— Чтоб тебя, Такалам! Чтоб ты там сгорел во второй раз! Чтобы ты сгорел! Это всё из-за тебя, проклятый старик! Всё из-за тебя! Нико колотил землю и кричал, забыв обо всём, пока не выбился из сил. Потом затих и медленно, болезненно приходил в себя. Поднявшись, он ещё раз оглядел убитых. Трупы растерзают животные. А останки спалит чёрное солнце. Дрожь по всему телу. Сколько крови. Страшно. Нико думал, что во второй раз будет легче. Такалам говорил: «Убийство — тяжкий грех». Плевать на него. Плевать. Нико не чувствовал ног. Он задыхался, изнывал от жажды. Эти шестеро были наёмниками Кирино. Капитан-таки спелся с ним. Мерзкие скоты. — Учись доверять. Я учился доверять и чуть не подох трижды! Этому ты меня учил, безмозглый старик?! Этому?! Смерти моей хотел, а?! Юноша в бешенстве ударял кулаками дерево, потом рухнул на спину и увидел девочку, сжавшуюся на ветке. — Бакта! — выпалила дикарка, нахмурив брови. — Нико бакта! Юноша вздохнул устало. Перевернулся на бок. Он был уверен, что девочка ругает его. Иногда она будто всё понимала. Глава 16 Воплощение страха Изначально самой туманной для меня была Цель страха. Что общего у неё с чувствами утраченными, забытыми? Страх обитает всюду. Мы боимся смерти, голода, болезней, чернодня. Но теперь я, кажется, понял, в чём дело. Догадка третья: Цель уродов означает боязнь ранить ближнего. Словом или делом — не важно. Это одно из ответвлений страха, чуждое нынешнему люду. (Из книги «Племя чёрного солнца» отшельника Такалама) (Архипелаг Большая коса, о-в Валаар, пустыня Хассишан, 13-й трид 1019 г. от р. ч. с.) Остаток чернодня Сиина провела неподвижно, прижимая к груди Астре. Закоченелая. Убитая горем. Раздавленная потерей. На востоке, за тёмными силуэтами скал, загоралось солнце. Бледные лучи проникли сквозь ветошь. В укрытии обитал полумрак, а снаружи всё было розовым, словно рассвет затопил землю. Хассишан покрылась колышущимся ковром из мальвий и тюльпанов. Голые холмы вдалеке зазеленели и стали похожи на панцири огромных черепах. Насколько хватало взгляда, простиралось кругом бело-розовое море. Цветы укрыли влажный, упокоенный дождём прах. Иремил сказал бы, что мириады нерождённых душ наконец обрели спасение. Дети уснули только под утро. Сиина понимала, что нужна им, но не могла оставить Астре. Не хотела верить, что он мёртв. Молчание и неподвижность. Брат спит. Просто спит. Он скоро проснётся. Он знает, что Сиина не справится одна. Он не оставит её. Девушка задремала на минуту, но тут же очнулась. Сердце билось громко и часто. Ни один удар не достиг груди Астре. Не оживил его. Не заставил дышать. Сиина разжала занемевшие руки. Посмотрела на спавших в обнимку зарёванных детей. Боль пустила корни и вросла в душу, но тревога за младших придала немного сил. Не будь их, Сиина осталась бы здесь и встретила конец под лучами затмения. Но брат и сестра живы. Ради них нужно делать новые шаги. Сиина тихонько выволокла Астре наружу. — Смотри. Смотри, как красиво, — прошептала она. — Мне так жаль, что ты не видишь… Я так виновата… Она уложила Астре в гущу цветов и села рядом. Брат совсем не изменился, и тем больнее было принять его смерть. Сиина помнила мертвецов. Их посинелую кожу, распухшие, водянистые тела. Астре по сравнению с ними просто закрыл глаза. На усталом лице замерло спокойствие. Волосы цвета дыма топорщились в разные стороны. Цветочные тени падали на одежду. Сколько грязи и пыли на ней. В шалаше проснулась и зарыдала Бусинка. Сиина вздохнула. — Не уберегла тебя. Но их я выведу отсюда. Выведу, так и знай. Помоги нам, когда станешь прахом. Она поцеловала Астре в лоб и поднялась, полная решимости. Бусинка вынесла наружу Тили и бросилась в объятия старшей сестры. Сиина обняла обоих. Прижала крепко. — Не плачьте. Всё будет хорошо. У нас есть вода. Попрощайтесь с братом. Нам нужно идти. Сиина вычерпала большую часть того, что набралось в глиняном колодце. Остатки не тронула. Вдруг кто-нибудь придёт сюда в надежде отыскать воду. И не найдёт, как не нашли они. Задерживаться было нельзя. До реки идти ещё два тридня. Набраться бы сил. — Перестаньте плакать. Не теряйте воду. Слышишь меня, Бусинка? Перестань! Ветер взметнул соломенные пряди Сиины, к мокрым щекам прилипли песчинки. Её глаза горели странным огнём. Девушка усадила на спину Тили, взяла сестру за руку и пошла прочь от убежища, опираясь на длинную палку. Цветочное поле скоро закончилось. Впереди простиралась Хассишан, давно не помнившая дождя. Тянулись вдоль горизонта озёра-миражи. Даже птицы не пролетали в небе. Сиина думала о вещах, которые раньше решали за неё братья. Она вспоминала советы Иремила и уроки Марха. Всегда слушала вполуха, перебирая крупу или латая чью-то одежду. Это было не для неё. Она, ведь, женщина. Хозяйка. Зачем ей знать, как ставить силки или ловушки, как ловить рыбу и разжигать костёр без спичек? Братья не давали Сиине заниматься мужскими делами. Но теперь она по крупицам доставала из мешков памяти всё, что помогало выжить. Сиина — травинка посреди каменной пустоши. Открытая всем ветрам, она должна была вырасти в дерево. Ухватиться корнями за мёртвую землю. Вгрызться в неё и выжить. Вода пока есть. Если экономить, до реки хватит. Другое дело — пища. Сколько уже они не ели нормально? Сухари Шарихи закончились тридень назад. С тех пор были только кактусы и пара луковиц, случайно найденных в почве. Так не пойдёт. Дети не выдержат. Внезапно ветер утих. В воздухе повисла странная гнетущая тишина. Несмотря на прохладу, становилось душно. Сиина едва удержалась от паники. Астре говорил, что такая погода — предвестник бури. — Укройте лица, — велела она. Поблизости ни кустов, ни больших камней. Сиина озиралась в поисках укрытия. Скалы далеко, а до них простиралось жёлто-серое песчаное одеяло в складках барханов. На горизонте появилось тёмное облачко. Оно стремительно росло и приближалось. Дул северный ветер. Слабый поначалу, он быстро наливался мощью и гнал навстречу всё больше пыльных вихрей. Сиина шла впереди, обмотавшись платком, прикрывая глаза ладонью. Потом вспомнила про очки, подаренные Шарихой. Торопливо вынула из сумки и надела. — Не бойтесь! Всё скоро закончится! Мертвецы радовались гостям. Они заполонили всю округу. Врезались в путников, кружили рядом. Рассыпали облаками из пепла. Сиина села спиной к ветру, укутала детей и стала просить сожжённых оставить их в покое. Колкий дождь забивался в волосы. Каскады крупинок скатывались по спине, собирались в складках ткани. Снова хотелось пить. Сиина не дрогнула. Она задавила в себе страх и не дала ему прорваться наружу. Бусинка тихо хныкала. Тили крепко сжимал руку старшей сестры. Так и сидели втроём — живые в гуще призраков. Буря утихла, засыпав их наполовину. Долго кашляли, отряхивались. Жадно пили. Сиина с трудом отрывала мех от губ, не давая себе сделать лишний глоток. Они шагали к скалам до самой ночи, пока Бусинка не выбилась из сил. Над головами раскинулся мерцающий алтабас неба, полный серебряных блёсток, расчерченный мимолётной бахромой падающих звёзд. Вместе с темнотой на тленные земли опустился покой. Монета солнца упала в карман пустыни. На западе мрели отголоски рыжего заката. Сиина укладывала детей спать, когда её кольнула тревога. Что-то рядом. Совсем близко. Она вскочила и огляделась. Неподалёку остывали нагретые за день каменные чешуи. Низкие и плоские, сточенные ветром, засыпанными песком, они могли служить неплохим убежищем для змей. Рядом, под слоями наносов, бугрились кусты тамариска. Почва там рыхлая, пористая. В самый раз для гадов. Сиина не подумала об этом, когда решила остановиться на ночлег. Она разбудила измученных детей и схватила палку. Стала осторожно приближаться. Сердце ёкало, сжималось, но Сиина заставила себя забыть о нём. Ночные хищники выходили на охоту. Об этом предупреждал громкий шуршащий звук. Увидев гадину, Сиина отшатнулась. Ей навстречу ползла песчаная эфа — самая ядовитая змея тленных земель. Из-за неё Иремил лишился левой руки. Когда гадюка укусила прималя, ему ничего не оставалось, кроме как попросить помощи у мёртвых. Иремил позволил им забрать руку от кончиков пальцев до плеча, лишь бы яд не разошёлся по телу. С тех пор в повреждённой конечности мясо, жилы и кости заменились на пыль. Сиина не умела говорить с сожжёнными. У неё была только палка. Хорошая, крепкая палка. Эфа подползла ближе. Её было плохо видно на фоне темнеющего песка. Сиина стояла неподвижно, подгадывая момент. Она знала, что эта змея не из медленных. Она питалась грызунами и ящерицами, имела хорошую реакцию. Гадюка угрожающе поднялась и распахнула пасть. Страх сдавил виски. Змея ринулась на Сиину, но за миг до этого девушка отпрыгнула и с размаху ударила эфу по плоской голове: Цель предупредила. Сиина ударила ещё и ещё. Потом придавила ядовитую пасть и, морщась от отвращения, отделила её от туловища тупым ножом. Кровь была мерзкой, липкой. Сиину трясло. Она обернулась к перепуганным детям. — Нужно отойти подальше. Тут могут быть ещё такие. — А зачем ты её берёшь? — испуганно прошептала Бусинка, округлив чёрные глаза. — Это наш ужин, — сказала Сиина, схватив змеиную тушу. — На вкус как курочка будет. Они нашли сухой куст неподалёку, обломали его и занялись делом. Тили и Бусинка пытались разжечь костёр, используя кремень Шарихи. Мальчик высекал искру, а черноглазка сосредоточенно дула на сухие веточки. В это время Сиина дрожащими руками разделывала змею. Как там говорил Иремил? Надо разрезать от туловища до хвоста. Был бы рядом Марх! Сиина сжала губы, взяла холодную, шероховатую тушу и с усилием провела ножом, вспарывая брюхо. Выпустила кишки и вычистила хорошенько. Потом сняла шкуру, как чулок. Выкидывать не стала — можно поджарить до хрустящей корочки. Дети радовались костру. Сиина нанизала тонкие ломтики на веточки, посыпала солью из солончаков и дала каждому. Заурчали пустые желудки. Шипящее мясо в свете пламени выглядело вкусно. Сиина смотрела на него и гордилась собой. Она выживет с помощью самой смерти. Она обещала Астре. — Ну что. Давайте есть. Должно быть готово. — Ты первая, — буркнул Тили. Сиина откусила кусочек. — М-м-м. Ну-ка пробуйте скорей! На курочку похоже! Вкуснятина! Это и правда было вкусно. Ещё как вкусно. Бусинка и Тили распробовали и стали жадно есть. Сиина чуть-чуть успокоилась и позволила себе вспомнить об Астре. По телу тут же разлилась невыносимая усталость. Глаза заслезились, но глянув на взбодрившихся детей, Сиина загнала боль глубоко. До времён, когда ей можно будет проявиться.