— Конечно. Как сестры! — Ева слишком сильно сжала руку Имоджин ближе к предплечью. Она уже стояла у стойки регистрации и улыбалась, как чеширский кот, прыщавому ночному администратору, который хотел только одного: вернуться к просмотру очередного эпизода сериала «Хватай не глядя». Взрослые люди не ложатся в одну постель, если не состоят или не собираются вступить в сексуальные отношения! Имоджин уже больше десяти лет не делила постель ни с кем, кроме мужа и детей. — Мы не будем спать в одной кровати. Но у Имоджин не оказалось права голоса. К ее удивлению, гостиница оказалась забита под завязку, как и большинство куда более приятных мест поблизости. Конференция, на которую они приехали, пользовалась растущей популярностью, прежде всего за счет того, что в прошлом году в ней поучаствовали артисты первого эшелона, из тех, что отказались от типичной для знаменитостей тенденции инвестировать в японскую косметику и массовые одежные бренды в пользу технологических стартапов. Эта гостиница была дешевой во всех смыслах. За двоих они заплатили треть тех денег, которые отдали бы за номер в любом отеле на Юнион-сквер, будь то Fairmont или Le Méridien.[38] Когда они в третий раз провели облезлой магнитной полосой ключ-карты по считывателю, дверь в маленькую комнатку наконец открылась. Имоджин срочно требовалось отдохнуть. — Завтра будет очень круто, Имоджин, — заявила воодушевленная Ева, сидя рядом с ней на постели. Сама Имоджин тем временем пыталась улечься поудобнее. — Мы всех порвем на конференции, — она подняла ладонь с растопыренными пальцами, мол, дай пять, но потом подумала, опустила руку и оттопырила мизинец. — Давай поклянемся в этом на мизинцах, и выйдет вообще зашибись. Имоджин пребывала в полной растерянности насчет того, что ей следует делать. Она тоже оттопырила мизинец, Ева зацепилась за него своим и энергично потрясла рукой. — Я клянусь в этом на мизинцах, — сказала Ева, больше обращаясь к запущенному номеру, чем к Имоджин. — О-о, я должна это твитнуть, — Ева набирала слова на клавиатуре, одновременно проговаривая их вслух: — Клянусь на мизинцах. Вот так! — с этими словами она надвинула на глаза маску для сна, перевернулась на другой бок и уснула. Имоджин вымоталась и страдала из-за смены часовых поясов, ведь сбивались биоритмы, но мысли не давали ей уснуть. «Неужели я только позавчера вернулась на работу?» Ей трудно было осознать, сколько изменений произошло за такое короткое время. Она едва успела обсудить их с Алексом за тот единственный час, который они выкроили на общение накануне перед сном. Муж-законник хотел, чтобы она немедленно поговорила с адвокатом по трудовому праву. — У тебя есть права, — сказал он ей. Права на что? Ее не уволили и даже формально не понизили. Просто ситуация изменилась, и земля будто ушла у Имоджин из-под ног. Утром она собрала вещи, наскоро попрощалась с детьми, и вот теперь она уже в Сан-Франциско. Это же Кремниевая долина, ведь так? Имоджин ерзала в кровати, пытаясь устроиться поудобнее на грубой простыне. Она была совершенно ошарашена, словно женщина, муж которой закрутил интрижку прямо у нее под носом и притащил любовницу к ужину, представив ее своей протеже. Как же так, почему она даже не знала, что творится с ее журналом? Во всем виноват этот проклятый рак. Операция далась ей нелегко. Потом — дети и новое дело Алекса. Все это время Имоджин не появлялась на людях, предпочитая проводить выходные в их коттедже в Саг-Харборе. Она, трудоголик, много лет работала, не покладая рук, и теперь должна была дать организму возможность исцелиться. Все произошло так быстро! Да, просто стремительно разворачивались события: Ева окончила бизнес-школу в июне, вернулась в «Глянец» в июле, а журнал станет приложением на следующей неделе. Перед рассветом Имоджин проснулась от шума, источником которого был автомат, производящий кубики льда, — он явно сбрасывал их в какую-то совершенно не подходящую для этого емкость вроде полиэтиленового пакета. Плюх, хлюп, плюх, хлюп. Плюх, хлюп. Имоджин открыла один глаз, потом другой. На другом краю кровати храпела Ева, ее глаза подергивались под расшитой блестками пурпурной маской для сна. Сквозь дешевые нейлоновые занавески просачивался свет, позволяя разглядеть пузатый телевизор на фанерном комоде, этакий реликт девяностых. «Вроде меня», — с ухмылкой подумала Имоджин, припомнив свою предыдущую рабочую поездку — в феврале прошлого года она четыре дня провела в Италии, на миланском показе. Те дни уже стали казаться старыми добрыми временами. Тогда блестящий черный автомобиль забрал ее из дома и отвез в аэропорт. Она летела в бизнес-классе, ей вручили бокал шампанского, пушистое полотенце и мягкое одеяло. Стюардессы обращались к ней по имени и желали приятных снов. Она проспала шесть часов, после чего ее проводили в другой блестящий черный автомобиль, в салоне которого пахло свежестью, и отвезли чуть ли не в лучшие апартаменты отеля «Четыре времени года». Там было так комфортно и роскошно, что она не возражала против того, чтобы отсиживать все тридцать ежедневных презентаций коллекций готовой одежды. Имоджин до сих пор ощущала нежность белых простыней, на которых красовалась великолепная белая орхидея с маленькой карточкой из веленевой бумаги. Надпись, сделанная на ней прекрасным почерком от руки, черными чернилами, гласила: «С любовью, Том Форд»,[39] и вычурная завитушка у буквы «Ф». Имоджин встала с постели и потянулась, и в этот момент ее ноздри дрогнули от просочившегося в комнату запаха краски. Она побрызгала своими любимыми духами от Джо Марлона, чтобы перебить отвратительную вонь из коридора, и открыла стенной шкаф в поисках банного халата, но обнаружила только несколько проволочных вешалок. — Оденься как нерд, — посоветовала Ева, выйдя через двадцать минут из душа в одном обмотанном вокруг бедер полотенце. На ее левом бедре обнаружилась татуировка — веселый дельфин с улыбающейся задранной мордой. Имоджин почувствовала, как ее щеки заалели. Она не была ханжой. Многие годы она видела моделей, которые прохаживались вокруг нее в полуодетом виде. Но Ева — не модель, и тут не фотосессия. Ее идеально круглые торчащие голые сиськи не были белее остального тела, что говорило об автозагаре, и они нацелились прямо на Имоджин. — Давай включим какую-нибудь бодрящую музыку! — Ева прыгнула на кровать. Имоджин не успела возразить, как из переносного динамика в форме сердечка полилась песня Бейонсе «Пьяна и влюблена». Эта новая Ева, которая больше не работала помощницей Имоджин, не была щедра на объяснения. Похоже, она считала, будто все остальные знают, что она думает в данный момент, и потому Имоджин даже не стала утруждать себя вопросом, что значит «одеться как нерд». Самой «нердской» одеждой в своем дорожном гардеробе она сочла черный клубный пиджак и слегка потертые черные мальчишеские джинсы (вообще-то изначально Имоджин собиралась надеть их, когда полетит обратно). Очки в роговой оправе не столько служили для создания образа, сколько требовались для чтения. Собирая волосы в хвост перед обшарпанным зеркалом ванной комнаты и нанося на губы каплю вазелина, Имоджин думала, что идет по стопам Дженны Лайонс.[40] Этот классический образ из серии «вам никогда не догадаться, сколько моих денег уходит на то, чтобы выглядеть так, будто я не пользуюсь косметикой» в совершенстве освоили дамы определенного возраста, имеющие отношение к индустрии моды. На лице Имоджин появилось несколько мимических морщинок, которых не избежать, если не хочешь с возрастающей регулярностью ложиться под нож хирурга. Вместо этого она прибегла к трюку, которым много лет назад как-то поделилась за коктейлем ее приятельница Донна Каран.[41] «Тугой хвостик — это мгновенная подтяжка», сказала тогда она. Имоджин превратила это в свой фирменный стиль. * * * «ТЕХНОРУШЬ!» расползся по всему городу, но сегодня утром они направились в зону промышленных складов, располагавшуюся южнее Маркет-стрит. Бетонные стены здания, где собрались участники форума, оживляли броские вывески да лампы дневного света. Всюду виднелись сосредоточенные лица парней, взгляды которых были устремлены в планшеты. Раньше Имоджин никогда не оказывалась самой старшей в помещении, и сейчас испытывала неловкость, оттого что она, без сомнения, единственная здесь, кто помнит крушение коммунизма. Куда ни посмотри, сплошь юные лица. Еще у входа она почувствовала себя посторонней и, чтобы приободриться, вступила в диалог с собой. Какое ей дело до того, что тут одна молодежь? Абсолютно всё с годами становится лучше, и людей это тоже касается. Почему же тогда бурлящая в этом помещении молодая энергия заставляет ее неосознанно вжимать голову в плечи? Накануне вечером Ева объяснила, что они здесь, чтобы познакомить с новым приложением «Глянец» тысячи участников «ТЕХНОРУШЬ!». Сегодня Ева будет презентовать его, а Имоджин должна представить публике Еву. От подобной перспективы Имоджин почувствовала себя так, словно ей предстояло выпрыгнуть из самолета с заведомо неисправным парашютом. Она совершенно не контролировала ситуацию, но при этом делала вид, будто тоже хочет быть в числе тех, кто разрушает существующий порядок вещей, кто собрался в этом ярко освещенном блочном корпусе, чтобы воспеть технологии и будущее. Имоджин им подыгрывала. Она помнила старые добрые времена (на самом деле не такие уж и старые), когда «разрушать» считалось чем-то нехорошим, да и само слово вызывало ассоциации с тем, как ведут себя в самолетах едва научившиеся ходить детишки. Когда оно успело стать лозунгом предпринимателей и новоиспеченных миллиардеров? Пока приложение «Глянец» не запустили, о нем следовало говорить с использованием тайных кодовых слов. Ева называла его «Лебедем», имея в виду созвездие и подразумевая, что преобразование журнала в приложение или в веб-сайт подобно превращению гадкого утенка в прекрасного лебедя. Во время выступления Имоджин полагалось олицетворять этого самого гадкого утенка, старую гвардию «Глянца». Ее роль заключалась в том, чтобы рассказать аудитории о создании журнала и заглянуть в его будущее. «Глянец» появился еще в пятидесятые годы двадцатого века, но лишь в шестидесятые действительно стал потрясателем основ модных традиций. Он был первым журналом, поместившим на обложку мини-юбку во время молодежного модного бунта шестидесятых, а потом, уже в семидесятые — снимок Дика Аведона[42] из парижского хаммама, изображающий Верушку[43] в бикини. С «Глянца» началась карьера супермоделей восьмидесятых — Линды, Кейт, Наоми и Кристи. А теперь ему предстояло стать первым журналом мод, с готовностью раскрывшим свои объятия цифровому будущему. Имоджин не понимала половины слов, которые произносила Ева во время второй части презентации, озаглавленной МОДА 3.0: РЕЛЕВАНТНОСТЬ В РЕАЛЬНОМ ВРЕМЕНИ В СМИ Предприниматель и шеф-редактор Ева Мортон проанализирует основные технологические тренды в модной индустрии, а потом впервые представит широкой публике новый потребительски-коммерческий интерфейс «Глянца». Ее цель заключается в том, чтобы внедрять инновации, бросив вызов традиционной модели модного журнала. Ева начала свою карьеру в «Глянце» еще до получения магистерской степени в бизнес-школе Гарварда. В презентации участвует также Имоджин Тейт, нынешний главный редактор журнала. Имоджин, значит, только сбоку припеку. С утра Ева была еще рассеяннее обычного и не последовала своему же совету одеться «как нерд». Она надела сильно обтянувшее ее бандажное кремовое с черным платье французского модного дома Hervé Léger и теперь вся словно состояла из ног и бюста. Лавандовые тени для век идеально совпадали по цвету с шеллаком. — У меня своя роль, — будто защищаясь, сказала она, то скрещивая руки на усыпанном веснушками декольте, то снова их опуская. — Я — молодая гвардия модных технологий, а ты — старая гвардия модных СМИ. И нам нужно будет сыграть это, когда мы выйдем на сцену. Имоджин вежливо улыбнулась. Она вытащила из сумочки «Биркин»[44] айфон, чтобы сделать пометку и продемонстрировать добрую волю. Блокнот остался погребен глубоко в недрах сумки — она не могла допустить, чтобы ее заметили на таком мероприятии с карандашом в руках. Это все равно что добывать огонь трением. Она забросила свой верный BlackBerry[45] лишь перед самой болезнью, и приспособиться к этому по ощущениям было все равно что перейти с текстового процессора на персональный компьютер. Никто не мог отправить электронное письмо так же быстро, как это делала со своей старой трубки Имоджин, но с айфоном она копалась подолгу и вообще два дня не могла переключить его клавиатуру с японского. Девайс издавал требовательные звуки, причем это были вовсе не входящие звонки, а какие-то трески, перестуки, жужжания и, кажется, даже лай. На западном побережье легче не стало. Телефон разряжался, а от тех, кто остался в нью-йоркском офисе и мог бы помочь, ее отделяло несколько часов лёту. И двести семь непрочитанных писем. — Как я выгляжу в этом платье? — спросила Ева. Новая версия этой девчонки постоянно нуждалась в комплиментах. Она то и дело спрашивала Имоджин, нравятся ли той ее платье или туфли. В ней причудливым образом смешивались крайняя самонадеянность и отчаянная неуверенность в себе. — Очень мило, Ева. — Ты хочешь сказать, секси? При этом Ева зевнула. Чтобы выспаться, ей требовалось куда больше трех часов сна, но именно столько ей удалось отдохнуть сегодня ночью. Несмотря на раннее утро, все на «ТЕХНОРУШЬ!» выглядели усталыми, может, даже еще более усталыми, чем сама Имоджин. — Прошлой ночью был мозговой штурм, и сотрудники не спали целые сутки, — объяснила Ева, закатывая глаза. Имоджин не собиралась выяснять, в чем именно заключался этот самый штурм, но Ева сама объяснила: — Есть два типа мозгового штурма. Либо ты сразу приходишь со своей командой, либо набираешь людей на месте. Дается инструкция, типа, у вас есть столько-то часов, чтобы сделать то-то. В основном дают сутки, иногда меньше. Идея в том, чтобы за это время создать МЖП — минимально жизнеспособный продукт. Имоджин постаралась ответить так, чтобы ее голос звучал заинтересованно, даже вопреки тому, что в ней нарастали недоумение и раздражение: — Они изобретают продукт? Создают что-то всего за вечер? Это какая-то вещь? Ева рассмеялась, словно раскудахталась, так широко раскрыв рот, что стали видны незалеченные кариесы в ее дальних зубах. Этот смех предназначался для того, чтобы смутить Имоджин и подчеркнуть ее невежество. Ева знала, как заставить Имоджин почувствовать себя полной дурой. — Они создают приложение или веб-сайт. Либо новую фичу для уже существующего приложения или сайта. Они создают код. Они всю ночь сидят за компьютерами. Так вот почему тут полно почти что настоящих зомби, которые глушат энергетические напитки из холодильников! Имоджин до смерти хотелось глотнуть макиато, но она не видела никого, кто пил бы кофе. Они тут что, все живут пост-кофейными жизнями? Кофе настолько вышел из моды? — Это всё дэвы. Большинство из тех, кто занимается бизнесом, на ночь не остаются. А дэвам нравится. Это такой выпускной бал для гиков. Вчера для них играли «Эдвард Шарп и Магнетические Ноли»,[46] а Бобби Флай[47] делал в полночь барбекю из целой свиньи, — Ева с явным удовольствием называла прибывших на конференцию компьютерщиков нердами, гиками и дэвами. Она декларировала приверженность к чему-то новому и иному, но даже Имоджин понимала, что слова у нее расходятся с делом. Одна лишь Ева пришла сюда в туфлях на двенадцатисантиметровых каблуках, и очень этим выделялась. Сама Имоджин надела элегантные лофтеры от Рида Кракоффа. У стойки регистрации Имоджин прокашлялась и назвала себя, надеясь, что ее голос звучит авторитетно: — Имоджин Тейт, главный редактор «Глянца». Когда никто даже глаз на нее не поднял, она сообразила, что у всех, кто сидит за стойкой, в ушах маленькие белые наушники, подключенные к ноутбукам, на экранах которых лось прыгает в бассейн с ребенком. Прошла целая минута, и волоокая девушка с прямыми черными волосами наконец-то их заметила. — Извините, бейджики выдавали вчера. Тут вклинилась Ева: — Перед тем как вылететь, я звонила вашему боссу и сообщила, что мы опоздаем. Меня зовут Ева Морган. Проверьте еще раз. Наши бейджики должны быть где-то тут. Девушка закатила глаза под прямой черной челкой и принялась рыться в коробках под столом. — Ой, вот они, — бесцветным голосом произнесла она наконец. — Вы будете регистрироваться на турнир по пинг-понгу? Ева покачала головой: — Мы тут столько не пробудем. Может, в следующем году. — Очень жаль, в этом году он будет реально представительным, — с легким азартом сказала девушка. — Турнир по пинг-понгу? — прошептала Имоджин себе под нос. — Каждая компания посылает на турнир двух человек. Стыд и срам, что мы не участвуем, — ответила Ева, глядя в конец стола, где громоздились столбики бумажных именных наклеек на липучке. Все они были пусты, если не считать символа @. Хоть Имоджин и постаралась скрыть недоумение, оно было громадными буквами написано на ее лице. Она чувствовала нетерпение Евы. — Это для «Твиттера», — произнесла та, закатывая глаза. Толкая Имоджин локтем, она жирным красным маркером вывела на наклейке @GlossyEvie. Имоджин сморгнула. — Ох, у меня пока что нет «Твиттера». Всё еще не поддалась соблазнам технологической революции, — она засмеялась и получила в ответ лишь пустой взгляд. Не надо было этого говорить. — Я знаю, пора уже завести «Твиттер», но мне все кажется это необязательным, — она снова попыталась объясниться, в то время как внутренний голос вопил: «Да! „Твиттер“ — это глупо. Я права!» Парни за стойкой регистрации теперь обратили внимание на происходящее. Все они, как один, склонили головы набок, явно прислушиваясь к разговору.