парламент-сквер. По субботам персонал не работал, исключение составляли директор и его секретарша. Летом глава фонда обычно покидал контору в половине двенадцатого, чтобы провести выходные в своем загородном коттедже в Дорсете. Маргарет задерживалась до часу пополудни, когда приходил швейцар и впускал уборщиц. В ту субботу швейцар, войдя в контору, почувствовал запах хлороформа, а вбежав в приемную секретаря, нашел Маргарет лежащей на полу возле закрытого большого сейфа. Маленький стенной сейф оказался открыт, внутри было пусто. На распахнутой дверце висела тряпка. Лицо девушки покрывала другая тряпка, завязанная узлом на затылке. Швейцар сорвал ее и отбросил подальше вместе с комком ваты, пропитанной хлороформом. На подбородке девушки виднелся порез, из которого сочилась струйка крови, пачкая джемпер. Швейцар позвал на помощь констебля, дежурившего на перекрестке. Маргарет погрузили на носилки и отнесли в Вестминстерскую больницу, находившуюся примерно в сотне ярдов от конторы. Через полчаса девушка пришла в себя и сквозь туман перед глазами заметила рядом с кроватью полицейского сержанта. Рану на ее подбородке обработали и перевязали, а синяки на руках и плечах не требовали внимания сестер.