Эми вздрогнула: — Откуда тебе известно это имя? — У меня во сне был с ним роман. Мы летали в Америку, встречались в Голливуде с разными знаменитостями, он меня одевал, как королеву, а потом… — она помолчала, сжимая и разжимая пальцы. — Что было потом? — Зачем тебе? — Потому что у меня ничего уже не будет. Ни Раша, ни Америки, ни леопардового комбинезона. Вообще ничего. Так что было потом? — Чудеса в решете. Вернулась Эльжбета с полотенцем через плечо и железным тазом, в котором плавала губка. — Я сама, — сказала она, отодвигая локтем старшую, и заворковала над Эмили: — Сейчас мы снимем мокрую рубашечку, вот так, умница, и всю тебя протрем теплой водичкой, вот так, вот так, а потом разотрем полотенцем, и будет у нас девочка чистенькая, свеженькая… — Ладно, вы тут заканчивайте и приходите в столовую. А я пока кое-что разложу. — Эми собрала разбросанные повсюду свертки и вышла из спальни. В столовой все долго шелестели бумагой, разворачивая подарки. Эмили получила флакон духов, отец — кофту грубой вязки, Эльжбета — куклу с богатым гардеробом. — Ну и сиськи у этой Барби! — зашептала она Эмили на ухо. — С такими только бегать. — Держи свои четки. И вот это, — Эми протянула ей "Татрах" и три комплекта трусиков. Девочка повертела в руках голубую коробочку. — Чего это? — Тампоны. Будешь их вставлять, когда начнутся месячные. — Куда вставлять? — спросила Эльжбета. — Туда. — Эми покосилась на отца. — Ты правда не понимаешь или прикидываешься? Девочка мгновенно распечатала коробку, достала тампон и уже хотела осуществить первую примерку, но была вовремя остановлена. — Потом, — засмеялась Эми. — И, пожалуйста, без самодеятельности. Там есть рисунок, на нем все показано. А с трусиками я, кажется, маху дала. Как бы они не оказались тебе малы… На этот раз остановить Эльжбету не успели, и из-под платья успел мелькнуть ее крепко сбитый крестьянский задок. — Вот девка бесстыжая, — пробормотал старик. Эльжбета тут же укусила: — Вы, папаша, в этой кофте хотите спать или будете в нее огрызки прятать? Старик покраснел и начал торопливо расстегивать пуговицы негнущимися пальцами. А девочка уже взялась за Эми: — Что, понавезла гостинцев и довольна! Ты бы лучше бельишка подкинула, а то он все простыни в доме обделал! И принцессу свою дари кому-нибудь другому. Выпендривается тут, какая она хорошая! — Эльжбета выкидывала из коробки кукольные наряды, потом выхватила у Эмили из рук флакон духов и шваркнула его об печь. На несколько секунд все замерли. Эми, готовая расплакаться, прижимала к груди Барби. Она переводила взгляд с Эмили на отца, ожидая, что те примут ее сторону, но Эмили отвернулась к окну, а отец воевал с пуговицами на злосчастной кофте. Она не выдержала и бросилась вон из дому. За гаражом, который не мешало бы давно покрасить, был разбит огород. Какая-то женщина, повязав голову косынкой, старательно полола сорняки, то и дело отмахиваясь от назойливых комаров. Эми приблизилась. Забыв про слезы, она наблюдала за тем, как жилистая, в набухших венах рука снимает с тяпки налипшие корешки. Женщина разогнулась и поглядела на Эми выцветшими глазами. — Не расстраивайся. На вот поешь, ты же любишь, — она высыпала Эми в ладонь лущеный горох. — Мама, что вы здесь делаете? — Видишь, как заросло. До темноты провожусь. — Вам помочь? — Да какая от тебя, городской, помощь! Ты, дочка, иди. Иди. Эми пошла дальше мимо грядок. Через несколько шагов она обернулась и, убедившись, что мать в ее сторону не смотрит, выбросила пригоршню мелких горошин. После того как Эми убежала в слезах, в доме наступило затишье. Эмили со словами "ну и скука тут у вас" ушла на кухню и села за пасьянс. Эльжбета отправилась в детскую разбираться с куклами, третий день стоявшими на коленях в темном углу. Старик на цыпочках прокрался в спальню и запер дверь на засов. Эльжбета переносила своих тряпичных уродок на кровать, приговаривая: — … и чтобы я больше не повторяла! Еще раз ляжешь в постель с грязными ногами — выпорю. А это что? — она ткнула в нос другой кукле пластмассовую тарелочку. — Я, что ли, за тебя перемывать буду? Скажите спасибо, что я вас, как эту Барби, вообще не выгнала. Ладно, часок, так и быть, поиграйте, но чтобы я вас не видела-не слышала! Внимание Эльжбеты привлекли громкие голоса. Она побросала своих кукол, подкралась к родительской спальне и прильнула к замочной скважине. Отец с соседкой занимались этим! Соседка с задранной юбкой лежала поверх одеяла, обхватив отца своими мощными ляжками, а он дергался, пытаясь вырваться, и материл ее последними словами. Почему-то соседке это ужасно нравилось, и она просила: "Еще! Еще!" Отец сильнее дергался и матерился, а соседка, стерва, била его сзади по печени ногой в спущенном чулке и хохотала как ненормальная. Вдруг он застыл: прижавшись к стеклу, кто-то наблюдал за ними в окно. — Эй, ты там заснул? — игриво спросила соседка. На этот раз отец сумел вырваться и, как был в подштанниках, подбежал к окну. — Сгинь! — он забарабанил в стекло. — Сгинь, кому говорят! — Стесняешься при покойнице? — засмеялась соседка, садясь и оправляя юбку. — А ты, курва, молчи, — рыкнул на нее старик. — Да ладно тебе! Ты лучше скажи, где моя резинка от чулка. — Она опустилась на четвереньки и стала шарить под кроватью. — Потом, потом, — заторопил старик, довольно бесцеремонно поднимая ее и подталкивая к двери. Соседка, брыкаясь, повизгивала: — Убери свои грабли! Убери, ну! Эльжбета отпрянула от замочной скважины. Девочка молилась на коленях у себя в комнате перед самодельным распятием, которое вырезал для нее отец: — Боженька, ты, наверно, не видел, чем они занимались? Ты, наверно. не знаешь, что Эмили танцует голая, а Эми не ходит в костел? Ведь если бы ты все видел и все-все знал, ты бы наказал их, правда? И сделал бы так, чтобы я жила в Париже? Я могу повторить без запинки все молитвы. У меня и четки настоящие, а не бусы, как у нашей соседки, которая любит притворяться, какая она верующая. А я только кушаю много, но это же не самый большой грех, правда? Если ты скажешь, я перестану печь булочки. Буду есть этот дурацкий горох, от которого, сам знаешь, что бывает. Только сделай так, чтобы они не бросили меня здесь одну! Ты ведь забрал к себе мою мать, когда я тебя попросила. Я тебя, Боженька, очень прошу: пусть они теперь перестирают все белье, пусть попробуют отскрести ножом половицы. Почему я должна возиться с этим вонючим старикашкой? Ты меня слышишь? Эльжбета подождала небесного знамения, потом покосилась на дверь и с опаской зашептала: — Ты хочешь, чтобы я сначала рассказала про мой стыд? Ну хорошо. Месяц назад… Вдруг раздался испуганный крик: Сошелся! Сошелся! Эльжбета вскочила и кинулась на кухню. Из своей конуры высунулся старик. Эмили смотрела на разложенные карты, словно отказываясь верить собственным глазам. — Ты чего? — набросилась на нее Эльжбета. — Меня чуть родимчик не хватил. — Пасьянс сошелся. — сказала она упавшим голосом. — Никуда мы отсюда не уедем. Девочка захлопала в ладоши, что вызвало у Эмили приступ бешенства: — Чему ты, дура, радуешься? Я на нас загадала. Она-то уедет, а про нас никто и не вспомнит. Кто мы? Ни то, ни сё. Были да сплыли. У нас впереди ничего нет, ты хоть это понимаешь? Ничего! Она все у нас украла, каждый час, каждую минуту! Эльжбета набычилась: — Уедет она отсюда, ага. — Уедет! — выкрикнула Эмили, чувствуя подступающие слезы. — Уедет, — повторила она, — а мы сгнием вместе с этим домом! — Не ори, — спокойно сказала Эльжбета. — Тоже мне, психическая. Говорят тебе "не уедет" — значит не уедет. Идем. — Куда? — В гараж, куда! Эмили секунду подумала. — А что, пожалуй. — Она сделала шаг к двери и в сомнении остановилась. — Я в машинах ничего не понимаю. — Он понимает, — девочка мотнула головой в сторону чулана. Они вышли в коридор и столкнулись со стариком, который смущенно втянул голову в плечи. Эльжбета фыркнула: — Ну вот, папаша, и от вас какой-то толк. Пошли. Эх, что бы вы без меня делали!