Райдер склонился, чтобы посмотреть на рану. Сквозь разорванную пулей ткань плаща продолжала медленно сочиться кровь. — Как только с этим будет покончено, я займусь твоим плечом, идет? — Конечно. — Тогда я сейчас пришлю тебе заложника. Ты справишься? — Я в порядке, — ответил Стивер. — Давай его сюда. Райдер поднялся и направился к середине вагона. Кого выбрать? Может быть, эту алкоголичку? О ней все равно никто в целом мире не пожалеет… Нет. Он не вправе выносить приговор. Следует предоставить все воле слепого и потому справедливого случая. — Вы, — он ткнул наугад пальцем, — подойдите ко мне, пожалуйста. — Я? — Да, да — вы, — подтвердил Райдер. Денни Дойл Денни Дойл — машинист злосчастного "Пелхэма, 123" — видел сон наяву. Он вел поезд подземки, но это была очень странная линия. Это была подземка, но вокруг простирался пейзаж: деревья, озера, холмы — и все это залито ослепительным солнцем. Мелькали станционные платформы, на которых стояли люди, однако он не должен был делать остановок. Поездка протекала как нельзя лучше. Впереди все сигналы были зелеными, и ему вообще не приходилось пользоваться тормозом. Этот приятный сон был развеян первым же выстрелом, а когда затарахтели автоматы, Денни глубоко втянул голову в плечи, словно хотел совсем спрятать ее. Увидев кровавое пятно на плече у крупного мужчины, находившегося у задней двери, он почувствовал приступ дурноты. Он не выносил вида крови, как не выносил никакого насилия, кроме разве что потасовок футболистов по телевидению, а если уж говорить правду, он был смертельным трусом — непростительный грех для ирландца. Сначала, когда в него ткнули пальцем, он хотел было отказаться вставать со своего места, но побоялся оказать неповиновение. Он встал на нетвердых ногах, чувствуя, что взгляды всех пассажиров устремлены на него. Ноги у него действительно были как ватные, и это навело его на мысль нарочно растянуться на полу, чтобы главарь, увидев, до чего он беспомощен, приказал ему снова сесть. Но он побоялся, что главарь раскусит его симуляцию и рассердится. Поэтому он медленно пошел к середине вагона, все время держась за поручень. Когда поручень кончился, он дотянулся до стойки и встал, держась за нее обеими руками и глядя прямо в серые глаза, смотревшие на него сквозь прорези маски. — Машинист, у нас есть для вас работа. Во рту у Денни скопилось столько слюны, что ему пришлось дважды сглотнуть, прежде чем он снова обрел дар речи. — Умоляю, не трогайте меня. — Пойдем со мной, — сказал главарь. Денни вцепился в стойку. — Я не за себя прошу. У меня жена и пятеро ребятишек. Жена нездорова, все время по больницам… — Перестань трястись, — сказал главарь, отрывая руку Денни от стойки. — Нам нужно только, чтобы ты подтащил сюда остальные девять вагонов, как только будет включено напряжение. Подталкивая машиниста в спину, Райдер довел его до задней двери вагона. Здоровяк поднялся, чтобы встретить его. Денни старательно отводил взгляд от кровавого пятна на его рукаве. — Иди в кабину машиниста второго вагона и жди там приказа из Центральной диспетчерской. Давай, я помогу тебе спуститься. Денни еще раз посмотрел в глаза главарю. Они были лишены какого-либо выражения, и Денни был уверен, что, если можно было бы видеть его лицо, оно тоже оказалось бы совершенно непроницаемым. Главарь распахнул дверь с разбитым стеклом. Денни отшатнулся от нее. — А ручки управления? — спросил он. — Как я поведу поезд без них? — Тебе пришлют полный набор. — Я не стану пользоваться чужой тормозной рукояткой. Вы должны знать, что у каждого машиниста есть своя… — Тебе придется пользоваться тем, что есть, — впервые в голосе главаря прозвучало нетерпение. — Пошли! Денни шагнул ближе к двери, но снова остановился. — Я не смогу этого сделать. Мне придется пройти мимо трупа диспетчера. Я не вынесу этого… — Закрой поплотнее глаза, — посоветовал главарь и подтолкнул Денни к выходу. Непонятно почему Денни пришло воспоминание об одной шутке, которую он отпустил, когда службы в церквах впервые начали вести не по латыни, а на понятном всем английском языке: "Если бы я раньше знал, о чем тут разговор, я бы давно перестал верить в бога". Неужели теперь он будет наказан за это невинное зубоскальство? Боже! Боже милостивый! Денни совсем не то имел в виду. Дай ему выбраться отсюда живым, и ты обретешь в нем самого горячего сторонника, самого пос-пушного раба своего. Никогда больше не позволит он себе таких глупых шуток. Он не будет грешить, никогда не солжет, ни в чем не нарушит твоих заповедей. Он будет всю оставшуюся жизнь полон одной лишь доброты и веры в тебя, господи… — Прыгай, — услышал он за спиной голос главаря. Анита Лемойн На какое-то мгновение раньше, чем главарь поднял свой указательный палец, Анита Лемойн отчетливо поняла, что человек смертен. Она была не в состоянии больше концентрировать все свое внимание на итальянском мальчике. Взгляд ее нервно заметался между толстой мамашей, пестовавшей своих сосунков, и старой алкоголичкой, сопевшей во сне, пожевывающей толстыми слюнявыми губами. Да, ощущение возможной собственной смерти осенило ее, но не как мысль о самой смерти, а как понимание, что не так уж далек тот день, когда тело ее раздастся вширь, лицо покроют морщины, грудь обвиснет, и это будет концом той глупой суетливой возни, которая была сейчас ее жизнью. Она впервые вышла на улицу в четырнадцать лет. Сейчас дело шло уже к тридцати, и пора было подумать о будущем. Толстая мамаша и эта алкоголичка. Эти две фигуры показали ей два возможных варианта ее будущего, которое уже где-то рядом. Пьяница умерла еще при жизни, это сразу видно. А что же эта толстушка? Она заперта в стенах тесной и неопрятной квартирки, вечно занята стиркой, глажкой, беготней по магазинам и едва успевает утирать носы своим соплякам. Да, эти две судьбы хуже, чем просто смерть. Может быть, сейчас самое время начать делать кое-какие сбережения, чтобы потом иметь возможность открыть магазинчик или кафешку для девчонок с улицы. Учитывая, как любят сорить деньгами эти проститутки, можно сделать из такого предприятия золотое дно. Как любят транжирить проститутки… Как любит она сама, черт возьми! Множество ненужных тряпок, ежедневная выпивка в баре, счета за электричество. А ее дурацкая привычка давать чересчур щедрые чаевые, где только можно? Палец главаря гангстеров уперся в машиниста. Вот бедняга! Сержант Мисковски — И что же нам теперь делать? — спрашивал Мисковски. — Опять тронуться в путь как ни в чем не бывало? Он все еще лежал, прижавшись щекой к грязной шпале. — Будь я проклят, если знаю, — отвечал полисмен. — Одно могу сказать точно: крепко достанется тому идиоту, который сделал первый выстрел. Держу пари. — Так что же нам делать? — повторил вопрос Мисков-ски. — Я всего лишь рядовой полисмен, а ты — сержант. Тебе и решать, что делать. — Во-первых, я не твой командир. А во-вторых, что такое сержант, когда кругом кишит высокое начальство. Без их приказа я с места не двинусь. Полисмен снова выглянул из-за края мешка с деньгами. — Там в конце вагона какие-то люди. Двое, нет — трое. Сержант тоже осторожно поднял голову. — Они открыли дверь и, по-моему, беседуют… Смотри, один из них спрыгнул на путь. Мисковски видел, как человек распрямился после прыжка, оглянулся на дверь вагона, потом медленно и неловко пошел. — Он идет прямо на нас, — зашептал Мисковски. — Приготовь-ка на всякий случай пистолет. Он идет сюда. Поскольку все внимание сержанта было приковано к идущему, он не видел, как в окне задней двери вагона возник ствол автомата. Снова была вспышка, и фигура человека на путях, качнувшись, рухнула лицом вперед. По туннелю пронеслось эхо выстрелов. — Господи! — охнул Мисковски. — Это же настоящая война. Окружной командир Снайпер из группы специальных операций сообщил о стрельбе в туннеле. Окружной командир был взбешен. — Ничего не понимаю! — сказал он главному полицейскому комиссару. — У нас все еще оставалось время. Комиссар заметно побледнел: — Они становятся непредсказуемы. Я полагал, что они будут хотя бы придерживаться собственных условий. — В них кто-то стрелял. В этом причина. Это обещанное наказание. Кровожадные чудовища придерживаются своих условий. — Кто стрелял в них? — Сомневаюсь, что мы когда-нибудь это узнаем. Снайпер, находящийся в туннеле, сказал, что, судя по звуку, это был пистолетный выстрел.