— Осталось пятнадцать секунд, и я все передаю газетчикам. Все! Как ты делал паблисити в Нью-Йорке провинциальным актрисам… — Я доставлю его тебе! Я не знаю как, но доставлю. Не клади трубку. Ждать пришлось совсем недолго, так что Лассаль без труда представил себе, как Рич ворвался к председателю правления и прервал его беседу с Бурунди на полуслове. — Добрый день, мистер Лассаль, — председатель говорил суровым, размеренным тоном. — Как я понимаю, у города какое-то неотложное дело? — Захвачен поезд подземки. Семнадцать человек взяты заложниками. Если в течение получаса мы не доставим похитителям миллион долларов, все они будут убиты. — Поезд подземки? — переспросил председатель. — Какая оригинальная идея. — Да, сэр. Надеюсь, вы понимаете, почему приходится спешить? У нас могут возникнуть какие-либо проблемы с получением этой суммы наличными? — Никаких, если действовать через Федеральный резервный банк. Мы являемся его пайщиками, разумеется. — Отлично! В таком случае, не могли бы вы распорядиться, чтобы нам как можно скорее выдали деньги? — Выдали? Что значит выдали, мистер Лассаль? — Ну одолжили, какая разница? — Мюррей невольно повысил голос. — Мы, власти города Нью-Йорка, хотим одолжить у вас эту сумму. — Одолжить, это, конечно, другое дело. Но, понимаете ли, мистер Лассаль, есть определенные технические формальности. Разрешение на ссуду, сбор подписей, обсуждение условий и срока займа и, возможно, кое-что еще. — У нас нет на все это времени, при всем уважении к тонкостям вашей профессии, господин председатель. — Однако все это", как вы изволили выразиться, очень важно. Избиратели есть не только у вас, но и у меня тоже. Директора и основные вкладчики банка спросят меня потом… — Слушай, ты, старый кретин! — заорал Лассаль, но осекся, сам поразившись собственной смелости. Однако извиняться или отступать было поздно, да и не в его характере. Поэтому он продолжал с открытой угрозой в голосе. — Вы что, хотите, чтобы мы прервали с вами всякие отношения? Мы ведь можем обратиться с этой просьбой к любому другому банку. И это будет только началом. Потом я напущу на вас ревизоров, которые будут штрафовать вас за каждую мелочь. — Никто… — бормотал председатель в шоке. — Никто еще не осмеливался называть меня так… Лассалю представился случай несколькими словами сгладить впечатление от своей выходки, но он отбросил вежливость окончательно. — И вот еще что, господин председатель, если вы сейчас же не отдадите распоряжение по поводу денег, через пять минут весь город будет знать, как я вас назвал. Об этом я позабочусь. Клив Прескотт О решении, принятом в резиденции мэра, стало известно через главного полицейского комиссара окружному командиру. Тот передал известие инспектору Дэниэлсу, находившемуся в кабине поезда "Пелхэм, 128" у платформы станции "28-я улица", который в свою очередь информировал лейтенанта Прескотта в Центральной диспетчерской. Прескотт вызвал "Пелхэм, 123". "Мы согласны заплатить выкуп, — сказал он. — Повторяю, мы платим. Подтвердите прием". "Я тебя понял. Теперь я дам тебе новые инструкции. Вы должны выполнить их до последней буквы. Прием". "Согласен", — сказал Прескотт. "Три пункта. Первый. Деньги должны быть в пятидесятидолларовых и стодолларовых банкнотах. Точнее: пятьсот тысяч долларов сотнями и пятьсот тысяч — в пятидесятидолларовых купюрах. Прием". Прескотт повторил медленно и четко, чтобы дать инспектору Дэниэлсу время записать. "Таким образом, всего должно быть пять тысяч стодолларовых билетов и десять тысяч пятидесятидолларовых. Итого — пятнадцать тысяч банкнот. Пункт второй. Деньги должны быть уложены пачками по двести купюр в каждой. Пачки должны быть скреплены резиновыми лентами вдоль и поперек. Прием". Прескотт так же отчетливо повторил и эти инструкции. "Пункт номер три. Все купюры должны быть бывшими в употреблении, номера и серии вразбивку. Подтверди прием". "Все купюры старые. Номера не должны иметь последовательности". "Пока это все. Когда прибудут деньги, ты свяжешься со мной и получишь дальнейшие указания". Прескотт вызвал на связь "Пелхэм, 128". "Я все записал, когда ты повторял инструкции, — сказал ему инспектор Даниэлс, — и сообщение уже передано дальше". Однако Прескотт повторил все сначала на случай, если главарь бандитов следит за переговорами Центральной диспетчерской. Ему, вероятно, наплевать, что его подслушивает полиция, однако рисковать лишний раз не стоило. Инспектор сказал: "Вызови их еще раз и попробуй уговорить дать нам еще немного времени". Прескотт снова вызвал "Пелхэм, 123" и, когда главарь откликнулся, сказал ему: "Я передал ваши инструкции, но у нас недостаточно времени". "Сейчас два часа сорок девять минут, ответил Райдер. — В вашем распоряжении 24 минуты". "Будьте же благоразумны! — воззвал к нему Прескотт. — Деньги надо пересчитать, сложить пачками, привезти из другой части города, наконец… это просто физически невыполнимо!" "Я сказал, нет". Этот ничего не выражавший, спокойный голос вызвал у Прескотта чувство полной беспомощности. В другом конце зала Коррелл уже отдавал кому-то распоряжения, видимо, относительно аварийного расписания. Такая же сволочь, как и этот гангстер. Думает только о своем деле, а на людей ему плевать. Успокоившись, Прескотт снова взялся за микрофон. "Послушайте, — сказал он, — дайте нам еще пятнадцать минут. Зачем вам убивать ни в чем не повинных людей, если в этом нет никакого смысла?" "Людей, которые ни в чем не повинны, не существует". "Господи, — подумал Прескотт, — он, должно быть, маньяк". "Всего пятнадцать минут, — повторил он. — Неужели нужно убивать всех этих людей из-за пустяка?" "Всех? — голос главаря впервые прозвучал удивленно. — Мы не собираемся убивать всех, если только нас не вынудят". "Вас никто не вынуждает, — сказал Прескотт, уловивший, как ему показалось, некоторую человеческую нотку в словах главаря. — Потому мы и просим дать нам немного больше времени". "Я имел в виду, — холодно продолжал главарь, — что, если мы убьем их всех, мы лишимся возможности влиять на вас. Одного, двух, пятерых мы убьем не колеблясь. В этом случае у нас все еще будет достаточно заложников, чтобы управлять ситуацией. По пассажиру за каждую минуту сверх установленного нами лимита. И я не собираюсь обсуждать этот вопрос дальше". Прескотт был на грани безнадежности, но ему пришлось совладать с эмоциями и спокойно продолжить: "Вы позволите хотя бы подобрать диспетчера?" "Какого еще диспетчера?" "Человека, в которого вы стреляли. Я хотел бы послать людей с носилками, чтобы они вынесли его оттуда". "Нет, этого мы вам не позволим". "Он, быть может, еще жив и страшно мучается". "Он мертв". "Но ведь вы не можете точно этого знать!" "Он мертв, но если ты настаиваешь, я сам всажу в него десяток пуль, чтобы избавить его от страданий… Если только труп может страдать". Прескотт уронил голову на скрещенные на столе руки. Когда он снова поднял ее, по лицу текли слезы. Он не знал, отчего плачет. Был это гнев, жалость или что-то еще? Он достал носовой платок и плотно прижал его поочередно к глазам. Затем он вызвал инспектора Дэниэлса. "Они не дают нам времени. Отказались наотрез. Они будут убивать по пассажиру в минуту, если мы задержимся с деньгами. В этом можно не сомневаться". Инспектор ответил ему все тем же бесстрастным тоном: "Боюсь, мы физически не успеем". "Три часа тринадцать минут, — сказал Прескотт. — После этого можно начинать считать убитых. По одному в минуту". Мюррей Лассаль Перепрыгивая через две ступеньки, Мюррей Лассаль взлетел по лестнице, ведущей в личные покои мэра. Его превосходительство лежал, уткнувшись лицом в подушку. Его пижама была задрана. Над ним стоял врач со шприцем в руке. В момент, когда Лассаль ворвался в помещение, игла была быстрым движением введена в розовое тело мэра. Он тихо застонал, затем перевернулся на спину и поправил пижаму. — Вылезай из постели, Сэм, — сказал Лассаль, — одевайся, нам надо ехать в центр города. — Ты с ума сошел, — сказал мэр. — Об этом не может быть и речи, — сказал врач. — Это просто смешно.