— Кстати, я подумал о захвате поезда. Мне кажется, дело не выгорит. — Вовсе нет, — горячо принялся убеждать его Лонгмэн, который лишь много позже понял, что клюнул на наживку Райдера. — Это вполне осуществимо. Райдер начал задавать ему вопросы, и Лонгмэн тут же увидел все недостатки своего плана, настолько точно указывал на них Райдер. Подчиняясь вызову и стремясь утвердиться в глазах Райдера, он выдавал одно решение за другим. К примеру, Райдер заметил, что потребуется примерно тридцать человек, чтобы контролировать пассажиров во всех десяти вагонах. Лонгмэн почти моментально нашел решение проблемы — отцепить от состава один вагон. Райдер одобрительно кивнул: "Верно, дюжина заложников или сотня, большой разницы нет". Однако Лонгмэн не всегда так легко находил выход из положения. Всю следующую неделю он провел, обдумывая детали и решения различных проблем. При встрече он выложил свое "домашнее задание" Райдеру, не дожидаясь, пока тот его попросит. Райдер снова атаковал его, пытаясь загнать вопросами в угол, заставляя защищаться. При этом он даже не пытался помочь Лонгмэну, играя роль эдакого адвоката дьявола, но исподволь все же подводя к верным ответам на свои вопросы. Только когда дело дошло до чисто технических мелочей, Райдер начал предлагать собственные идеи. Однажды — должно быть, это была их шестая или седьмая встреча — Райдер сказал: — Ну хорошо, группа решительно настроенных людей действительно могла бы захватить поезд, но я не вижу способа выбраться потом из подземки невредимыми. — Да, я допускаю, что это будет трудно, — ответил Лонгмэн возможно более небрежным тоном, — даже очень трудно. Райдер бросил на него быстрый взгляд. — А, так ты уже думал над этим. Лонгмэн усмехнулся было, но внезапно у него мелькнула не совсем приятная догадка: так вот почему Райдер не касался самой главной проблемы раньше. Он был уверен, что ты и так будешь ломать над ней голову, и дал тебе на раздумье достаточно много времени. — Да, — ответил он, — я поразмыслил тут на досуге, и сейчас мне кажется, что и это выполнимо. — И как же? Когда он выложил свой план и с триумфом посмотрел на Райдера, тот сначала подозвал официанта и попросил повторить заказ, а потом спокойно сказал: — Ну что ж, тогда мы это сделаем. Лонгмэн, стараясь попасть ему в тон, так же небрежно бросил: — Конечно, почему нет? — однако почти в тот же момент он почувствовал, что его начала бить нервная дрожь, как перед близостью с женщиной. Но даже тогда у него все еще было время остановиться. Достаточно было просто отказаться. Конечно, он потерял бы уважение Райдера, но ничего страшного не случилось бы. И все же было что-то сильнее личности Райдера, что заставило его согласиться. Словно вся прошлая жизнь встала вдруг перед его мысленным взором: серое тоскливое прозябание, одиночество, вечная борьба за существование. В свои сорок с небольшим лет у него, конечно, были еще шансы найти работу, но какую? В лучшем случае это была бы череда случайных и самых грошовых заработков, за которые берутся только отбросы общества. Собственно, такой и была его жизнь, с тех пор как пришлось уйти из машинистов, и она могла стать только хуже. Вполне возможно, последним аргументом, заставившим его предпринять эту отчаянную попытку прорваться к лучшей жизни, было горькое воспоминание о том кратком периоде, когда он нанялся консьержем' в дом, где жила богатая публика. Он открывал дверь людям, которые не замечали его существования, даже те, кто с ним здоровался. Он выбегал под проливной дождь, чтобы поймать для них такси. Он помогал почтенным матронам поднимать наверх пакеты с покупками. Он гулял с собаками жильцов, которые были в отъезде или просто не хотели выползать на улицу в мерзкую погоду. Он гонял из подъезда хулиганистых мальчишек и бездомных бродяг, забредавших погреться. Он был слугой, лакеем в глупом обезьяньем форменном костюмчике. Такие воспоминания трудно заглушить, и они поддерживали его на протяжении месяцев подготовки, хотя ему ни на минуту не удалось избавиться от тревожного ощущения, которое должно быть знакомо человеку, решившемуся лечь на операцию, когда шансы умереть под ножом хирурга примерно равны шансам выжить и выздороветь… Резкий вскрик Джо Уэлкома разорвал тишину. Это был настолько жуткий звук, что лицо Лонгмэна моментально побледнело под маской. Там, в другом конце вагона, Уэлком продолжал что-то бешено орать в направлении туннеля, и Лонгмэн сразу понял, что сейчас он начнет стрелять и кто-то, кто бы ни был в туннеле, погибнет. Поэтому выстрелы даже помогли ему прийти в чувство. Не успело эхо умолкнуть, как Лонгмэн уже лихорадочно колотил кулаком в дверь кабины. Каз Доловиц Бледный, как привидение, кондуктор стоял во главе длинной колонны пассажиров, конец которой скрывался дальше в туннеле. Было прохладно, но лоб кондуктора покрывала испарина. Перед ним высилась мощная фигура Доловица, который кричал: — Да плевать я хотел, что они угрожали тебе автоматами! Хоть пушками! — его голос резонировал в тесноте туннеля. — Ты не должен был без разрешения покидать свой поезд… — Но они заставили меня. У меня не было выбора. — …как капитан корабля не должен покидать мостика. Да, да, именно так! По мере того как Доловиц слушал объяснения кондуктора, боль в груди все усиливалась, а затем она перекинулась на желудок и голову, словно полный список несчастий — захват поезда, отсоединение головного вагона, угрозы пассажирам и машинисту, отключение напряжения, — словно каждое из них отдавалось в соответствующем органе его тела. — Они сказали, что убьют меня… — голос у кондуктора прервался, и он обернулся к пассажирам, апеллируя к ним как к свидетелям. У них же автоматы! Несколько пассажиров мрачно закивали головами, а откуда-то сзади донесся возглас: "Ну пошли же, наконец! Должны мы когда-нибудь выбраться из этой трубы?" Мотив подхватили другие голоса, и до Доловица дошла наконец вся опасность паники. — О’кей, — сказал он спокойнее, — Кармоди… Тебя ведь зовут Кармоди? Выведи как можно скорее всех этих людей на платформу. Там стоит поезд. Воспользуйся его передатчиком и сообщи в Центральную диспетчерскую все, что ты только что рассказал мне. И добавь, что я отправился посмотреть, как там дела. — Вы хотите пойти туда? Доловиц протиснулся мимо кондуктора и двинулся по путям. Колонна пассажиров растянулась гораздо дальше, чем он предполагал Их было никак не меньше двухсот. Они окликали его, когда он проходил мимо, жаловались, что поездку прервали, угрожали подать в суд на городские власти, требовали вернуть плату за проезд. Лишь немногие предупреждали его, чтобы он был осторожен. — Ничего, ничего. Двигайтесь вперед, ребята. Это не опасно. Кондуктор доведет вас до станции, она тут недалеко. Только веселей шевелите ногами, беспокоиться вам не о чем. Пройдя наконец сквозь строй пассажиров, Доловиц получил возможность двигаться быстрее. Злость вскипела в нем с новой силой при виде девяти опустевших вагонов, безжизненно мерцавших слабым светом аварийных ламп. Пузырь воздуха снова подкатил к сердцу и дал о себе знать нестерпимой болью. Он начал массировать живот и напряг брюшные мышцы, но боль не проходила. Однако он упрямо продвигался вперед, закусив губу и набычившись. Увидев впереди свет головного вагона "Пелхэма, 123", он пустился рысцой, но вынужден был тут же снова перейти на шаг. Подойдя ближе, он разглядел в проеме задней переходной двери силуэт человека, словно вырезанный из черной бумаги. Ему впервые пришло в голову, что надо бы соблюсти осторожность, но предупредительный окрик вернул ему прежнюю ярость. Сволочи! Кто дал им право хозяйничать в его подземке? Он бросился вперед, потирая левую сторону груди, чтобы хоть немного унять боль. Из вагона его снова окликнули: — Эй, приятель, стой! Стой, кому говорю! Голос был очень громкий, искаженный странной акустикой туннеля. Доловиц остановился как вкопанный, но не потому, что подчинился, а потому, что его поразило такое нахальство. Задыхаясь; он крикнул в ответ: — А кто ты такой, чтобы здесь командовать?! — Поворачивай назад, тебе говорят! — А пошел ты!.. — заорал Доловиц. — Я — старший диспетчер и сейчас поднимусь в вагон. — Он снова двинулся вперед. Поворачивай назад! Предупреждаю последний раз! — крик звучал на самых высоких нотах. Но Доловиц лишь отрицательно махнул рукой. — Я же предупреждал тебя, идиот! — это был уже просто визг. Доловиц поднял на голос глаза и увидел вспышку света. Его грудь разорвала новая боль, и он успел подумать, что еще одна неприятность добавилась, видимо, ко всем прочим проблемам. Но звука автоматной очереди, прокатившегося стаккато по туннелю, он не услышал. Уже мертвого его отбросило на несколько шагов назад, и он повалился на левый бок поперек отполированных колесами поездов рельсов. Артис Джеймс Транспортный полицейский Артис Джеймс находился наверху, на улице, а еще точнее — в вестибюле административного здания на Парк-авеню, всего в квартале от станции "28-я улица". Он заглянул сюда под тем предлогом, что ему нужно купить пачку сигарет. На самом деле ему просто хотелось проветриться и поболтать с Эйбом Розеном — хозяином расположенного в вестибюле табачного киоска. Артис Джеймс и Эйб Розен подружились на почве своей полной противоположности, и потому их отношения строились на взаимных розыгрышах и мелких издевках, которые они ухитрялись не доводить до настоящих обид. В этот день они, по обыкновению, минут пятнадцать обменивались колкостями, прежде чем Артис собрался уходить. — До завтра, дурачок, — попрощался Артис. — Пока, дубинушка полицейская… Артис вышел наружу в сияние солнечного дня. Когда он спускался вниз по ступеням на станцию, ему и в голову не пришло сожалеть, что он покидает дневной свет на все оставшееся время дежурства. Подземелье было для него такой же естественной окружающей средой, как небо для летчика или океан для матроса. Он как раз проходил мимо турникета, приветствуя дежурную, когда вспомнил, что выключил радио. Он нажал кнопку, и почти тут же раздался зуммер вызова. Он прочистил горло и отозвался. — Где, черт возьми, тебя носит? — Извините, сержант, но пришлось подняться наверх. Тут одна восьмидесятилетняя старушка… — Это не повод, чтобы выключать связь. — Мне пришлось помочь ей усесться в такси, — продолжал сочинять хитроумный Артис. — Она была такая древняя, что я даже не мог расслышать, что она мне говорила. Вот и пришлось выключить радио, чтобы понять, чего она от меня хочет. — Знаю, ты мастер придумывать. Ну ладно, сейчас-то ты где? — Как раз спускаюсь на "28-ю", южная платформа. — Постарайся навести там порядок. Подмогу мы уже выслали. Много народу на платформе? Только сейчас Артис заметил, что у платформы стоит поезд, двери закрыты, некоторые пассажиры барабанят снаружи по стеклам кулаками. — Все будет в норме, — сказал Артис, — а что случилось? После некоторой паузы сержант сказал: — Слушай меня, но не подавай вида. Угнали поезд. Повторяю, не подавай вида. Подкрепление в пути. Постарайся поддерживать порядок на платформе и не болтай лишнего. Конец. Как только Артис показался на платформе, его окружили пассажиры и потребовали, чтобы машинист открыл для них двери поезда. — Небольшая техническая неполадка, — отбивался от их вопросов Артис. — Не волнуйтесь, скоро она будет устранена. — Какая еще неполадка? — Кто-нибудь пострадал? — Это все мэр, будь он проклят! Пора его выгнать…