Мы встретились в маленькой белой комнате с диваном и окном. Доктор Норт сказал, что если он нам понадобится, то мы можем щелкнуть красным выключателем на стене, и медсестра сходит за ним, либо доктор придет за мной, когда время нашего свидания подойдет к концу. Когда я пришел, Джереми ждал меня у окна. Он был одет в обычную одежду, но на нем не было обуви. Когда я вошел, он повернулся и улыбнулся мне, а я улыбнулся в ответ и даже на несколько секунд заглянул в его глаза, чтобы показать, как сильно я беспокоюсь о нем. Мы обнялись, но не поцеловались, потому что доктор Норт все еще был в комнате. — У вас час, — сказал он нам с улыбкой и исчез. — Я так рад видеть тебя, Джереми! — Я невысоко взмахнул руками, потому что был слишком взволнован. — Доктор Норт хороший врач. Мама говорит, что он лучший на всем Среднем Западе. А ты считаешь его хорошим врачом? На лице Джереми появилось смущение. — Да. Я… — Закусив губу, он взглянул на меня, потом отвел взгляд, а потом посмотрел снова. — Я… прости. За то, что я сделал. Я был в замешательстве, потому что не знал, что он сделал, ведь я не видел его три дня. — А что ты сделал? Его лицо стало красным, что означало, что кто-то очень смущен. — Я пытался покончить с собой и теперь заперт здесь. Это не… не поступок хорошего парня. Мне понравилось, что Джереми говорит о том, что он мой парень. — Ты болен. Это нормально и не имеет отношения к тому, какой ты парень. — Я хотел взять его за руку, но занервничал, поэтому просто взмахнул руками. — Давай посидим на диване и поговорим. У меня в кармане есть бумага и карандаш, если тебе нужно использовать код, но мне пришлось оставить телефон у доктора Норта. Мы сидели рядом друг с другом. Я мог чувствовать его запах и ощущать его присутствие, но у меня было пространство, чтобы раскачиваться. Так как мы сидели бок о бок, я не мог на него смотреть, но это хорошо, потому что было неправильно чувствовать себя плохо из-за его взгляда. — О чем ты хочешь поговорить? — спросил я Джереми, а он стал сжимать пальцами свои колени. — Я… не знаю. Я засмеялся. — Ну ты сказал, что хочешь увидеться со мной. Что я твоя награда за упорную работу. Над чем ты работал? Это был хороший вопрос. Я был уверен в этом, потому что мы с Алтеей все время практикуемся в приемлемых социальных вопросах, но Джереми, ссутулив плечи, снова засмущался. — Это, наверное, прозвучит глупо. В основном мои эмоции заставляют меня чувствовать себя большим ребенком, доктор Норт это исправляет. Я нахмурился. — Извини, я не понял, что ты сказал. Джереми дернул за край своей рубашки. — Мы все время говорим о том, как я себя чувствую. Я практикуюсь в чувствах. Я разговариваю о них и перечисляю то, что чувствую, на наших с доктором сеансах. И объясняю это вслух. Я оживился, потому что понял его. — Дома у меня есть футболки для чувств. Я надеваю одну из них в зависимости от того, какое чувство я испытываю. Раньше у меня были футболки только для злости и грусти, но теперь у меня футболки и на тот случай, если я чувствую что-то большее, чем могу объяснить. Он вздохнул. — Ты всегда говоришь об этом с такой легкостью. Мне жаль, что для меня это не так легко, и я не должен был закончить в этом закрытом отделении. Не хочу быть запертым здесь. — Закрытое отделение — это страшно лишь сначала, но они заботятся о тебе, и в этом они хороши, что не может не радовать. Я не был в этом закрытом отделении, но мама говорит, что они практически все одинаковые. Он прекратил сутулиться и посмотрел на меня с таким выражением лица, которое я не смог понять. — Ты… ты лежал в психушке? В качестве пациента? — Да. В двенадцать лет. Теперь выражение его лица было удивленным. Почти испуганным… — Когда тебе было двенадцать лет? Они заперли тебя? — Нет, они просто поместили меня в психиатрическое отделение. Тогда я только начал снова говорить и много злился. Моя терапия не приносила мне пользы, и мне пришлось лечь в больницу, пока я не смог себя контролировать. Джереми продолжал смотреть на меня с непонятным выражением на лице. — Ты говоришь так, будто в этом нет ничего страшного. Подожди… что значит, ты только начал снова говорить? — Долгое время я ни с кем не общался. — Чувствуя, что Джереми пялится на меня, я стал раскачиваться, потому что мне стало некомфортно. — Я мог писать, и знал, как разговаривать, но я этого не делал. Осьминог в моем мозгу не позволял мне этого. Я замолчал, когда мне было девять, и снова начал разговаривать почти в тринадцать. Но я любил математику и много ей занимался. — Я не понимаю. Почему ты не разговаривал? Мне пришлось напевать, пока я пытался придумать, как ему все это объяснить. — Это было давно, и я плохо это помню, но я был зол и подавлен. Я еще ходил в школу, и другие ученики заставляли меня чувствовать себя неловко. Это была частная школа, но она мне не подходила. Учителя были хорошими, но ученики нет. Когда я перешел на домашнее обучение, стало лучше, но после того, как я оставил школу, мне захотелось молчать. Это всех расстроило. Лечение тогда было плохим, и я лег в больницу. — Что ты имеешь в виду под плохим лечением? — Был врач, который попытался меня связать, когда у меня началась истерика. Это привело меня в ярость, и я ее ударил. Это было ужасное время. Но потом меня положили в больницу, в хорошую больницу. В клинику «Майо» в Миннесоте. Мы жили в Айове, но в Миннесоте была лучшая психиатрическая больница округа, и там работал доктор Норт. Он помог мне так же, как собирается помочь тебе. — Я качался и улыбался, вспоминая, как доктор Норт избавил меня от дурного лечения. — Он блестящий психиатр, так что, держу пари, здесь все будет точно так же, как и в «Майо», потому что он тут главный. В больнице «Майо» было хорошо. Там было чисто, организованно и пунктуально. Я чувствовал себя там в безопасности. Мы говорили о том, что мне, возможно, стоит пожить некоторое время там, но все настояли на том, что я должен попытаться вернуться домой. Я так и сделал, но практиковался в стратегии преодоления. И это хорошо. Вот почему мы должны слушаться врачей. Иногда наши мозги принимают плохие решения, и мы должны одалживать мозги у докторов. Теперь и я занервничал. Меня беспокоило то, что Джереми так удивился тому, что я не разговаривал на протяжении четырех лет. Хотя, когда он заговорил, он стал казаться менее удивленным. — Я… я и понятия не имел, что ты настолько меня понимаешь. — Я правда тебя понимаю. — Я задумался. — Но только не самоубийство. Джереми снова ссутулился. — Прости меня. — Ты болен. Это нормально. Тебе не нужно извиняться. Ты должен хорошо лечиться, чтобы поправиться, и мы снова смогли быть вместе. На это Джереми ничего не ответил, но он взял меня за руку и сжал ее. Прикосновение было жестким, поэтому оно мне понравилось. Кроме того, я решил, что мне нравится держать Джереми за руку. Прикасаться к нему всегда прекрасно. Изначально предполагалось, что Джереми пробудет в больнице всего несколько дней, но потом они с доктором Нортом решили, что лучше, если он пробудет там месяц, что очень расстроило узнавшую об этом маму Джереми. Моя мама пыталась поговорить с ней, но та не хотела ничего обсуждать, и нам пришлось оставить ее в покое. Но еще я думаю, что мама все еще сердилась на Габриэль, поэтому не сильно старалась. Хорошей новостью было то, что, хоть Джереми и не выписали, я все равно виделся с ним пару раз в неделю. Иногда я просто навещал его, но несколько раз мы с ним ходили на групповую терапию. Долгое время я не посещал групповой терапии, и обычно она мне не нравилась, но доктор Норт думал, что мне понравится ходить на нее вместе с Джереми. Он оказался прав. Правда, в первый раз было немного трудно, но не для меня, а для Джереми. На моем первом сеансе групповой терапии в «Майо» вместе со мной в комнате присутствовали еще пять человек, но на этот раз группа включала только Джереми, доктора Норта и меня, и мы встретились в той же комнате, где проходили наши с Джереми свидания. Джереми сел на диван, а я, как и доктор Норт, устроился на стуле. — Джереми, Эммет. Рад видеть вас обоих. — Я тоже рад вас видеть, доктор Норт, — сказал я, а Джереми промолчал и уставился на свои ботинки. Доктор Норт наблюдал за ним. — Джереми, что-то не так? — когда Джереми снова ничего не ответил и лишь ссутулился, доктор Норт подался вперед на своем стуле. — Поговори с нами, Джереми. Расскажи, что ты чувствуешь. Джереми не поднимал глаз, и, видимо, не собирался говорить. — Тебе нужен блокнот? — спросил я его. Иногда во время наших встреч ему приходилось использовать блокнот, и я всегда его приносил, как и сейчас, но я видел, что блокнот был еще и у доктора Норта. — Я чувствую себя глупо, — пробормотал Джереми. Джереми попал в беду, потому что доктору Норту не нравилось это слово. Доктор заговорил серьезным тоном. — Используй другое слово, чтобы описать свои чувства. Почему ты чувствуешь себя глупо? Какие чувства скрываются под этим словом? Понадобилось несколько попыток, чтобы заставить Джереми заговорить, и то только в блокноте, а пока я ждал, я принялся пересчитывать плитки на потолке. Я пересчитывал их и раньше, но их было много, и мне нравилось делать это снова и снова. Плюс, некоторые из них заменили, и теперь их оттенок слегка отличался. Триста двадцать шесть старых плиток и семьдесят три более темные. Я был так поглощён подсчетом, что не понял, что они обращаются ко мне, пока мое имя не было произнесено дважды. — Простите. Я считал. — Я так и подумал. — Доктор Норт кивнул в сторону Джереми. — Не мог бы ты рассказать нам, почему решил сесть на стул? Это был хороший вопрос, но я был удивлен тем, что он его задал. Обычно людей это не волнует.