– Точно. Когда они у вас будут. – Да, когда они у меня будут, – кивнул толстячок. В комнате воцарилась тишина. Редфилд зажег и затушил спичку. – Чего так долго-то? – спросил он. Сотрудница, беседовавшая с глазу на глаз с Маргарет Редфилд, была молодой девушкой двадцати четырех лет. Ее звали Эллис Беннион. Она сидела в опустевшей инструктажной за столом напротив миссис Редфилд и ловила каждое ее слово. От услышанного глаза Эллис сделались огромными, как блюдца, а сердце начало бешено колотиться. Маргарет потребовалось всего пятнадцать минут, чтобы рассказать о случившемся на вечеринке в сороковом году. За эти пятнадцать минут Эллис то бледнела, то краснела. Ее бросало то в жар, то в холод. Она была потрясена, смущена, растеряна. Внутри все ныло от сочувствия к Маргарет. В час дня Маргарет и Льюис уехали из участка, а Эллис Беннион, детектив третьего разряда, села печатать рапорт о состоявшемся разговоре. Она пыталась оставаться бесстрастной и ограничиться лишь сухим изложением фактов, но чем дальше продвигалось дело, тем больше делала опечаток. Когда Эллис выдернула готовый рапорт из пишущей машинки, девушка была мокрой от пота. Она искренне жалела, что именно ей выпало сегодня дежурить в участке. Рапорт Эллис отнесла в кабинет лейтенанта, где ее ждал Карелла. Пока Стив читал, она стояла у стола. – Значит, это все? – спросил он, наконец отложив рапорт в сторону. – Все, – кивнула Эллис. – Можно попросить тебя об одолжении? – Каком? – В следующий раз попытайся как-нибудь справиться сам. – С этими словами Эллис вышла из кабинета. – Дай-ка взглянуть, – попросил лейтенант Бернс, и Карелла протянул рапорт начальнику. «Миссис Редфилд находилась в состоянии крайнего волнения и наотрез отказывалась разговаривать. Утверждала, что рассказывала о случившемся только одной живой душе – семейному доктору, да и то в силу срочности и необходимости принять немедленные меры. Данный доктор, Эндрю Фидио (Изола, Эйнсли-авеню, д. 106), на протяжении многих лет является ее лечащим врачом. Миссис Редфилд утверждает, что приблизительно в апреле 1940 года в ходе вечеринки в доме у Рендольфа Нордена ее насильно напоили. Утверждает, что, когда остальные студенты разошлись около двух часов ночи, она находилась в состоянии алкогольного опьянения. Она осознавала, что ситуация выходит из-под контроля, но из-за сильного головокружения не могла уйти. Она отказалась принимать участие в том, что происходило в других комнатах, и предпочла остаться в гостиной. Две другие девушки, Бланш Леттигер и Элен Стратерс, силой затащили миссис Редфилд в спальню и держали ее, прибегнув к помощи молодых людей, пока Рэнди Норден „пользовался” ею. Она попыталась сбежать, но ей связали руки и по очереди насиловали, пока она не потеряла сознание. По ее словам, в этом приняли участие все молодые люди. Говорит, что помнит, как девушки смеялись. Ей кажется, что помнит что-то о начавшемся пожаре, о том, что одну из занавесок охватило пламя, но воспоминания об этом у нее нечеткие. Около пяти часов утра ее кто-то отвез домой, кто именно – она не помнит. Она побоялась рассказывать о случившемся матери, а отца уже не было в живых. Примерно в октябре 1940 года она обратилась к доктору Фидио с жалобой на здоровье. Изначально казалось, что речь идет о заурядном воспалении шейки матки. Анализ крови выявил венерическое заболевание. В ходе дальнейшего исследования было установлено, что она больна гонореей, перешедшей в хроническую стадию и приведшей к сильному поражению внутренних половых органов. Миссис Редфилд рассказала об апрельской вечеринке, и доктор Фидио посоветовал обратиться в полицию. Миссис Редфилд отказалась, поскольку не хотела, чтобы о случившемся узнала ее мать. Учитывая степень поражения внутренних органов, врач настоял на гистерэктомии (удалении матки). Миссис Редфилд была госпитализирована для проведения операции в ноябре. Матери сообщили, что у миссис Редфилд был аппендицит. Миссис Редфилд до сих пор считает, что ее заразил Рэнди Норден, но доказательств у нее нет, поскольку над ней надругались по очереди все молодые люди. Она также не сомневается, что девушки состояли друг с другом в противоестественной связи, но не желает об этом говорить. И сказала, что рада новостям о гибели ее насильников. Узнав, что Бланш Леттигер стала проституткой, миссис Редфилд сказала: „Ничего удивительного”. В конце беседы произнесла фразу: „Жаль, что Элен не убили. Это все она начала”». Детективы обрабатывали Дэвида Артура Коэна целых четыре часа, устроив ему такую стрессо-терапию, о которой его психоаналитик не мог бы и подумать. Они вновь и вновь заставляли его во всех подробностях рассказывать о событиях вечеринки сорокового года, неоднократно зачитывали рапорт, составленный со слов Маргарет Редфилд, просили изложить его своими словами, спрашивали о загоревшейся занавеске, уточняли, что именно делали девушки… Детективы шли по кругу, и наконец Дэвид сломался. Разрыдавшись, он принялся сквозь слезы твердить: «Я никого не убивал, я никого не убивал». Больше от него ничего нельзя было добиться. Закончив допрос, заместитель окружного прокурора устроил с детективами маленькое совещание: – На мой взгляд, у нас нет оснований его задерживать, – сказал он, – нам нечего ему предъявить. Карелла и Мейер закивали. – Установим за ним наблюдение, – промолвил Стив. – Спасибо, что заехали. Дэвида Артура Коэна отпустили в четыре часа дня. На «хвост» ему посадили Берта Клинга. Впрочем, Берт так и не успел взяться за дело. Когда Коэн вышел на крыльцо участка и принялся спускаться по залитым солнцем ступенькам, его убила наповал пуля, попавшая прямо в голову. XVII Напротив полицейского участка никаких зданий не было – лишь невысокая каменная стена, отделявшая парк от тротуара. Самое занятное, что деревьев рядом со стеной тоже не имелось. За стеной удалось обнаружить гильзу, из чего детективы сделали вывод, что убийца выстрелил прямо оттуда. На этот раз снайпер вел огонь с близкого расстояния, в результате чего пуля снесла Коэну полчерепа. Увидев, что Коэн упал замертво, Клинг выскочил из участка, перебежал улицу и кинулся в парк, после чего принялся бесцельно метаться по кустам и дорожкам. Убийца как сквозь землю провалился. Лишь издалека доносился звук вращающейся карусели. Патрульные сочли случившееся очень забавным. Ну надо же, человека убивают прямо на пороге участка! Да, от этого веет черным юмором, но все равно смешно! Они прекрасно знали, что детективы обращались за советом в окружную прокуратуру и что Коэна мариновали в инструктажной добрых полдня. Остряки язвили, что снайпер, отстрелив Коэну полбашки, оказал детективам услугу, и теперь им не нужно ломать голову и придумывать, по какому обвинению его задерживать. Один из патрульных пошутил, что теперь детективам остается просто немного обождать: скоро снайпер перестреляет всех участников спектакля, убийства прекратятся, и вновь воцарятся тишина и покой. У другого патрульного возникла идея получше – да, надо немного подождать, и, как только в живых останется один-единственный участник спектакля, его можно будет смело арестовать, поскольку убийца наверняка он. А вот Карелле было не смешно. Он знал, что Томас Ди Паскуале и Элен Вааль не убивали Коэна, поскольку находились под охраной патрульных, ни на мгновение не выпускавших из виду своих подопечных. С другой стороны, Льюис и Маргарет Редфилд уехали из участка в час дня, за три часа до того, как в голову Коэна попала пуля «ремингтон» калибра 7,82 мм. Детектив Мейер Мейер немедленно выехал на квартиру Редфилдов, располагавшуюся в доме на углу Гровер и Сорок первой улицы. Там он узнал, что Маргарет, заехав домой, сразу же отправилась в салон красоты, видимо, для того, чтобы прийти в себя после воспоминаний о случившемся с ней кошмаре. Льюис Редфилд сказал Мейеру, что он поехал к себе на работу. Его офис располагался на Кёрвин-стрит. Там он и оставался до пяти вечера. Также Льюис припомнил, что диктовал секретарше письма, а потом в три часа дня у него было совещание. Мейер позвонил ему на работу, и коллеги подтвердили, что Редфилд пришел около половины второго, а ушел не раньше пяти. Они не могли толком сказать, где он находился в четыре часа, когда погиб Коэн, но при этом были практически полностью уверены, что где-то рядом, в офисе. И все же, желая избавиться от тени сомнения, Мейер позвонил в участок Карелле и сказал, что некоторое время приглядит за Редфилдами. Стив счел это хорошей идеей, после чего поехал домой ужинать. С точки зрения детективов, ничего смешного в расследовании не было. Их обоих уже от него тошнило. Как это ни странно, но именно патрульные, относившиеся к делу со столь легким сердцем, косвенным образом подсказали, каким должен быть следующий ход. В одиннадцать часов вечера, когда Карелла сидел дома и пытался читать газету, ему позвонил капитан Фрик. Когда затрезвонил телефон, Стивен с раздражением на него посмотрел, встал из кресла и направился к нему. – Алло, – произнес Карелла, сняв трубку. – Привет, Стив! Это я, капитан Фрик. Не разбудил там тебя? – Нет-нет. Что случилось? – Слушай, ты уж извини за беспокойство, но я до сих пор сижу в участке и никак не могу разобраться с графиком дежурств, – промолвил капитан. – Каким именно графиком, Маршалл? – Да моих патрульных, – отозвался Фрик. – И в чем загвоздка? – Ну, смотри: у меня тут написано, что Антонио с восьми утра до четырех часов дня был прикреплен к этой твоей Элен Вааль, а потом его сменил Бордман – он будет дежурить у нее до полуночи. Так? – Так, наверное, – неуверенно произнес Карелла. – Идем дальше, – продолжил Фрик, – Самалман должен был дежурить у Ди Паскуале с восьми утра до четырех часов дня, а у меня в графике написано, что он ушел в три. А Кенаван, который должен был сменить его в четыре часа, позвонил в девять вечера и сказал, что только-только заступил на дежурство. Стив, я что-то ничего не понимаю. Они у тебя разрешения спрашивали? – Погоди, Маршалл, ты хочешь сказать, что Ди Паскуале с трех часов дня до девяти часов вечера был без охраны? – нахмурился Стивен. – Судя по графику дежурств, очень похоже на то. – Ясно, – промолвил Карелла. – Так они у тебя разрешение спрашивали? – Нет, – ответил Стив, – не спрашивали. Когда Карелла подошел к квартире Томаса Ди Паскуале, то увидел у двери патрульного. Полицейский отодвинулся от звонка, и Карелла, поспешно нажав на кнопку, принялся ждать, когда ему откроют. Томас не торопился. Во-первых, у него была женщина, а во-вторых, он находился в спальне, и его отделяли от входной двери целых шесть комнат. Томасу пришлось надеть тапочки, халат и преодолеть изрядное расстояние, на это он потратил немало времени. Открыв дверь, он обнаружил перед собой человека, которого видел в первый раз в жизни. – И в чем прикол? – недовольно осведомился Томас. – Мистер Ди Паскуале? – уточнил Стив. – Он самый. – Меня зовут детектив Карелла. – Очень мило, – раздраженно произнес Томас. – Вы в курсе, что сейчас уже полдвенадцатого? – Простите, что потревожил вас в столь поздний час, но мне нужно задать вам несколько вопросов. – Что, до утра никак не терпит? – Боюсь, что нет, сэр, – твердо произнес Стивен. – А вы знаете, что я не обязан вас пускать? – поинтересовался Томас. – Могу послать вас куда подальше. – Можете, сэр, – спокойно ответил Карелла. – Но в этом случае я буду вынужден оформить ордер на ваш арест. – Слушайте, юноша, вы меня за осла держите? – прищурился Ди Паскуале. – Арестовать меня вы не можете, потому что я ничего не сделал. – Как насчет подозрения в убийстве? – Напугали, – фыркнул агент. – Нет такой статьи «Подозрение в убийстве». И вообще, не смешите меня. Кого я, по-вашему, убил? – Мистер Ди Паскуале, мы можем поговорить об этом в квартире? – А зачем? Боитесь перебудить соседей? Так вы уже меня разбудили, какое мне дело до них? Пусть тоже теперь не спят. Ай, ладно, давайте, заходите. И почему полицейские в этом вшивом городе не имеют ни малейшего представления о нормах приличия? Являются посреди ночи, будят… Да заходите же, что вы встали столбом в коридоре? Карелла переступил порог. Ди Паскуале зажег в гостиной свет, и мужчины сели лицом друг к другу. – Ну?.. – нетерпеливо произнес Томас. – Добились своего? Вошли, выдернули меня из постели… Выкладывайте теперь, с чем пожаловали.