– Узнала, – сказала Мелисса. – Я потому и кричать не могла. Это свой человек, понимаете? Ну, вот если бы господин подполковник вдруг увидел, что это вы собираетесь его зарезать, Боря. – Я?! – поразился Боря. – Зарезать товарища подполковника?! – Да она для примера говорит, для примера! – Не собираюсь я его резать, вот те крест святой, – и старший лейтенант размашисто перекрестился. И все трое улыбнулись друг другу. Они хорошие мужики, вдруг поняла Мелисса. Они отличные мужики. Они устали, ночь, у них работа тяжелая, но они слушают меня, утешают меня и готовы разбираться в ситуации хоть до утра. Потому что у них такая работа. Если они играют солдафонов и недотеп, то не потому, что сами такие, а потому, что работа у них такая и жизнь заставляет их так играть. Василий Артемьев всегда говорил – проще всего оправдывать ожидания. Если постоянно подозревать человека в том, что он подлец, и ждать от него подлостей, то рано или поздно он непременно станет их делать. Просто потому, что устанет или не захочет доказывать окружающим, что он «не такой». Если вы хотите видеть в милиции «оборотней в погонах», солдафонов, грубиянов и невежд – получите и распишитесь! Никто не станет лезть из кожи вон, доказывая вам обратное, объясняя, что в милиции, как и в детском саду, как в аптеке или гастрономе, работают разные люди, и у них разный подход к делу и разное понимание совести и долга! Мы помогаем вам, мы работаем в меру своих сил и своего профессионализма, и, ей-богу, нам наплевать, что вы при этом о нас думаете! – А можно мне еще чаю? – Она подняла руку к глазам и пошевелила пальцами, как это делают врачи в кино, когда проверяют, адекватен пациент или нет. – Я уже могу его держать! – Боря, подсуетись! Старший лейтенант забрал оба стакана с подстаканниками, вышел в коридор и тут же вернулся, но уже без стаканов. – Может, водки вам налить? – предложил подполковник. – Ей нельзя, она беременная, – встрял лейтенант. – Да ну? – удивился подполковник. – У вас, значит, на ваших телевизионных высотах тоже такое бывает? – Какое? – прищурилась Мелисса Синеокова, которой с каждой минутой становилось все лучше и лучше в их компании. Если бы еще добавить к ним Василия Артемьева, то лучше ничего и не надо! – Что вы имеете в виду? – Ничего, ничего, – забормотал подполковник, продолжая свою игру, – это я так просто, для сведения!.. – Этот человек был рядом со мной много раз, и я даже представить себе не могла… Тут вдруг широко распахнулась дверь в коридор. Так широко, что ударилась о стену, и портрет Дзержинского, довольно криво приколоченный в простенке, еще больше накренился, поехал и с грохотом свалился на пол. В распахнувшуюся дверь вошли какие-то люди, довольно много, и Мелисса вдруг вскочила на ноги, когда узнала в этой группе Леру Любанову. – Добрый вечер, – сказал кто-то из этой группы. – ФСБ России. Прошу всех оставаться на своих местах. – Все не могут на местах, – пробормотал старший лейтенант Крюков. – Вот Феликс Эдмундович, к примеру, упал. По стеночке он добрался до портрета, поднял его с пола, протер рукавом, сдул невидимые пылинки, пристроил на место и улыбнулся невинной детской улыбкой. – Милка! – закричала Лера и протолкалась вперед. – Милка, ты жива? И она кинулась к ней, наступила ей на ногу, которую прежде уже основательно отдавил Василий, обняла и припала к ее груди. Мелисса подняла руки, которые все еще слушались не очень, и тоже обняла Леру. От Леры пахло духами, улицей, кофе и еще чем-то славным, сигаретами, что ли, и этот запах в канцелярском холоде ночного милицейского кабинета показался Синеоковой самым родным на свете. – Как хорошо, что ты приехала, – говорила Мелисса, – вот молодец, что приехала! Черные Лерины волосы лезли ей в нос, и от этого хотелось чихать. – Добрый вечер, – сказал кто-то негромко и безучастно. – Это твоя подруга? Лера перестала обниматься с Мелиссой, отступила, сойдя с ее многострадальной ноги, и представила официальным голосом: – Ахмет, познакомься. Это моя подруга Мила, Мелисса Синеокова. Милка, это… Ахмет Салманович. – Ахмет, – помедлив, поправил ее высокий мужчина в светлом льняном костюме. Может, из-за костюма, а может, из-за роста – очень высокий, – он показался Мелиссе огромным, как встроенный шкаф. Именно встроенные шкафы бывают от пола до потолка и светлого дерева. – Здравствуйте. – Добрый вечер. Подполковник Гулько и старший лейтенант Крюков смотрели на него, одинаково приоткрыв рты. На Мелиссу, которая была «знаменитость», они так не смотрели. Так, по всей видимости, они смотрели бы на инопланетян о трех ногах и двух головах, если бы те вздумали явиться в отделение. В распахнутых дверях кабинета толпились какие-то люди, а те, которым не досталось места в партере, выглядывали из-за спин, и подпихивали впереди стоящих, и вытягивали шеи. – У вас на голове рана? Сергей, позовите врача, он в моей машине. – Баширов говорил ровным, негромким, очень уверенным тоном, и всякий шум как по мановению волшебной палочки начал затихать, затихать, и вскоре от шума ничего не осталось, только слышно было, как внизу сипит рация и женский голос вызывает какого-то «пятого». – Мне не нужно врача, – сказала Мелисса. – Меня просто ударили, но там… – Видимых повреждений нет, – доложил Баширову старший лейтенант и на всякий случай стал по стойке «смирно», хоть и был в штатском. – Мы проверили. – Пусть все-таки доктор посмотрит. Мелисса решительно не хотела, чтобы ее смотрел доктор, но Лера из-за спины своего кавалера делала ей знаки бровями и руками, и она поневоле то и дело поглядывала на нее, и Баширов в конце концов оглянулся. – Что такое? – Ничего, – как школьница, сказала Лера и спрятала руки за спину. – Доложите, – посоветовал подполковнику тот, который первым вошел и сказал «ФСБ России», и подполковник принялся старательно докладывать, словно написанное читал. – При обнаружении машин недалеко от проезжей части сотрудниками ГИБДД был проведен захват и задержание подозреваемых. Они не остановились по требованию и не реагировали на выстрелы, которые производились в воздух. При захвате огнестрельное оружие не применялось, и… – Ты как? – шепотом спросила Лера. – И где Васька? – Говорят, что в соседнем кабинете у какого-то капитана Гусева, – тоже шепотом ответила Мелисса, опасливо поглядывая на Баширова, который вдруг поднял брови. – Зачем ты его привезла, Лерка?! – Да разве же я его привезла? Это он меня привез! Баширов сделал неуловимое движение бровью, и как по команде они замолчали. Должно быть, я тоже могу научиться быть восточной женщиной, вдруг подумала Мелисса. У чужого дядьки шевелится бровь, и я мигом встаю по стойке «смирно», как старший лейтенант, это надо же! Надо про это написать в романе. Ей про все хотелось написать в романе – про эту ночь, про подполковника с лейтенантом, про захват, про свои руки, которые не могут удержать стакан с чаем, про Ваську, который спас ее! Так уж голова у нее устроена – она смотрит на жизнь не просто так, а с точки зрения своих драгоценных романов! Подполковник кончил докладывать и вытянулся еще больше, глаза у него стали совершенно стеклянными – оловянными, деревянными. А раньше были человеческими. Когда он с Мелиссой разговаривал. – Хорошо, – похвалил фээсбэшник. – То есть помощь вам не нужна, вы сами во всем разобрались. – Никак нет, товарищ полковник! Не нужна помощь. – Так кто на тебя напал, Милка? И тогда, в Питере, и сейчас? Кто? – Привести? – сунулся старший лейтенант. Баширов опять повел своей бровью, и фээсбэшник сказал, что можно привести. – А где мой муж? – вдруг спросила Мелисса. – Можно его тоже привести? Бровь дрогнула в третий раз, и фээсбэшник распорядился привести и мужа. Толпа расступилась, пропуская лейтенанта, и подполковник Гулько вдруг грозно рявкнул, что тут не цирк, и еще «все по своим местам!», и еще «закройте дверь с той стороны!». Одно мгновение, и в дверях никого не осталось. – Сильно голова болит? – Да не очень. Раньше сильнее болела. – Ну, кто, кто?!. Дверь открылась, и на пороге показался Василий Артемьев. Вид у него был помятый, глаз подбит, и одну руку он неловко держал на весу, как будто боялся опустить. Однако наручники с него успели снять. Джинсовая куртка наброшена на плечи, на манер солдатской шинели у раненого. – Васька! – закричала Мила Голубкова, бросилась к нему, обняла и прижалась к груди. Оркестр грянул «На сопках Маньчжурии». Вагон с надписью «Мы победили!» подкатил к перрону. Женщины рыдают, мужчины держатся из последних сил.