— Я жутко голодная, — призналась Эмили, на ходу отправляя в рот ломтик сыра. — Ты садись здесь, я здесь, а она сядет там, — командовала девочка, говоря об Эми в третьем лице. — А отец? — Потом, — отмахнулась она. Подождав, когда все расселись по своим местам, она сложила перед собой ладони, вполголоса прочла молитву по-польски и сразу набросилась на пирожные. За ужином Эмили избегала встречаться глазами с Эми. Молчание, тягостное для взрослых, девочку ничуть не смущало. В одиночку прикончив коробку птифуров, она достала из холодильника открытую банку, разогрела на сковородке три сосиски с какой-то затирухой и вывалила все в миску. — Вот, — она упорно не называла Эми по имени, — можешь ему отнести. Эми взяла миску и вышла из кухни. В коридоре она принюхалась к сосискам. Удивившись странному запаху, она отщипнула кусочек и сразу выплюнула. Это были кошачьи палочки. — Отец? — сказала она в темноту чулана. Из-под тряпья высунулась лохматая, еще не седая голова на бычьей шее. Затем послышалась возня, и вдруг зажегся неяркий свет. Старик втянул носом воздух, словно не доверяя собственным глазам. — А, это ты. Он свесил ноги в толстых шерстяных носках, из-под задравшейся штанины выглядывали кальсоны с начесом. Кофта домашней вязки была застегнута на все пуговицы. Старик поежился и спросил: — Где одеяло? — Принести? — на всякий случай уточнила Эми. Старик шумно завозился, переживая, вероятно, глубоко въевшуюся обиду. — Принести!.. — заворчал он себе под нос. — Каждый день прошу. Одеяло ей жалко! Эми решила покончить с недоразумением: — Отец, вы меня не узнаете? Это я, Эми. — Назовись хоть римским папой, лучше от этого не станешь. Ты мне зубы-то не заговаривай, поесть принесла? Эми неуверенно протянула ему миску. Старик съел пару ложек затирухи, взял пальцами сосиску и целиком запихал в рот. Эми отвернулась. — Хлебушка не дашь? — попросил он. Она подняла с пола кусок хлеба и, стараясь не смотреть, положила ему на колени. Старик шумно ел, старательно выскребая все из миски. Про Эми он, казалось, забыл. Но вот, глянув на нее исподлобья и убедившись, что она смотрит в другую сторону, он с неожиданной проворностью достал из-за сундука фляжку и приложился к ней, а затем так же быстро сунул ее обратно. Вытерев рот рукавом, он вздохнул: — Нос от меня воротишь. Небось, когда мать была жива, не видно тебя было и не слышно. Расхрабрилась. — Я пойду, отец? — Миску возьми. И вторую. Эх, Эльжбета, Эльжбета… Эми вышла в коридор и прислонилась к стене. Голова кружилась. — Дрянь, ах, какая же ты дрянь, — повторила она несколько раз. Из кухни долетали взрывы смеха. Она поставила на пол грязные миски и повернула в сторону прихожей. Услышав, как во дворе хлопнула дверца машины, Эльжбета бросилась к окну. — Уезжает! — она захлопала в ладоши. — Уезжает… уезжает… — пела она на разные лады. Эмили тоже подошла к окну. "Ситроен" скрылся из виду. Девочка словно с цепи сорвалась. Она с гиканьем промчалась по дому и с разбегу повалилась на родительскую кровать, где были разложены разные свертки в красивой упаковке. Она разорвала один и повертела в руках мужскую кофту; она была ей до пят. В другом свертке обнаружила шоколадные конфеты и тут же засунула в рот целую пригоршню. Потом заметила замшевую сумочку и все из нее вытряхнула. Вот то, о чем она мечтала! Косметичка! Она схватила черный карандаш, румяна, тени для век и, повернувшись к зеркалу, принялась энергичными мазками превращать себя в роковую женщину. — Давай я тебя научу, — предложила Эмили и потянулась к карандашу. — Я сама! — завопила девочка. На ее крики выполз из чулана старик, прошаркал в спальню и близоруко уставился на размалеванную Эльжбету. Та не только не смутилась, но, наоборот, страшно обрадовалась. Игра принимала новый оборот. — Маркиз? — воскликнула она с притворным изумлением. — Вы ли это? Как вы посмели явиться к даме в таком виде? Виляя бедрами, Эльжбета приблизилась к отцу. Она рассчитывала двумя пальцами, с этакой светской небрежностью, стащить с него засаленную верхнюю кофту. Старик перехватил руку и оттолкнул Эльжбету с такой силой, что она отлетела в угол. Дама озверела. Она юлой завертелась вокруг отца, норовя ущипнуть побольнее. Его неповоротливость развеселила Эмили. Подкравшись незаметно, она дернула за конец ремешка, которым отец был опоясан. Старик охнул и едва успел подхватить штаны. Это их еще сильнее раззадорило. Нападая с разных сторон, они сдергивали с него то одну вещь, то другую, словно перья ощипывали, и не успокоились, пока не открыли его наготы. И тогда он позорно бежал в свой чулан, на ходу подтягивая кальсоны, а торжествующая Эльжбета помчалась следом и заперла его на ключ. Теперь им никто не мешал. Они влезли на стол в большой комнате и стали на нем отплясывать. Вдруг Эльжбета что-то вспомнила, осторожно сползла на пол и с криком "Я сейчас!" кинулась в детскую. Оттуда она примчалась с шарманкой. Она начала крутить ручку — заиграл польский гимн в ритме паваны. Тотчас включившись в игру, Эмили медленно поплыла из конца в конец длинного стола. Девочка быстрее закрутила ручку, и павана сменилась веселой полькой. А завершилось бешеным канканом. Потом они в изнеможении лежали в спальне, дымя в свое удовольствие. Вообще-то удовольствие получала одна Эмили, а Эльжбета давилась табачным дымом и выкатывала глаза. — Эх, винца бы еще… — вздохнула Эмили. — Так я принесу! — тут же откликнулась Эльжбета, неизвестно чему больше обрадовавшись, — возможности услужить или избавиться от этой ужасной сигареты. Бутыль домашнего вина была у нее припрятана в надежном месте, чтобы старик не разнюхал. В кухне ей пришла в голову мысль достать из буфета старинные бокалы, считавшиеся неприкосновенными. В следующую секунду Эмили услыхала взрыв и звон стекла. — У маман был бы обморок, — с сигаретным дымом выдохнула она. В дверях появилась Эльжбета, в одной руке держа бокалы, а другой прижимая к сердцу двухлитровую бутыль. — Теперь тут все мое. Что хочу, то и делаю. — Мое, верно, — согласилась Эмили. — За это и выпьем! Они выпили за это и за многое другое, так что девочка совсем захмелела. Печенье было разбросано по всей постели, на подушке появилось ярко-красное пятно. Эльжбета лежала и думала, что, вероятно, так или примерно так проводят время падшие женщины. От этой мысли голова у нее совсем пошла кругом. — Что он там бормочет? — спросила Эмили. — Кто? — не поняла девочка. — Да этот, — Эмили неопределенно махнула рукой. — Хо-о-о-лодно ему! — протянула девочка с издевкой. — А мне было не холодно, когда он запирал меня в чулан босую! — Вот именно. — Я там трясусь, как цуцик, а ему хоть бы хны… — "Пусть, говорит, поплачет, авось поумнеет", — вставила Эмили, еще не забывшая отцовской присказки, которой он пресекал любую попытку матери вступиться за дочь. — Ага, — Эльжбета перевернулась на живот. — Может, сам поумнеет на старости лет. Гляди, какой блокнотик! Эмили взяла у нее из рук маленькую книжечку в сафьяновом переплете, выпавшую из сумочки. Имена, номера. — Телефоны ее хахалей, — она подмигнула девочке с таким видом, будто ни к ней самой, ни к Эльжбете все это не имело отношения. — Позвоним? — та мгновенно оживилась и побежала в прихожую за аппаратом. Шнур был достаточно длинный, чтобы протянуть его до спальни. Роли они поделили: девочка наугад набирала номер, Эмили вела разговор. — Рикардо? Что значит "кто"? Когда я делала от тебя аборт, ты помнил мое имя лучше собственного. А ты напрягись. Нет. Тоже мимо. Слушай, ты что, турецкий паша? Ишь, чего захотел! — Она тихо шепнула девочке: "Телефон просит". И снова в трубку: — Вообще ты свинья. Свалить в такую минуту! Ладно, проехали. Я ж говорю: проехали. Увидеться? Даже не знаю. Нет, не могу. Послезавтра тоже. В субботу? Ну, хорошо. В семь. В каком? Да, удобно. Ну, все. Чао. Эльжбета слушала затаив дыхание. — Что такое "аборт"? — спросила она. — Когда избавляются от детей. — Это как мать тогда от меня избавилась, сплавив на месяц к сестре? — Вроде того. К абортам у Эльжбеты сразу пропал всякий интерес. Гораздо больше ее волновало другое. — Ты пойдешь, да? — Куда? — На свидание? В субботу? Эмили захохотала: — Ох, какая же ты дурочка! До той субботы еще жить и жить. Может, три года. Может, десять. Ладно. Набирай следующий. Однажды ее голос узнали. "Эми? — сказал мужчина на том конце провода. — Эми, ты?" Растерявшись, Эмили быстро повесила трубку. Когда эта игра им надоела, они придумали новую под названием "Эми". Например: "Эми чистит кастрюлю". Девочка зажимала в руке железную мочалку и осторожненько, чтобы, не дай бог, не повредить воображаемый маникюр, поглаживала почерневший бок алюминиевой кастрюли. Или: "Эми моет полы". Комом намотав на швабру мокрую тряпку, девочка расписывала пол замысловатыми узорами.